Александр Майборода - Святополк Окаянный
— Красная тряпка нехороший знак, значит, идут печенеги...
Дочка, которой было меньше лет, чем прошло с последнего набега печенегов, не понимая ужаса случившегося, но чувствуя врожденной бабьей интуицией, что в словах отца скрыта какая-то невероятная угроза, сначала шумно засопела, а затем тихо завыла.
Сделав этот вывод, Векша зло, от всей души, выругался. Все-таки сглазила проклятая черная крыса!
На всякий случай он тут же перекрестился. Ему пришла в голову мысль, что, наверно, и в самом деле нельзя ругать божьих людей, как бы они ни были нехороши на первый взгляд. Плоть грешна, свят дух. Может, и в самом деле этот жадный и нахальный монах был пророком.
Впрочем, нашествие печенегов дело для этих мест неудивительное. Почти не бывает года, чтобы они не ходили на города русские. И обычно Векша со своей семьей — женой и десятью детьми, —- уходил в Белгород. И жил там, пока печенеги не уходили в свои степи. Приятного в этом деле было мало — во время осады обычно голодно, — но зимой и дома не трескались от жира.
Но в этот раз печенеги выбрали для набега совсем неудачное время: старые запасы подошли к концу, а новое жито, пока его не обмолотили и оно находится в снопах, не спрячешь и в запас с собой не унесешь. Поэтому придется снопы оставлять в деревне в овине. А это плохо. Печенеги имеют обыкновение баловаться огнем, — так что то, что не потравят конями и скотом, сгорит. А зимой в лесу без запаса верная смерть.
Векша опять тяжело вздохнул и, вороша темные волосики на голове дочки, нежные, как весенняя трава, проговорил:
— Не плачь Нютка, авось все и обойдется.
Микула понял его печаль — еще бы пару дней, и зерно было бы обмолочено и спрятано в лесные схроны. И тогда можно было бы от печенегов спрятаться в лесных дебрях. Но уходить в лес без запаса — это верная гибель.
Векша в раздумье опустил голову и бормотал, как пьяный:
— Придется уходить в Белгород. В Белгороде будет голодно... Ой как голодно...
Векша вспомнил, какие страдания ему пришлось пережить в прошлый набег печенегов. Тогда от голода умерла половина его детей. Векше стало жалко прижавшуюся к нему дочку, и у него у самого на глазах проступили крупные, как утренняя роса, слезинки.
Ах, если бы эти слезы, как в сказках говорят, и в самом деле превращались в драгоценные камни. И не было бы дороже тех бриллиантов...
От нахлынувшей к сердцу тоски Векше захотелось взвыть, подобно голодному волку морозной зимней ночью, когда нет уж сил терпеть холод и голод, но вся зима еще впереди, и нет никакого просвета. И только холодная луна, заслонившая полнеба над заснеженным лесом, среди искрящихся звезд, манит призрачным светом в мрачное царство богини Морены. И чудится тихий плач провожающих в последний путь умершие души богинь Карны и Жели, с обещанием счастья в той, в будущей, жизни. Но лгут они, не даст уродливая костлявая Морена, богиня зимы и смерти, никакого счастья...
От тяжелых мыслей Векша очнулся, почувствовав, как его кто-то тронул за плечо. Подняв голову, он увидел замерших вокруг детей. Увидев, что отец бросил работу и рядом с ним рыдает маленькая Нютка, остальные также оставили работу и поспешили к нему. Но пока Векша застыл, погруженный в видения пережитых и предстоящих страданий, они боялись его тронуть.
На это осмелился лишь Микула, единственный среди них мужчина. Он слез с телеги и осторожно спросил Векшу:
— Так что будем делать?
Векша сразу не ответил. Глядя куда-то сквозь Микулу, он еще некоторое время размышлял, шевеля губами.
Затем обвел жену и детей тоскливым взглядом смертника перед виселицей.
Микула мысли на его лице читал, как будто они были написаны аршинными буквами. А мысли его были понятны, — печенеги до наступления зимы уйдут, — кочевникам не с руки бродить по большому снегу. Но останутся ли живы те, кто сейчас с надеждой смотрит на него? В Белгороде без своих запасов будет голодно.
Наконец, Векша в очередной раз тяжело вздохнул и решительно, — сейчас не было времени рассуждать, так как печенеги могли нагрянуть в любой момент, — изрек:
— Пойдем в Белгород.
Микула, у которого сохранились после прошлого набега печенегов не очень приятные воспоминания о сидении в Белгороде, обеспокоенно спросил:
— А жито?
— Придется оставить, — неохотно вымолвил Векша.
Услышав это, бабы тихо взвыли.
— Без жита зиму не переживем, — хмуро напомнил очевидное Микула, рассматривая лапоть на ноге, — лапоть размочалился в носке. Микула подумал, что, когда кончится работа в поле, надо будет взять из запасов другие лапти, он еще зимой сделал себе хороший запас лаптей. Мысль была странная, из прежней жизни, когда были планы на сытную жизнь, но вороньей стаей пришли новые времена, в которых слово «завтра» лучше и не упоминать, так как этого завтра скорее всего не будет.
— Даже если и выживем в Белгороде, то без жита мы передохнем еще до начала зимы, — хрипло сказал Микула.
— Голодно будет, — нехотя подтвердил Векша, дрожащими корявыми пальцами гладивший голову примолкшей Нютки —
Возьмем в долг у боярина Блуда, — высказал он последнюю надежду.
— Боярин за долг в рабство возьмет, — сказал Микула, — продаст грекам.
— А что делать? — пожал плечами Векша. — Хоть живы останемся. А если останемся здесь, то печенеги точно убьют.
— Я в Белгород точно не пойду, — категорически возразил Микула. — Останусь около деревни в лесу, буду жито сторожить. Может, и сам выживу и что-либо спасу. Да и в Белгороде едоком будет меньше.
— Ладно, — равнодушно согласился Векша, которому уже было почти все равно, что случится дальше с ним и его детьми. Он отдался течению судьбы, — как Бог сложит, так пусть и будет. Умрут они, значит, так предопределено свыше.
Векша отстранил от себя голову Нютки.
— Марфа, займись детьми.
Марфа схватила ребенка на руки, и во главе бледной кучкой, как одинокая перепелка с выводком, побрела в сторону деревни, часто озираясь на несжатую полосу золотой ржи. В глубине ее души билось инстинктивное желание доделать работу. Эта работа прочила ее детям благополучное выживание. Но рассудочная мысль говорила ей, что все, что она желает доделать, и даже то, что она сделала, больше не имеет никакого значения перед той опасностью, которая пока невидима и неслышима, но вестником которой послужил проехавший мимо измученный мальчишка с лоскутом кроваво-красной ткани в тонкой руке. Родители этого нечаянного вестника беды и все те, кого он знал, скорее всего уже умерли под кривыми мечами пришельцев. И его сестер давно распинают прямо в придорожной пыли потные, пахнущие конским потом и навозом, чужие мужчины, которые ликующе смотрят на корчащихся под ними девочек, которые могли когда-либо в будущем родить тех, кто придет в стойбища кочевников и отберет их стада и уничтожит их семя. В этом мире имел право на жизнь только самый сильный, коварный и безжалостный. И потому воины чужого племени, нежно любящие своих дочерей, радовались страданиям чужих.
Векша не желал, чтобы Микула оставался в лесу пережидать нашествие чужаков. В той, прежней, жизни, которая окончилась совсем недавно, у него были большие замыслы в отношении этого паренька. И они определялись тем несчастьем, что у Векши было восемь девок. А по старинной традиции жена уходит к мужу. И с кем останется Векша в старости, когда отдаст всех дочерей замуж? Кому передаст поле? Кто будет кормить его, когда иссякнут силы? К тому же часть поля, которое он засевает, принадлежало родителям Микулы. А потому, когда Микула уйдет на самостоятельные хлеба, то ему надо будет отдать родовое поле. Это нехорошо для большой семьи Векши.
Но Векша знает, что Микула крепко сдружился с Яриной, и он надеялся, что когда они подрастут, то женятся, и тогда в большой семье Векши все будет хорошо.
Если же Микула сгинет в лесу, то все планы Векши рухнут. Но и запретить парню остаться в лесу он не мог, — в Белгороде будет голодно. Неопытный юноша, ослабевший от голода, должен будет встать на защиту города наравне со взрослыми мужчинами. И в этой драке, где никто никого не будет жалеть и никто не будет делать скидок на возраст, шансы уцелеть юноше ничтожны. Поэтому, может, будет даже лучше, если Микула пересидит нашествие в лесу. По крайней мере с голоду он не умрет, Микула уже не раз уходил в лес на охоту на несколько дней. Правда, это было летом, когда в лесу и ягод, и дичи много, а лесные хищники сыты и не так свирепы.
Векша подумал, что надо чем-то помочь Микуле. Проводив Марфу и ее детей долгим взглядом, Векша проговорил:
— Делай, как знаешь. Возьми мой лук и меч. Мне в Белгороде все равно дадут оружие.
После этого они сели в телегу и поехали в сторону деревни. Около деревни они нагнали Марфу с детьми, которая гортанно прикрикивала на них, как заботливая гусыня.
