Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
— Баба говорит, тетя Нина нельзя! Надо — Нина Семеновна!
— Из ума твоя баба давно выжила... — Ветрякова вынула хлеб, большой кусок свинины, капусту выкатила на стол. — На-ка хлебца... — отрезала горбушку и подала Севке. Она его любила.
— Спасибо! — Сева крепко взял хлеб и повернулся к матери с вопросом в глазах.
— Водичкой полей да сахаром посыпь! — Нина обрывала верхние капустные листы и все улыбалась Севке. — Ну, сахарком! Вкуснятина будет, за уши не отто́щишь!
Сева протянул хлеб матери. Асю бросило в краску, она выключила керогаз и накрыла булькающий бачок крышкой. Мыльным паром пахло на всю кухню.
— Спасибо, Нин. У нас как раз сахар кончился. Ешь так, Сева!
— Опять без денег сидишь? — Нина ловко обрезала мясо с кости, она с первого дня покровительственно отнеслась к непрактичной интеллигентке-пианистке. — С Клавкой так и не поговорила?
Ася улыбнулась виновато и качнула головой.
— Что, убудет тебя? Она позавчера опять с тем хахалем была! Погоны-то на нем немаленькие! Поговори с ней, она баба неглупая, шепнет в нужный момент! — Нина подмигнула со значением. — Он тебя куда хочешь устроит! А так-то никуда не возьмут, это ясно.
— Да-а... — Асе не хотелось продолжать тему, она присела к Севе, заправила рубашку в трусы.
— Что да-а? На-ка хоть суп свари... — она положила на край стола кость, на которой осталось немного мяса, посмотрела на нее и доложила кусок сала. Зашептала, нагнувшись: — Что, так уж не любишь, этих-то? — Нина поерзала подбородком по плечу, где должны быть погоны.
— Да почему не люблю...
— Мой тоже не любит... — Нина говорила вполголоса, прислушиваясь к тишине коридора. — А чего? Всем жить надо. Будешь у них на машинке стучать, что тут такого?
Ася молчала.
— Нет, ты скажи! Чего волчицей смотришь?
— Не хочу я там работать, — шепнула Ася с нескрываемой досадой.
— Нет, ну одно слово — пианистка! Работа у них такая! Ты не будешь, другая будет!
— Пусть без меня... Иди проверь бабушку... — Ася подтолкнула Севу из кухни.
Нина выглянула в коридор, поставила миску с мясом под кран и открыла воду.
— Мой тоже, как напьется, такое, дурак, порет: видел я их, орет, на фронте! — Нина говорила почти беззвучно, одними губами. — А с Клавкой поговори, она хоть и шалава деревенская, а помочь может. В ресторанах сотни просиживает со своим...
Хлопнула наружная дверь, женщины замолчали, Ася по знакомому пыхтению поняла, что разувается Коля, поблагодарила за мясо и пошла в комнату.
— Мам, можно я к Сашке пойду, ему гитару купили...
— Ты трико порвал! Коля! — Ася повернула его спиной, проверяя с другой стороны.
— Я видел... Тренер сказал, на первенство района меня поставит.
— Снимай, зашью, и не забывай, пожалуйста, у тебя больше ничего спортивного нет.
— Я помню. Где взяла мясо? — Коля понюхал кость.
— Я сегодня печатать иду в театр, ты сможешь там поиграть!
— Мам, я Сашке обещал, он нот не знает... не хочу я на фортепиано...
— Николай! — раздался неожиданно громкий голос из-за ширмы.
— Да, баб! — Коля зашел к ней.
— Твой отец был блестящий пианист! С Обориным, с Шостаковичем играли в четыре руки!
— Баб, ты это говорила! Я просто хочу на гитаре...
— Не перебивай! — Наталья Алексеевна помолчала. — Мать твоя тоже замечательно играла... Ты — внук профессора консерватории, наконец! Я не понимаю, почему тебе не стыдно?! Собирайся и иди с матерью, в Вахтанговском хороший инструмент!
Коля громко и тяжело вздохнул и вышел из-за ширмы.
— И не вздыхай! Музыка — это прекрасно! А от футбола у тебя вылетают мозги! Как это можно, биться головой о мяч! А главное — зачем?!
11
В Игарской протоке, у причалов и на рейде стояло немало судов. «Полярный» медленно двигался к пристани Енисейского пароходства, гудками здоровался. Небольшой портовый буксир «Смелый» маневрировал с двумя длинными баржами. Баржи были порожние, высоко стояли над водой, пароходик мелким муравьем суетился возле. Всю прошлую навигацию отработал Белов подменным капитаном в Игарском порту на этом вот «Смелом». Загудел длинно, приветствуя товарища.
Сразу за пристанью пароходства стояла трюмовая баржа «Ермачиха», построенная специально под заключенных. Их как раз и разгружали. Серая река людей лилась из широкого носового люка на берег и, нарушая закон всемирного тяготения, медленно текла в гору.
На рейде стояла родная сестра «Ермачихи», тоже деревянная, почти стометровой длины и широкая, баржа «Фатьяниха». Ее трюм был огромной тюремной камерой — без переборок, вдоль бортов и посередине — сплошные нары в три и четыре яруса — «Фатьяниха» вмещала в свою утробу несколько тысяч человек. Сейчас она была пустая — трюмы распахнуты, бойцы завтракали на палубе возле шкиперского домика, кормили собак.
Белов переоделся и направился в город.
Было около восьми, он поднимался широкой лестницей с перилами к красивому зданию речного вокзала. Решил сначала зайти в контору Строительства, не терпелось узнать, куда его направят, опасался, что оставят в Ермаково или здесь, в Игарке, на маневрах. «Полярный», конечно, был не самым мощным буксиром, но по мореходности мог и на Диксон ходить. Белову хотелось простора.
Контору Северного управления МВД СССР начинали строить в начале марта, когда он улетал в Красноярск принимать «Полярный». А еще две улицы нового жилья для офицеров и вольнонаемных. Поговаривали, отсюда будут управлять всеми заполярными стройками, экспортом леса и Северным морским путем. Организация очень богатая, это было понятно по самолетам, которые прибывали и прибывали в город. Привозили начальство и специалистов. Много больших полковников ходили по Игарке, вечером в ресторане места не найти было.
От речного вокзала перекладывали дорогу — снимали сгнившие и поломанные доски и стелили новые. Тротуары уже починили, они пахли свежим деревом, Белов шел и чувствовал под ногами хорошую крепкую работу. Мостки через ручьи и овраги ставили с перилами, под ними еще лежал снег, вытаивал зимний мусор. На каждом шагу попадались привычные таблички: «Не курить!» и «No smoking!» для иностранцев, впервые попавших в город, где все — дороги, тротуары, дома — было деревянное. То тут, то там под охраной стрелков зэки тесали топорами опорные бревна, пилили доски, копали
