Природа хрупких вещей - Сьюзан Мейсснер

— Хорошо. От меня какая-то помощь требуется?

— Нет, — быстро отвечает Мартин. — На первых порах тоник немного бродит, поэтому после того, как я поставлю бутылки в котельной, их нельзя ни перемещать, ни взбалтывать, иначе средство будет загублено. А изготовление каждой партии — удивительно трудоемкий процесс. Самое лучшее, что вы с Кэт можете сделать, это вовсе не заходить в котельную, а то еще опрокинете бутылки.

— Ладно. — Я разочарована тем, что не могу никак помочь кузине Мартина, и в то же время восхищаюсь добросердечием и великодушием мужа. Впервые за долгое время я испытываю к нему нежность. И думаю: может, это и есть начало наших близких отношений, крепнущая привязанность, которая сродни любви.

Чувство нежности придает мне смелости, и в тот вечер я иду к нему в спальню. Стучусь, открываю дверь. Мартин сидит в постели, читает какой-то тонкий томик. Если он и удивлен моему появлению, то вида не показывает. Его невозмутимость приводит меня в замешательство. Я тушуюсь, с запинкой спрашиваю, можно ли мне войти. Он кивает и смотрит, как я подхожу к его кровати с другой стороны. Глядя ему прямо в глаза, я откидываю одеяло, забираюсь к нему в постель. Он молча наблюдает за мной, и в глазах его ни намека на то, что он обо всем этом думает.

— В тот вечер, когда мы расписались, я сказала тебе, что хочу подождать, пока между нами возникнут теплые чувства, потому как я не хотела вверять свое тело совершенно чужому для меня человеку. Я больше не считаю тебя чужим, — говорю я со всей уверенностью, какую мне удается придать своему голосу. — Сегодня мне хотелось бы быть с тобой, если ты не возражаешь.

Нужно иметь немалое мужество, чтобы произнести эти слова. Я сильно рискую. А вдруг он скажет, что возражает, что все еще скорбит по первой жене? Хотя я уверена, что он посещает бордели в Барбэри-Кост[4]: временами от него пахнет дешевыми духами. Бордели — заведения для ни к чему не обязывающих отношений. Вряд ли в объятиях проститутки он думает о своей умершей жене. Но вот пустить в свою постель меня, новую жену, которая носит его фамилию… Я уверена, что со мной он должен чувствовать себя иначе.

Или же скажет, что его ко мне не влечет.

Мартин смотрит на меня с минуту и затем произносит невыразительно:

— Если ты этого хочешь.

— Хочу.

Он кивает, кладет книгу на тумбочку и гасит свет. Привлекает меня к себе, стягивает с меня ночную сорочку. Сердце екает. Я гоню от себя воспоминания о том, как это происходило со мной последний раз, и сосредоточенно думаю о своей первой близости с мужчиной. Хочу, чтобы Мартин меня поцеловал. Жажду его поцелуев. Но он не целует. Его ладони скользят по моему телу, проникая в его самые заветные уголки, и меня пробирает дрожь наслаждения. Но он меня не целует. И вот он уже на мне, овладевает мною. Восхитительное, бесподобное ощущение. Большего блаженства я еще не знала. Наша близость не пронизана ожесточенностью, как это было со мной в тот самый последний раз. Но и страсти его я не чувствую. Наконец напряжению дан выход, возбуждение улеглось, но Мартин по-прежнему меня не целует. Мы доставили друг другу удовольствие, только и всего. Никакой взаимной любви — просто удовлетворение физических потребностей. Он не просит меня удалиться, а я сама уходить не хочу. Но я не прижимаюсь к нему, не сворачиваюсь калачиком в его объятиях.

Когда я просыпаюсь, Мартин уже на ногах. Он желает мне доброго утра, и по его тону я понимаю, что между нами ничего не изменилось.

Чуть позже я нахожу мужа в глубине котельной, где он, орудуя мастерком, сооружает что-то из кирпичей. Рядом с ним старый таз, в котором он намешал раствор. Длина стенки — примерно семь футов, глубина ниши — около пяти футов.

— Тоник для волос должен вызревать в теплом темном месте, — объясняет Мартин в ответ на мой взгляд, будто на уме у меня только один этот вопрос. — Я делаю хранилище.

На мой взгляд, это слишком уж радикальная мера. Зачем уродовать котельную столь долговечным сооружением? Какой смысл?

— Разве здесь недостаточно тепло и темно? — спрашиваю я.

— Если б было достаточно темно и тепло, по-твоему, стал бы я так утруждаться? — Мартин произносит это несердито, но я все равно чувствую, что мой вопрос вызывает у него недовольство.

— Нет, конечно, нет.

Он наносит раствор, кладет очередной кирпич. Интересно, когда он успел завезти сюда кирпичи? Ночью, пока я спала? Или вчера, пока мы с Кэт были на рынке? Или в какое-то другое время?

Решив, что это не имеет значения, секундой позже я спрашиваю:

— Завтракать будешь? — Мне хочется, чтобы между нами снова установилась та близость, какая связывала нас минувшей ночью. Мартин делает доброе дело, помогая своей несчастной кузине. А я все равно в котельной не бываю. Ну и пусть часть пространства занимает кирпичная крипта. Какая разница?

— Позже. Хочу закончить поскорее, чтобы раствор схватился, — отвечает он.

Я наблюдаю, как муж кладет еще несколько кирпичей, затем поворачиваюсь к лестнице и поднимаюсь к дневному свету.

Глава 8

Миновал август, наступил сентябрь. Я по-прежнему не закрываю на ночь дверь в свою комнату, и Мартин иногда приходит ко мне. Бывает, я к нему прихожу. До утра в моей постели он никогда не остается. Я в его кровати остаюсь, но он всегда поднимается раньше меня, и, когда я просыпаюсь, его уже нет. Мы никогда не целуемся, не шепчем друг другу ласковые слова. На следующий день за завтраком никогда не обмениваемся многозначительными взглядами.

Мне хочется думать, что для Мартина близость со мной значит нечто иное, нежели секс с проститутками. Не думаю, что он продолжает посещать бордели. Во всяком случае, дешевыми духами от него теперь не пахнет. Но теплых чувств ко мне у него нет. Если б были, я сразу бы это поняла. Он целовал бы меня. Зачатки нежности, что пробудились во мне к мужу, не развивались в более крепкую привязанность, ибо пока я тщетно жду от него взаимности.

В конце сентября Мартин приносит домой первую партию тонизирующего средства от облысения, изготовленного его кузиной Белиндой. Черные бутылки без этикеток — размером с сосуды, в каких обычно продают сироп. Они закупорены белыми пробками, залитыми воском. Я наблюдаю, как