Бернгард Келлерман - Пляска смерти
Фабиан с самого раннего утра был уже на ногах. Ему понадобился целый час, чтобы привести себя в надлежащий вид. Сегодня он решил впервые облечься в коричневую военную форму… пусть все диву даются! Остро оттопыривающиеся бриджи придавали ему смелый и вызывающий вид человека, с которым шутки плохи. В мундире его плечи казались шире, мощнее. Что бы там ни говорили, но маленький седовласый Мерц был мастером своего дела. Прежде чем прикрепить ордена, Фабиан почистил их тряпочкой. Железный крест первого класса он приладил с левой стороны груди, внизу, как положено по уставу. Весь выутюженный и начищенный, он имел очень внушительный вид. Марта, принесшая ему завтрак, едва решилась поднять на него глаза. А он ведь чувствовал себя всего лишь скромным солдатом национал-социалистской партии, который и не хочет быть чем-нибудь иным, лишь бы люди видели, что он намерен честно служить идее, все остальное приложится. Он далек от честолюбивых помыслов, но кто же потребует от него, чтобы он совсем подавил в себе офицера, которым некогда был! Ордена, форма и военная выправка, несомненно, придают ему вид военного в большом чине.
Новые кавалерийские сапоги из блестящего лака, сделанные Габихтом, настоящее произведение искусства, так внушительно скрипели, когда он проходил по коридору, что Клотильда, занимавшаяся в своей комнате утренним туалетом, с любопытством выглянула из двери.
Когда он уже собрался уходить, она вышла из своей комнаты в элегантном пальто с чернобурой лисой на плечах и в шляпе. Эта шляпа была искусным сооружением из светло-коричневых бархатных лент, которые при ходьбе весело развевались на ее белокурых волосах.
– Возьми меня с собой, прошу тебя! Будет лучше, если мы появимся вместе, – сказала она, как будто их совместное появление было чем-то вполне обыденным.
– Пожалуйста, – ответил он, учтиво распахнув перед нею дверь.
Клотильда была в приподнятом настроении. Предстоящее событие волновало ее, как театральная премьера. С довольным видом шагала она рядом с мужем – ленты ее шляпы развевались на ветру, – наслаждаясь удивленными и восхищенными взглядами прохожих. Вот теперь и он член национал-социалистской партии! За много месяцев они впервые шли вместе по улице. Правда, весь город знал, что в их браке не все ладно, но ведь сегодня особенный день. Время от времени Клотильда замедляла шаг и окидывала мужа испытующим взглядом. Ничего не скажешь, вид у него безукоризненный! С таким мужчиной приятно показаться на улице.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказала она с искренним восхищением.
Это было первое доброе слово, которое он услышал от нее за долгое время.
– Да, Мерц постарался, – отвечал Фабиан.
– Весь город с огромным интересом ждет речи Таубенхауза, – продолжала Клотильда. – Всем хочется поскорее узнать, о чем он будет говорить.
«Вот тебе и на, – подумал Фабиан, – она хочет завязать со мной разговор». Но он не забыл злобного тона ее заявлений о разводе и медлил с ответом.
– Он несомненно выступит с интересной речью, – сказал, наконец, Фабиан, – Таубенхауз человек просвещенный. Конечно, он получил нужную ему информацию, ведь он здесь новичок.
Клотильда улыбнулась в душе. О, она точно знала, о чем будет говорить Таубенхауз. О Мосте героев, о фонтане на Вокзальной площади, о статуе Роланда на площади Ратуши. Последние три дня копии этого доклада с пометкой «совершенно секретно», сделанной синим карандашом, лежали на письменном столе ее мужа. Фабиан знал, что нужно сделать, чтобы по городу распространились «секретные» сведения. Даже фрейлейн Циммерман из бахвальства не стала бы молчать.
– Посмотри, сколько народу! – воскликнула Клотильда, когда они вышли на площадь Ратуши. В этот момент целые толпы людей поднимались по лестнице. Среди них и городской архитектор Криг в мундире лейтенанта, едва сходившемся на его толстом животе. В свое время он был сапером. Галстук бантом и мягкая шляпа безусловно больше шли к нему. Его сопровождали дочери, близнецы Гедвиг и Термина, до неотличимости похожие друг на друга. У обеих были одинаково полные красные щечки и очаровательно вздернутые носики. Они одинаково смущенно улыбнулись, здороваясь с Фабианом.
– Генерал! Смирно, девочки! Настоящий генерал! – засмеялся Криг, с удивлением глядя на Фабиана. – А ведь вы, правда, умеете поражать своих друзей, – добавил он, смеясь неизвестно чему.
– Прошу прощения, – обратился Фабиан к жене, вежливо распахнув перед ней широкую дверь в зал. – Мне нужно еще зайти к бургомистру, узнать, нет ли каких-нибудь поручений.
Клотильда улыбнулась одной из своих очаровательнейших улыбок и присоединилась к дочерям Крига. На девушках были одинаковые платья, и надушены они были одинаковыми духами. «Фабиан, видимо, хочет показаться Таубенхаузу в новой форме», – подумала Клотильда. Все у него основано на расчете. Она хорошо его знает.
Мундиры, толпа людей, шляпы и флаги, всюду флаги. Это зрелище привело Клотильду в восторг. Зал был декорирован лавровыми деревьями и усеян флажками. Лишь немногие были цветов города, на остальных виднелось изображение свастики. Даже на трибуне развевался флаг со свастикой. Впечатление создавалось опьяняющее, и сердце Клотильды ликовало, когда она прокладывала себе дорогу сквозь толпу. Разумеется, некоторые злопыхатели утверждают, что это праздник нацистской партии, а не города, и что Крюгеру запрещены даже частные телефонные разговоры, – ну, да это, наверно, просто болтовня.
Куда ни глянь – всюду военные, даже офицеры запаса воспользовались случаем показаться в военной форме. В толпе мелькали красные гусарские аксельбанты, которые уже, казалось, канули в вечность, и три широкие полосы на рукаве – знак различия морских офицеров. Все они были приглашены главой города и, естественно, хотели блеснуть парадным мундиром. Иные капитаны и майоры отрастили себе такой живот, словно они сидели в тылу во Франции. Но больше всего поражало обилие орденов. Казалось, на город пролился настоящий орденский дождь. Можно было подумать, что все эти военные – участники кровопролитных боев под Верденом, хотя многие из них даже и не нюхали пороха. На всех были знаки отличия, пусть самые мелкие и незначительные – какой-нибудь крест, медаль, ленточка. Даже мелкое чиновничество не отставало от других. Кто ты такой, если у тебя нет никаких знаков отличия? Не из тюрьмы же ты сюда явился? Кон маленький седой и сутулый человек с какой-то скромной медалью в петлице. Это профессор Галль из Исторического общества, а медаль у него «за спасение утопающих». Она никому не известна и не привлекает к себе внимания. Но зато как бросается в глаза эффектный турецкий полумесяц! Да, все вокруг сверкает и блестит.
Люди завистливо косятся на ордена крупного достоинства, редко мелькающие в зале, как, например, ордена полковника фон Тюнена, заслуженного фронтового офицера. Носители их пользуются особым уважением. Теперь, право же, становится ясно, что представляет собой каждый из присутствующих.
Да, еще в одном можно убедиться сегодня – почти всякий уважающий себя человек состоит членом национал-социалистской партии! Председатель суда Либориус, директор музея Грае, директор больницы Зандкуль, советник юстиции Швабах – этот даже играет видную роль в национал-социалистской партии, – директор гимназии Петт, медицинский советник Хаферлаг, профессора Копенхейде и Роде, директор художественного училища Занфтлебен – словом, почти все. Эти господа держатся с достоинством, выглядят хорошо упитанными и довольными. Многие из них успели отрастить себе брюшко, многие демонстрируют сверкающие лысины, которых в другое время никто бы не увидел под шляпами. Одним словом, это сливки общества.
В глубине зала толпятся молодые люди в коричневых мундирах. Нимало не стесняясь, они шутят и громко разговаривают. Среди коричневых солдат несколько седовласых людей, в том числе сапожник Габихт; его большие прозрачные уши то и дело вспыхивают красным огнем.
Просто поразительно, что большинство здесь присутствующих принадлежит к национал-социалистской партии. Может быть, многие горожане остались без приглашения? Фабиан составил список на семьсот человек, но ведь его контролировал Таубенхауз. К числу беспартийных относился Вольфганг Фабиан; поначалу он весело оглядывал зал, но, убедившись в сухом к себе отношении, утратил всю свою непринужденность. По соседству с ним сидел учитель Глейхен, молчаливо забившийся в угол. Всем был известен его нелюдимый нрав, а теперь многие вспомнили, что его перевели в сельскую школу в Амзельвизе в наказание за то, что он не оказал должного почтения флагу со свастикой.
II
Перья голубовато-стального отлива взволнованно трепыхались на крошечной шляпке фрау фон Тюнен. Баронесса без умолку говорила и смеялась. Ее восторженный голос и громкий смех разносились по всему залу. В эти дни она стала одной из руководительниц национал-социалистского женского союза и чувствовала себя как рыба в воде.
