Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
В русском стане протрубили рога, также созывая всех на тризну. Воины стали вокруг своего кургана, и пред его ликом всяк павший рус был назван по имени. Потом прочитана молитва богам: Сварогу Великому, Световиду Пресветлому и прочим богам киевским. И особо возблагодарили Перуна, даровавшего русам победу в свой день, и его верную супругу крылатую Перуницу, что дала испить павшим воинам божественной сурьи из рога бессмертия. После ели поминальную страву во славу мёртвых, которые будут иметь жизнь вечную на цветущих лугах Сварога в прекрасном Ирии на берегу Рай-реки великой. Ели конское мясо и пили хмельную брагу, по корцу на человека из великой резной ендовы, что была снята по такому случаю с большой насады.
– Добре, что болгар тоже похоронили с честью, по Прави это, – одобрительно отзывались старые воины, вздымая корцы с брагой.
А после тризны русские полки прошли перед Святославом, и он отметил храбрейших витязей, проявивших себя в первой битве с болгарами. И лучшими были Зворыка с Притыкой – старые темники, которые так скоро и умело разбили опытного и сильного врага.
После военачальников князь стал называть имена прочих отличившихся дружинников, которые ему передали тысяцкие. И тут увидел, как младший стременной в его епанче, смущаясь, прятался за спинами других. И громко провозгласил:
– Моему стременному Збимиру, проявившему бесстрашие в сече с ворогом…
– Слава! Слава! Слава! – прокричали полки, вздымая к сварге мечи.
– Чего стыдишься, дубинушка? Выходи! – проговорил старший, выталкивая Збимира вперёд.
– Да что ты, Зверобой, – упирался юноша, не зная, куда деваться от смущения.
– За храбрость проявленную, – продолжал дальше Святослав, – нарекаю своих стременных Збимира и Зверобоя тысяцкими и даю им полки павших ныне Третьяка и Хмары!
А себе Святослав взял новых стременных, и они тотчас приступили к службе.
Вечером, обходя раскинувшийся на отдых стан, Святослав услышал приближающийся из темноты топот копыт. Вслед за этим послышался предостерегающий окрик стражников.
– Свенельд, – окликнул князь бывшего воеводу, который проходил мимо, – никак гонцы прибыли? Узнай-ка, кто и откуда!
– Небось сами скоро прискачут, тогда и узнаем, кто и откуда, – пробурчал хмурый Свенельд. – Я не стригунок борзый, чтоб туда-сюда скакать, других дел полно!
– Эге! – удивлённо воскликнул Святослав. – Да ты почище князя себя возносишь, Свенельд! Мне давно жалуются, что к тебе пробиться труднее, чем ко мне. Не со всяким в разговор вступаешь и держишь себя надменно. Я ведь тебя наградил златой цепью и в поход этот правой рукой взял, а тебе всё мало, хрен старый?
– Ну, правой рукой у тебя, положим, Зворыка, – с плохо сдерживаемой обидой возразил Свенельд. – А держу я себя не надменно, а как положено старому воину – с достоинством, надеюсь, заслуженным. Потому как младшие дружинники старших всегда почитать должны. А иные забываются, и причина тому есть, княже. Ты и раньше допускал насмешки, а сейчас вот меня старым хреном назвал. Меня, старого друга твоего отца, того, кто тебя сызмальства за руку водил и всей подноготной ратной науки учил? А теперь ты стременных перед дружиной возвеличиваешь, полки им даёшь, а меня и вовсе ни во что не ставишь!
Святослав смешался, встретив столь неожиданную и горячую речь бывшего воеводы, видно давно накипевшую у него на сердце.
– Не серчай, Свенельд, – примирительно буркнул он.
– Ладно, – махнул тот рукой. – Сейчас узнаю и доложу, с чем прибыли гонцы.
Он вскочил на лошадь и поскакал в темноту.
Спустя некоторое время вернулся и начал докладывать:
– Гонцы из Киева, от Гарольда…
– Что речёт начальник Городской стражи?
– Скупщина гостей киевских недовольна тобой, княже, за худой торг с византийцами. Те через болгарскую землю и Дунай теперь не могут пройти.
– Пусть подождут малость, – усмехнулся в усы Святослав, – скоро будет такой торг, что только успевай поворачиваться!
– Гарольд речёт, что бывший темник, а ныне помощник княжеского конюха второй руки Блуд, оставленный в Киеве, опираясь на скупщину недовольных купцов, ведёт с ними какие-то беседы…
– Что ж, передай Гарольду, что я отдаю Блуда и ретивых гостей ему в руки, ежели посчитает нужным, пусть наказывает как хочет! Ещё что?
– В Киев прибыли посланники от полабов и поморян – всё люди знатные, богатые. И просят защиты от лихих саксов, которые пришли в их землю, совершают грабежи и разбой, крестят в свою веру и устанавливают епископства. Все они теперь должны платить не только налоги немецкой знати, но и десятину церкви.
Святослав вздохнул, пригладил усы.
– Как я могу отсюда, из-за Дуная, оказать им помощь? Единственное, что предложить, кто хочет, пусть селится в наших землях, особенно на новых угодьях. Там основательные и трудолюбивые люди надобны. А поморяне… они, что ляхи, что щехи, что эсты, любят жаловаться и просить помощи, а когда от них помощь требуется, тогда лишь о себе думают.
– Сие верно, княже, – согласился Свенельд. – Помню, когда мать Ольга ещё в поход на древлян собиралась, я кликнул поморян и ляхов. И что ты думаешь, пришло всего три десятка, да и те к концу лета назад воротились…
– Не лежит их сердце к Киеву, а насильно мил не будешь, – невесело усмехнулся Святослав.
– Вместе с гонцами поморскими прибыл кудесник ободритский, – продолжал свой доклад воевода, – так они рекут, что только благодаря его чародейству ушли незамеченными от христиан немецких…
– Ободритский кудесник? – перебив Свена, быстро вскинул очи Святослав. – Он что же, с посланниками назад возвернётся? – Лик его выразил живое беспокойство участью пришлого волхва.
– Того гонцы наши киевские не ведают, – с деланой бесстрастностью отвечал Свенельд, стараясь скрыть нарастающую в душе обиду и ревность. Старый воевода помнил, что своим родом рарожичей – сынов сокола – весьма гордился князь Игорь, отец Святослава, но не ожидал, что она не угасла и в сыне. Ведь он, Свенельд, после смерти Асмуда стал дядькой юному княжичу и почти никогда о том не поминал, откуда же сие, голос крови или?… Ах да, старый волхв Велесдар… рекли, что он тоже из ободритского рода.
– Ты вот что, Свенельд, – живо блестя очами, молвил Святослав, – передай через гонцов, пусть наши волхвы киевские подольше кудесника ободритского погостить упросят. Мне с ним непременно свидеться надо… Хотя, постой, завтра всё им сам скажу. Давай посидим ещё, потолкуем…
Стан давно крепко спал, а Свенельд со Святославом долго сидели у костра, беседуя, словно в прежние времена.
Когда же над полем задунайским встала заря и рога заиграли побудку, воины поднимались, умывались, молились богам, становились на поверку и шли снедать.
Святослав со Свенельдом пригласили к своему шатру вчерашних киевских гонцов и передали Гарольду княжеский указ, весть о победе над болгарским войском, а также особое поручение князя к волхвам киевским.
Поклонились гонцы князю и отправились в обратный путь. И у каждого гонца – три свежих болгарских коня, на одном скачут, двое рядом идут. А когда конь притомится, всадник на другого пересаживается, а этого рядом ведёт на поводу длинном. Тот бежит, траву на ходу щиплет, а когда через реку переправляется, то и воды напьётся.
Было гонцов четверо, а старшим поставлен воин по имени Забрало.
Переговариваясь по дороге, один из гонцов высказывал восхищение:
– Ай да князь наш! Куда ни придёт, там разобьёт врага! Теперь вот на болгар отправился, несдобровать им!
Старый Забрало отвечал:
– Думаете, зря Калокир приехал просить нашего князя пойти на войну с Болгарией? Русы с болгарами дерутся, и оба слабеют. А начальники у болгар кто? Греческие же стратигосы. Ох, опасаюсь я, братья, этих стратигосов! У них нюх и хитрости лисьи, ежели выведают какую слабину, тут же в неё и ударят!
– Князь всегда меняет пути, – возражал первый, – никогда не ходит по старым следам, как его поймаешь?
– Уж они найдут как, чует моё сердце!
– Не каркай, будто старый ворон, чтоб беду не накликать! – отвечали воины.
Умолк Забрало и ехал дальше, тяжко о чём-то задумавшись.
И были те края пустынные, незаселённые. И много встречалось там разбойников и душегубов, что за добычей на Дунай хаживали. И жутко было на душе у гонцов, так что два дня они скакали, нигде не останавливаясь. А на третий день доскакали до какой-то заимки и увидели в ней первых русичей, чему обрадовались несказанно.
Тем временем дружина Святослава и конница угров, следуя тем же порядком – конная часть сушей, а остальные в лодиях по воде, – проходила вверх по Дунаю.
Кенде Чобо молвил русскому князю:
– При захвате городов самым храбрым я отдаю всё…
– Я вначале предлагаю жителям добровольно сдать город, заплатив выкуп, и, только если они отказываются, беру его силой.
