Ханна Мина - Парус и буря
А собравшиеся в кофейне продолжали свой разговор.
— Абу Хамид, видно, ослеп от любви к своему Гитлеру, — заметил Исмаил. — Не видит даже, что творится у него под носом. Вон, посмотрите!
Все обернулись в ту сторону, куда показал Исмаил. По улице важно шествовали четверо вооруженных винтовками молодцов из так называемой гвардии Сулеймана Муршида.
— Вот они, наши враги, — продолжал Исмаил. — У всех в памяти их подвиги. Сколько людей они ограбили, убили. По науськиванию французов они даже хотели создать свое государство со столицей в Латакии, отколоться от Сирии. И армию свою уже создали, губернатора назначили. Вы что, уже все забыли?
Нет, они не забыли, слишком свежо это было у всех в памяти. Предательство Муршида и сейчас еще давало о себе знать. Все в городе презирали и ненавидели его гвардейцев. А когда он сам шел по улице, все плевались и посылали проклятия ему вслед. Каждый с нетерпением ждал только того дня, когда Муршида и его головорезов вздернут на виселице. Поэтому слова Исмаила задели всех за живое.
— А как нам избавиться от Муршида?
— Надо восстановить конституцию, созвать Национальное собрание, объединить страну и создать национальное правительство. Вот это нам и обещает от имени правительства «Свободной» Франции генерал Катру.
— Кто это тебе сказал?
— Знающие люди.
— Слышали мы это уже не раз. Только это долгая песня…
— Разве можно верить французам? Одни только обещания. Пока идет война, они заигрывают с нами, кормят обещаниями, чтобы заручиться нашей поддержкой. А война кончится — все будет по-старому. От обещаний одни воспоминания останутся!
— Да, французам верить нельзя. Они коварные.
— А англичане — те еще хуже!
— Но есть еще итальянцы! — ехидно заметил Исмаил Куса. — Разве не они убили Омара Мухтара[7]?
— Да, и они не лучше! Не надо нам и итальянцев!
Мы сыты уже по горло французами и англичанами. Осталось разве что попробовать еще немцев! Союзники заигрывают с нами, потому что им сейчас туго приходится. А как они победят — опять за нас примутся, снова начнут виселицы строить. Нет, независимость никто нам на блюдечке не поднесет! Ее надо самим завоевывать!
Натолкнувшись на столь серьезное сопротивление, Исмаил решил применить другую тактику. Зачем ему самому принимать удар на себя, горячиться, доказывать, говорить только от своего имени? И он стал рассказывать о состоявшемся недавно совещании влиятельных людей города и сельских старост, на котором выступил один ответственный представитель блока из Дамаска. По его словам, участники блока предлагают не ссориться с союзниками, пока они оккупируют страну. «Если мы, — говорил он, — найдем с союзниками общий язык, то они сами предоставят нам свободу. У нас снова будет своя конституция, выберем парламент, создадим свое национальное правительство». Если же мы будем упорствовать, союзники силой навяжут нам свою волю. Многие считают, что не надо оказывать сопротивление союзникам еще и потому, что они борются сейчас против нацизма, который представляет самую чудовищную угрозу для всего мира. Борьба с нацизмом отвечает и нашим национальным интересам. Мы должны участвовать в этой борьбе — таким образом мы отстаиваем и защищаем свою независимость.
Но кое-кто из тех, которые поддались пропаганде из Берлина, стали возражать Исмаилу: дескать, у союзников свои интересы, а у сирийцев свои, и между ними нет ничего общего.
— Не понимаю, — сказал Исмаил, ухватившись за спинку стула своего соседа, — неужели вы хотите, чтобы нами правил какой-нибудь Сулейман Муршид со своими бандитами и их губернатор, который восседает сейчас во дворце? Подумайте хорошенько! Если же мы будем иметь свое национальное правительство, то даже при французах, которые тут временные хозяева, мы сможем создать свою армию и полицию, воссоединить со всей страной районы Латакии и Джебель-Друза, а центральное правительство назначит нам своего, законного губернатора. В противном случае Сулейман Муршид будет держать нас за горло и душить до тех пор, пока мы не наберемся смелости дать ему под зад.
— Правильно говоришь, Исмаил! — поддержал его подошедший к ним учитель Кямиль. — Только я хотел бы, если вы разрешите, еще кое-что добавить.
— Пожалуйста, устаз[8]! — искренне обрадовался Исмаил неожиданному союзнику.
— Ты говоришь, что от Муршида и французов нас может избавить только национальное правительство. Это верно. Но правы и те, которые сомневаются, что Франция и Англия сдержат свои обещания. По своей доброй воле они никогда не предоставят нам независимость. Только мы сами сможем завоевать ее. Мы иногда забываем о тех жертвах, которые мы уже принесли в нашей борьбе. Франция будет вынуждена предоставить нам независимость, ибо она знает, что в противном случае мы добьемся свободы силой. Не нужно, друзья, также забывать, что в мире произошли большие изменения. Сейчас мир не тот, каким он был раньше. На нашей стороне Россия. Это тридцать лет тому назад союзники могли дать Хусейну обещание, а потом от него отказаться. Теперь у них такой номер не пройдет. Им не удастся нас обмануть, если мы проявим твердость. Мне очень странно слышать здесь, что кто-то связывает свои надежды с фашистской Германией. А известно ли вам, что Гитлер считает арабов тоже низшей расой, неполноценными людьми, людьми второго сорта? Если он одержит победу, он оккупирует нашу страну и установит тут фашистский режим. А вы знаете, что такое фашизм? Это проклятие, самое худшее, что можно только придумать…
— Обожди, устаз! — прервал его нетерпеливым жестом сидящий напротив мужчина. — Все, что ты говоришь, мы каждый день читаем в газетах. Что же ты нас пугаешь? Мы попробовали французского режима, дай нам попробовать теперь немецкого!
— Если бы речь шла о пробе очередного блюда, то я не возражал бы, — спокойно ответил учитель. — Пожалуйста, отведайте! Но речь идет не о блюде, а о судьбе страны. Народ слишком дорого может заплатить за такое любопытство. Никто не позволит проводить такие опыты. Гитлер уже оккупировал почти всю Европу. Что-то до сих пор не слышно, чтобы он предоставил кому-то независимость. Наоборот, всем известно, что люди стонут под его сапогом, голодают, умирают, подвергаются пыткам, страданиям, ждут не дождутся часа избавления, борются кто как может, чтобы приблизить этот час, проливают кровь, гибнут…
— На то она и война!
— А кто ее начал? Почему люди должны расплачиваться такой дорогой ценой за войны, которые уже не впервые развязывает Германия?
— Она потому их развязывает, что у нее земли мало.
— Ну вот и договорились! Нечего сказать! — воскликнул учитель. — Потому что земли у них мало, Гитлер и решил завоевать весь мир!
— А Франция и Англия намного, что ли, лучше? Пораскинь умом, если он у тебя есть! Тоже, учитель, а сам думать не умеешь. Говоришь только то, что другие пишут. Читать мы и сами умеем.
— Зачем вы так? — вмешался опять Исмаил. — Мы ведь не спорим, а обмениваемся мнениями. Зачем же оскорблять друг друга?
— Всем известно, что Франция и Англия, — все так же спокойно продолжал объяснять учитель, — империалистические державы. Но ведь Германия тоже не колония, фашисты — те же империалисты, только еще хуже. Следовательно, они тоже наши враги. Почему же мы должны желать им победы? В любом случае они никогда не победят. И это очень хорошо!
— Победят!.. Вот увидишь, победят! Перед ними никто не устоял. И русские не устоят! Не сегодня завтра и они капитулируют перед Гитлером. Гитлера, устаз, никто не остановит.
— Нападение Гитлера на Россию — это его гибель. Наполеон тоже вторгался в Россию, а чем это кончилось? Нет, братец, Москва — это не Париж.
Поклонник Гитлера ничего не ответил. То ли он не знал, кто такой Наполеон, и ничего, естественно, не слышал о его походе в Россию, то ли он из предосторожности предпочел прекратить спор, увидев, что к их кружку подошел какой-то незнакомый человек.
Тот, очевидно, слышал все же конец их спора и, как бы резюмируя его, заключил:
— Время покажет, кто победит.
— Вот именно, — улыбнулся Кямиль. — Лучше и не скажешь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Прошло два с половиной года.
За это время и во всей стране, и в городе произошли довольно значительные события. Была провозглашена независимость страны. Наконец был избран парламент — первый парламент после формального провозглашения независимости. Победу на выборах одержал Национальный блок. Был избран президент, сформировано правительство. Ему подчинялись местные власти, жандармерия и полиция. Однако подлинная власть — армия, разведка, служба безопасности и другие наиболее важные государственные учреждения — по-прежнему находилась в руках французов и англичан. В стране, по существу, сложилось троевластие. Вопрос о выводе из страны французских и английских войск обещали обсудить только после окончания войны.
