Викентий Вересаев - На японской войне
Деревня Бейтайцзеин была всего за две версты от деревни, где мы стояли. Наутро наш госпиталь двинулся. В султановском госпитале только еще начинали укладываться; Султанов пил в постели кофе.
Наш главный врач забрал с собою из фанзы все, что можно было уложить на возы, – два стола, табуретки, четыре изящных красных шкапчика; в сенях велел выломать из печки большой котел. На наши протесты он заявил:
– Здесь все равно все разграбят. А я им потом возвращу.
Приехали мы в Бейтайцзеин. Деревня была большая, в две длинных улицы, но совершенно опустошенные. Фанзы стояли без крыш, глиняные стены зияли черными квадратами выломанных на топку окон и дверей. Только на одной из улиц тянулся ряд больших богатых каменных фанз, совершенно нетронутых. У ворот каждой фанзы стояло по часовому.
– Эти фанзы заняты кем-нибудь? – спросил часового главный врач.
– Так точно!
– Кто в них стоит?
– Штаб корпуса стоял. Вчера он перешел вон в ту деревню, теперь будет стоять 39 полевой подвижной госпиталь (султановский).
– А от кого же этот караул поставлен?
– От штаба корпуса.
Так… дело начинало выясняться. Мы обошли всю деревню. После долгих поисков помощник смотрителя нашел на одном дворе, рядом с султановскими фанзами, две убогих, тесных и грязных лачуги. Больше поместиться было негде. Солдаты располагались биваком на огородах, наши денщики чистили и выметали лачуги, заклеивали бумагою прорванные окна.
Мы пошли посмотреть фанзы, охранявшиеся для Султанова. Помещения были чистые, просторные и роскошные. Караульные рассказали нам, что перед въездом сюда корпусного командира целая рота саперов три дня отделывала эти помещения. Теперь стало понятно, почему так обрадовалась Новицкая полученному приказу, за что передавала она благодарность командиру корпуса; и стало также понятно это бессмысленное передвижение госпиталей всего за две версты. В прежней деревне весь персонал султановского госпиталя теснился, как и мы, в одной фанзе, и это, конечно, не могло нравиться Новицкой. Возникал невероятный вопрос: неужели сотни людей так легко перебрасываются с места на место по мановению одного тонкого белого пальчика сестры Новицкой? Впоследствии мы не раз имели случаи убедиться, какая волшебно-огромная сила заключалась в этом пальчике.
Денщики ввели воз с нашими вещами во дворик и стали вносить в вычищенные ими фанзы вещи. К соседним фанзам подъехал султановский обоз. В воротах нашего двора показалась стройная фигура Султанова верхом на белой лошади.
– Послушайте, это чьи тут вещи, ваши? – крикнул он д-ру Гречихину.
– Да.
– Потрудитесь убрать их. Это все наши фанзы.
– Ваши вон они, фанзы. Нам никто не говорил, что эти заняты.
– Ну, вот я вам и говорю… Эй, вы! Не вносить вещей! – крикнул Султанов нашим денщикам.
Мы с Шанцером стояли у ворот. Шанцер, всегда удивительно равнодушный к тому, как устроиться, с веселым любопытством оглядывал Султанова. К воротам поспешно подошли Новицкая и Зинаида Аркадьевна.
Новицкая, злая и взволнованная, накинулась на Шанцера:
– Это наши фанзы, вы не имели права их занимать; генерал нам их оставил, тут стоял наш караул…
Вы думали, что раньше приехали, так все можете захватить!..
Она взволнованно сыпала словами; слышалось только быстрое, злобное: «те-те-те-те-те!» И вдруг в ней исчезла вся ее изящная медленность, перед глазами суетливо металось противное, вульгарное существо, с маленькою головкою и злобным, индюшечьим лицом.
– Что вы ко мне обращаетесь? Мне до всего этого нет решительно никакого дела, – брезгливо ответил Шанцер, пожав плечами.
– Ведь правда, Лапочка, при чем же тут Моисей Григорьевич? – сдержанно заметила Зинаида Аркадьевна.
Новицкая осеклась, и обе они поспешили к своим фанзам.
Пришел наш главный врач. Он приказал денщикам продолжать вносить вещи в фанзу. Султанов своим ленивым, небрежным голосом обратился к нему:
– Гораздо лучше, поделим деревню пополам. Нам эта улица, вам – та.
– Покорно вас благодарю! Не хотите ли наоборот? – ответил Давыдов, еле сдерживая негодование. – В тех фанзах я бы, по крайней мере, постеснялся поместить даже собак.
Наконец, все как будто уладилось. Мы устраивались в своей фанзе, распаковывали вещи. Вдруг на нашем дворе появилась Зинаида Аркадьевна с унтер-офицером, начальником караула. Она суетливо ходила по двору и все осматривала.
– Здесь был полевой телеграф? Так эта фанза тоже наша! Как же ты им не сказал?
– Мне, барышня, было приказано охранять только те фанзы.
– Нет, и эту, не выдумывай, пожалуйста! Мне сам генерал сказал, сам все показывал… Какой же ты начальник караула? Я на тебя пожалуюсь корпусному командиру!
Она ушла с ним в калитку к своим фанзам. Через минуту унтер-офицер, приложив руку к козырьку, подошел к Давыдову, следившему за водружением госпитальных шатров.
– Ваше высокоблагородие, прикажите очистить ваши фанзы, – почтительно сказал он. – А то я буду отвечать перед их высокопревосходительством.
Главный врач вспыхнул.
– Скажи твоему высокопревосходительству, – произнес он резко и раздельно, – что я насильно занял эти фанзы. Пошел прочь!
От Султанова прибежал другой солдат и заявил, что вышло недоразумение, что Султанову довольно его фанз. Шанцер был в восхищении от ответа нашего главного врача.
– Великолепно! Великолепно! – повторял он. – За этот ответ ему можно многое простить!
Султановцы устроились с полным комфортом. Сам Султанов, Новицкая и Зинаида Аркадьевна взяли себе по отдельному просторному помещению, отдельное помещение получили четыре младших врача, отдельное – хозяйственный персонал. Мы все вповалку разместились на глиняных лежанках двух наших тесных, грязных фанз.
Вечером перед султановскими воротами стояла коляска корпусного командира и шарабан его адъютанта, привезшего Султанову приглашение на ужин к корпусному. Вышел Султанов, вышли разрядившиеся, надушенные Новицкая и Зинаида Аркадьевна; они сели в коляску и покатили в соседнюю деревню.
На дворе стоял под ружьем солдат-повар, испортивший к султановскому обеду пирожное.
* * *Для больных у нас разбили шатры. Но по ночам бывало уж очень холодно. Главный врач отыскал несколько фанз, попорченных меньше, чем другие, и стал отделывать их под больных. Три дня над фанзами работали плотники и штукатуры нашей команды.
Помещения были готовы, мы собирались перевести в них больных из шатров. Вдруг новый приказ: всех больных немедленно эвакуировать на санитарный поезд, госпиталям свернуться и идти – нам в деревню Суятунь, султановскому госпиталю – в другую деревню. Все мы облегченно вздохнули: слава богу! будем стоять отдельно от Султанова!
Утром на заре мы двинулись. Весь наш корпус переводился с правого фланга в центр. По дорогам сплошными массами тянулись пехотные колонны, обозы, батареи и парки. То и дело происходили остановки…
Мы пришли в деревню Суятунь. Она лежала за четверть версты на восток от станции. Деревня, по-обычному, была полуразрушена, но китайцев еще не выселили. Над низкими глиняными заборами повсюду мелькали плоские цепы и обмотанные черными косами головы: китайцы спешно обмолачивали каолян и чумизу.
Нам, младшим врачам, удалось найти маленькую, брошенную китайцами фанзу, где мы поселились отдельно. Это было, как светлое избавление, – не видеть перед собою постоянно главного врача и смотрителя…
К ночи пошел дождь, стало очень холодно. Мы попробовали затопить кханы - широкие лежанки, тянувшиеся вдоль стен фанзы. Едкий дым каоляновых стеблей валил из трещин лежанок, валил назад из топки; от вмазанного в сенях котла шел жирный чад и мешался с дымом. Болела голова. Дождь хлестал в рваные бумажные окна, лужи собирались на грязных подоконниках и стекали на кханы.
У нас сидел заблудившийся офицер-стрелок, застигнутый ночью и непогодою. Он пил чай с ромом и рассказывал, что слухи о мире оказались неверными, что решено воевать дальше. А идет суровая зима, а полушубков все не высылают. Стрелки у них рады уж тому, что недавно получили назад шинели: летом, ввиду их тяжести и стоявших жаров, шинели были отобраны. В армии нет ни снарядов, ни припасов. Харбинский склад снарядов весь исчерпан, приходится рассчитывать только на подвоз из России. Страна опустошена, фанзы разрушены; через два-три месяца не будет ни жилищ, ни дров, ни фуражу. Повторится двенадцатый год, только мы будем в роли французов.
Ветер бил дождем в рваные бумажные окна, было холодно, сыро и угарно.
* * *Наш главный врач, смотритель со своим помощником и письмоводитель целыми днями сидели теперь в канцелярии. Считали деньги, щелкали на счетах, писали и подписывали. В отчетности оказалось что-то неладное, концы с концами не сходились.
