Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
— Моя дорогая девочка, я приготовлю для вас целебный настой.
Сестра Мария Магдалина едва заметно кивнула и тут же погрузилась в беспокойную дремоту. Настоятельница невольно залюбовалась ее красивым лицом и доходящими до плеч светлыми волосами. Это была совсем другая девушка, не та, кого она привыкла звать сестрой Марией Магдалиной.
— Анжелика, — пробормотала она едва слышно. — Дочь ангелов. Надеюсь, это хорошее предзнаменование…
* * *Валь-Жальбер, 26 октября 1918 года
Элизабет Маруа отошла от окна. Сегодня утром снова звонил церковный колокол. От мужа она узнала, что беременная женщина с улицы Дюбюк, построенной в прошлом году недалеко от фабрики, умерла этой ночью вместе со своим восьмилетним сыном.
— Жозеф, это ужасно! На сегодня в поселке шесть умерших!
Рабочий налил себе кофе. Неловкое движение — и чашка перевернулась, пролив горячий напиток на пол. Молодая женщина поторопилась вытереть коричневое пятно.
— Что с тобой, Жозеф?
Высокий и крепкий мужчина дрожал как осиновый лист, всем телом. Он поднес руку ко лбу.
— Семь, Бетти, — пробормотал он. — Старый мельник Гедеон умер вчера вечером. Местный булочник только что рассказывал об этом в универсальном магазине. Я чувствую себя разбитым. Пойду полежу немного. Тебе лучше поспать в комнате мальчиков. Грипп со мной не справится.
Жозеф взял из буфета бутылку карибу и направился к лестнице.
— Мы все умрем — ты, я, наши дети! — пронзительно закричала Элизабет. — Жозеф, умоляю, разреши мне тебя полечить!
— Кюре не раз говорил, что молодые здоровые мужчины чаще выздоравливают, — тихо сказал он. — Не подходи ко мне, Бетти.
Вне себя от беспокойства, молодая женщина разрыдалась. Симон повис у нее на юбке: ему не нравилось, что мама плачет. День тянулся долго, атмосфера в доме была тяжелой, словно случилось что-то непоправимое. Элизабет покормила грудью маленького Армана, потом поставила в детской раскладную кровать, на которой обычно укладывала приехавших погостить кузенов.
Уже темнело, когда в дверь постучала Анетта Дюпре.
— Что тебе нужно? — спросила у нее Элизабет. Она прильнула к двери, держась рукой за ключ.
— Сабэн умер! Мой маленький Сабэн! Ему было всего шесть лет! Амеде на фабрике… Иди и помоги мне, прошу!
Обычно насмешливый, голое соседки звучал растерянно.
— Элизабет, помоги мне, я не могу притронуться к нему, а ведь его нужно переодеть…
— Позови месье кюре, Анетта! — дрожа от ужаса, ответила ей соседка. — Я должна защитить собственных детей. Мэр дал строгие указания — каждый сидит дома со своими больными. Мой муж заразился.
— Каждый сидит дома со своими мертвецами! — взвыла мадам Дюпре за дверью.
Тишина последовала за этой вспышкой бессильной ярости. Элизабет стала читать молитву. Сабэн был красивым мальчиком с черными кудряшками…
Монахини тоже молились, как только выкраивали для этого время. По доброй воле они выполняли обязанности медсестер, делая все, что было в их силах, чтобы помочь жителям поселка. Детей Тибо, как и было условлено, разместили в классе для младших учеников. Они находились в прострации, пораженные скоропостижной смертью старшей сестры и матери.
Мать-настоятельница только что вернулась из дома, все обитатели которого были больны. Отец Бордеро проводил ее до монастыря. Выводы обоих были неутешительны.
— Симптомы полностью совпадают с описанными в газете, — говорил кюре. — Страшные головные боли, высокая температура, часто — выматывающий кашель и хрипота. В каждой семье в Валь-Жальбере есть больные. Это настоящее бедствие. Завтра поездом приезжает доктор Демиль. Попросим Господа, чтобы доктору удалось обуздать эпидемию. Слыхали ли вы, что в Порт-Альфреде столько больных, что правительство послало военных врачей в помощь докторам на местах?[25] В Бержероне двенадцать смертей. Приняты все меры, чтобы помешать болезни распространяться — закрыты рестораны и места общего пользования.
Кюре огорченно вздохнул. Сестра Аполлония добавила доверительным тоном:
— Наша молодая сестра Мария Магдалина не выходит из комнаты. Она доблестно сражается с болезнью. Сегодня мне показалось, что ей легче.
— Благодарение Богу, в ее возрасте выздоравливают быстро.
Отец Бордеро решил немного подбодрить детей семьи Тибо. Настоятельница проводила его к ним. Перед тем как уйти, она шепнула кюре:
— Мы дали им старые книжки. Я их сожгу, если выяснится, что кто-то из ребят болен. Но пока мне кажется, все они здоровы. Вот только плачут часто, бедняжки!
— У меня хорошие новости! — громко провозгласил кюре. — Дорогие дети, ваш отец выздоравливает!
Три мальчика возрастом от десяти до шести лет подошли, ведя за ручку своих четырехлетних сестер-близняшек.
— Не слишком весело сидеть тут взаперти, — добавил отец Бордеро, — но от этого зависит ваше здоровье. Будьте умненькими и слушайтесь сестер. Для всех нас настали трудные времена, но нужно надеяться на лучшее.
Мать-настоятельница, стоя на пороге, вслушивалась в робкие голоса детей. Ей было их так жаль, что на глаза навернулись слезы…
Мари-Эрмин не плакала. Девочка часами просиживала у двери спальни сестры Марии Магдалины, обняв руками колени и раскачиваясь из стороны в сторону. В коридоре стояла гнетущая тишина и было сумрачно. Девочка выросла в шуме и оживлении, присущих любой школе. Ученики у монахинь были послушные, но и они, с нетерпением ожидая перемены, стучали башмаками по полу. Весной в перерывах между уроками они со смехом и песнями резвились на улице. В доме нянюшки Бетти она привыкла слышать зычный голос Жозефа и беспечную болтовню Симона, своего товарища по играм.
О спокойном течении часов и дней остались одни воспоминания. Монахини не могли уделять своей подопечной много времени. Сестра Викторианна не заметила, как девочка вышла из кухни, — она готовила снижающие температуру травяные сборы. Сестра Люсия дежурила у постели супруги фабричного мастера. Мари-Эрмин то и дело приходилось слышать разговоры, молитвы. Она не всегда понимала, о чем идет речь, но некоторые слова ее пугали — например «маленький Сабэн Дюпре умер»… О смерти мальчика другим монахиням шепотом сообщила, без конца крестясь, сестра-хозяйка.
Девочка знала Сабэна, а что такое смерть, не щадящая никого, она помяла, когда увидела поддеревом мертвую птичку. И вот теперь она убежала из кухни и постучала в дверь спальни. Она так соскучилась по сестре Марии Магдалине, что не могла больше ждать.
— Я хочу тебя увидеть! — воскликнула она, не получив ответа.
Молодая монахиня в полубреду услышала звонкий голосок своей любимой малышки, но была так слаба, что не могла пошевелиться, и потому тихо заплакала.
Мать-настоятельница в сопровождении кюре поднялась в кухню — самое приятное место в доме. Сидевшую на полу Мари-Эрмин они не заметили. Когда же сестра-хозяйка всполошилась, малышку она нашла спящей на том Же месте.
— Бедное дитя! — вздохнула сестра Викторианна, поднимая девочку.
Она уложила ее в кроватку, которую из соображений безопасности перенесли в кухню. Отец Бордеро и настоятельница обменялись обеспокоенными взглядами.
— Девочка, должно быть, чувствует себя несчастной, — сказал кюре. — Она очень привязана к сестре Марии Магдалине.
— Увы, это так, — отозвалась сестра-хозяйка.
Скоро в кухню вошла сестра Люсия.
— Матушка, почтальон принес телеграмму, адресованную сестре Марии Магдалине! Я не решилась ее прочитать. Телеграмма пришла из Шикутими.
— Нашей сестре слишком плохо, она не сможет ее прочитать, — прошептала пожилая монахиня. — Посмотрим, что в телеграмме.
Она надела очки и разорвала синюю обертку, в которой так часто приходили плохие новости.
— Господи милосердный! Родители сестры Марии Магдалины умерли этой ночью! Какое несчастье!
Сестра Аполлония попрощалась с кюре и прошла в спальню. Молодая монахиня дремала, на ее лице застыло умиротворенное выражение. Ее затуманенное сознание было наполнено видениями. Мари-Эрмин весело носится по тропинке, вдоль которой растут лютики и ромашки… На девочке симпатичное ситцевое голубое платьице, которое она носила летом. Солнце золотит ее светлые волосы. Малышка смеется и повторяет: «Мамочка! Мамочка!» И напевает хрустальным голоском: «Яблочки-ранетки, красные бока! Красные бока! Красные бока…» Эжен, ее безвременно умерший жених, тоже тут. Он нежно говорит: «Моя дорогая Анжелика», — и по очереди целует ее пальчики…
— Сестра Мария Магдалина, проснитесь! Господи, до чего она горячая!
Дрожащий от волнения голос настоятельницы вырвал несчастную больную из объятий этих сладостных грез. Она открыла глаза.
— Это вы, матушка? Я так устала, очень устала… Как Мари-Эрмин? Я точно знаю: она плачет, одна в темноте…
