Ильяс Есенберлин - Заговоренный меч
— А что, если этот бий не захочет вступить со мной в поединок, мой повелитель-хан?
— Да, это серьезное возражение… Правда, в добрые старые времена батыр подстерегал своего врага на узкой дорожке, и один из двоих уже не возвращался домой. Но теперь это невозможно. Я сам подтвердил смертную казнь на разбой и жестоко покараю каждого, кто нарушит закон. Если, конечно, буду уверен в виновности того батыра, который решил постоять за свою честь. Обычно я сам разбираюсь в таких делах…
Хан Абулхаир смотрел прямо в глаза Кобланды-батыру. Тот наконец понял, и глаза его стали наливаться кровью. Смуглый от природы, он весь посерел, и лиловые жилки вздулись у него на висках.
«Неужели для того чтобы убить какого-нибудь батыра, я должен подстерегать его в степи, как разбойник! — возмущенно думал он. — Нет, Кобланды-батыр не предатель или трус. Убить или быть убитым он может позволить себе только в открытом бою!»
И хан догадался, что задело за живое Кобланды-батыра. Не дав додумать ему до конца, он заговорил повелительным тоном:
— Открытый бой разрушит мир в народе, и я запрещаю тебе его. Для ханской Орды важно, чтобы преданные нам роды жили в мире и дружбе. А хочешь отомстить врагу — твое дело. Но нас не вмешивай в свои дела!..
— Слушаюсь, мой повелитель-хан!..
Теперь простодушный батыр опять верил своему хану. Действительно, что хорошего, если из-за ссоры с бием Акжолом передерутся аргыны и кипчаки. Конечно, он при первой же встрече убьет этого бия, но сделает это наедине. Сердце его требует мести, и не убить врага он просто не может. По всем правилам будет бой между ними, как и положено честным батырам…
— Вы мудро рассудили, мой хан… Теперь все будет решать сила батыровых рук да острота двухконечных копий!..
— И Бог поможет тому, кто из вас прав! — добавил от себя хан Абулхаир.
Батыр низко склонился перед ним, потом повернулся и вышел.
* * *Все до мелочей продумал хан Абулхаир. Как только распространится слух об убийстве Акжол-бия, Джаныбек с Кереем немедленно сядут на коней и прискачут в ставку с требованием кровавого выкупа за убитого. В этот момент, пока они не успели еще взбаламутить многочисленных аргынов и стянуть их силы с отдаленных кочевий, можно предъявить им обвинение в мятеже. Они станут сопротивляться, а в свалке легко будет покончить с обоими. В глазах толпы все будет оправдано. Хан обязан заботиться о единстве своего народа и жестоко карать сеющих смуту. К тому же оба султана будут мертвы, и некому будет возглавить недовольных…
Придя к такому решению, хан Абулхаир тут же взялся за его осуществление. К вечеру он вызвал к себе главного багатура ханской охраны батыра Кара-Оспана из рода найман и приказал ему держать в боевой готовности все имеющиеся при ставке силы.
— Слушаюсь, мой повелитель-хан! — склонился Кара-Оспан.
Через несколько минут полетели от него в разные стороны на быстрых конях гонцы с приказом всем конным сотням стянуться утром к ханскому дворцу. Один из гонцов особенно торопился. Он вез сообщение о необычном распоряжении хана Абулхаира, адресованное аргынскому султану Джаныбеку. Найманит Кара-Оспан предупреждал своих друзей, что им следует опасаться чего-нибудь неожиданного, и обещал держать их в курсе всего происходящего в ханской ставке. Встревоженный султан Джаныбек тут же известил обо всем Керея и приказал своим джигитам быть настороже…
Два дня назад Акжол-бий с двумя джигитами отправился на соколиную охоту в сторону гор Аиртау. Красноглазые злые соколы и ястребы, истосковавшиеся за время поминок по свежей крови, обрадовали охотников богатым уловом…
Неделю охотились они, переезжая с места на место, и подсменные кони были нагружены связками огненно-рыжих лис и черно-бурых корсаков. К концу недели их разыскал наконец посланец султана Джаныбека. «В ханской ставке творится что-то непонятное, — сообщил он. — Чтобы не попасть в какую-нибудь беду, Акжол-бию лучше было бы возвратиться домой».
Акжол-бий знал, что султан Джаныбек не станет его беспокоить по пустякам. В тот же день он поспешил обратно. Спустившись с гор, он и оба джигита дали в полдень отдых лошадям на южном берегу реки Джангабыл, где когда-то находилась ставка хана Джучи. Все было спокойно в степи, но вдруг откуда ни возьмись появился каракипчак Кобланды-батыр в сопровождении десяти жасаков. Мрачнее тучи было его лицо, весь он был закутан в кольчугу и не слезал со своего коня, красавца Коксандака.
— Куда держишь путь, славный Кобланды-батыр? — спросил у него Акжол-бий, спокойно лежавший на траве у самой воды.
— Если ты не баба, то выходи на смертный бой! — закричал своим громовым голосом Кобланды-батыр. — В любом случае тебя ждет только смерть!..
И он завертел над головой своей страшной палицей, утолщенный конец которой величиной с детскую голову был залит свинцом.
— О батыр, неужели можно вызывать на поединок в голой степи? — удивленно воскликнул сопровождающий Акжол-бия молодой черноусый джигит. — Такие вещи у нас делаются при народе!..
— Не хочешь ли ты, щенок, чтобы я тебя раньше огрел этой дубиной? — загремел Кобланды-батыр. — Убирайся-ка поскорее с дороги и не суйся не в свое дело!
* * *Акжол-бий хорошо знал, насколько сильна к нему ненависть кипчакского батыра, и не стал даже разговаривать с ним. «Посмотрим, что суждено мне от Бога!» — пробормотал он и велел джигиту привести своего стреноженного коня Акжанбаса. За неимением под рукой другого оружия, он взял простую березовую дубину, с которой охотился на лисиц и волков. Но так и не дав ему приготовиться, нетерпеливый Кобланды-батыр погнал своего коня в его сторону…
Едва успел повернуться Акжол-бий, как кипчакский батыр надвинулся на него всей массой — своей и коня. Пытаясь замахнуться дубиной, Акжол-бий угодил по закованному в латы плечу противника. Но в этот момент конь батыра всей грудью ударил не успевшего разбежаться коня Акжол-бия, и Кобланды с ходу опустил палицу на прикрытую лишь меховым малахаем голову своего врага. Череп Акжол-бия разлетелся на мелкие куски, а огромное тело рухнуло на песок. В ту же минуту, даже не придержав коня, Кобланды-батыр умчался в степь. За ним ускакали жасаки…
Оба джигита, ошеломленные всем происшедшим, не сразу пришли в себя. Еле подняв на коня безголовое тело, они поехали в сторону Орда-Базара. Еще с дороги отправили нарочного в аргынские аулы с вестью о случившемся…
Хан Абулхаир в это время беседовал в своем дворце с везиром Бахты-ходжой. Тот со всеми подробностями докладывал, как продвигается задуманное дело…
Султан Суюнчик не поверил вначале в преступность своей матери. Он как будто даже бросился на везира с обнаженным кинжалом в руке, воскликнув при этом: «Ты клевещешь на родившую меня женщину, гнусный пес!» Но когда он услышал, что об этой истории знает сам хан-отец, то успокоился. «Если ты струсишь и не осмелишься, как подобает мужчине-батыру, вынести ей смертный приговор, это все равно сделает твой отец!» — сказал ему везир. И еще говорил с ним Бахты-ходжа, что он должен быть достойным потомком Чингисхана, а тот не знал, что такое жалость. Женщинам приличествует она, и лишь трус может испытать это подлое чувство…
В конце концов султан Суюнчик согласился всенародно приговорить свою мать к смерти. Но коварный везир скрыл кое-какие подробности от самого хана. Несколько по-иному разговаривал он с юным султаном, который не в пример другим ханским наследникам был в близких отношениях с Бахты-ходжой.
Пользуясь своей дружбой, везир Бахты-ходжа отозвал юного султана в укромное место и долго сидел, не смея начать разговор. Понявший это Суюнчик сам пришел ему на помощь.
— Говори, ученый Бахты-ходжа, — сказал он. — Ты, кажется, скрываешь от меня что-то интересное!
— Что правда, то правда! — двусмысленно отвечал везир.
— Если эта тайна предназначена только для меня, то мои уши в твоем распоряжении, а ключ от моего рта у тебя, в кармане!
— Да, это предназначено только для тебя. Нет страшнее тайны, и от нее зависит все твое будущее…
— Говори же! — воскликнул Суюнчик.
Едва родившись, встретился он со всевозможными дворцовыми интригами и теперь насторожился. Первая мысль была о себе: «Неужели мне грозит откуда-нибудь опасность?!» А хитрый везир, словно в раскрытой книге, читал в его мыслях.
— Для того и рождается на свет орленок, чтобы стать орлом! — назидательно начал он. — Твой великий отец — хан Абулхаир, едва ему исполнилось семнадцать лет, правил всей степью Дешт-и-Кипчак. А ты моложе всего на четыре года, но никак не отделаешься от соблазна гарцевать целыми днями на лошади и качаться на качелях. Птенец, вовремя не вылупившийся из яйца, задохнется в скорлупе. А наследник, вовремя не занявший ханский престол, осужден на вечное страдание. День и ночь мерещатся ему упущенная из рук власть, и нет ничего страшнее этого!..
