Юрий Хазанов - Знак Вирго

— Ну? — спросили его в четыре голоса.

— Ребята, я не уверен. Может, он абсолютно не при чем. А я на него катить буду.

— Не кати, — согласился Коля. — Тогда давай его на пушку возьмем.

— На гаубицу, — сказал Витя. — А как?

— Очень просто. Например, подходим, глядим в упор, и кто-то говорит: «Чего ж ты кепку на глаза надвигаешь, когда людей бьешь? Надо с открытым забралом это делать».

— Постой, запишу, — сказал Витя. — Никак не запомнишь.

— Он дело говорит, — сказал Андрей. — А ты все с шутками.

А Лешка Карнаухов стоял и молча моргал глазами. Он не понимал, что происходит, не любил драк, но если надо за своего постоять, всегда был готов.

— Хорошо, — сказал Витя, — трое, значит, глядят в упор, один спрашивает, а он не краснеет, не бледнеет, глаз не отводит и отвечает: идите вы, вообще, от меня куда подальше, ничего я не знаю и знать не хочу. Тогда что?..

Юре было до чертиков приятно, что у него такие друзья: такое участие в его делах принимают; судят-рядят, волнуются, не меньше, чем он сам. Но он и злился — на них и на себя: что ничего придумать толком не могут для разоблачения… А еще в нем сидел противный страх: если это, правда, был Мишка и если он, Юра, будет продолжать ходить с Ниной… и все такое, а Мишка станет по-прежнему следить за ними из-за угла, то однажды может опять выйти из-за этого угла… При Нине… И тогда что? Ведь Мишка намного сильнее — и что получится? Удирать Юра, конечно, не подумает, но и победителем ему вовек не быть… Значит, отступиться от Нины? После всего, что было между ними?.. Никогда!..

Еще одна перемена прошла безрезультатно. Юре уж стало неудобно опять просить ребят, но они сами после звонка сказали: «Идем, надо кончать…»

Прозвучало очень грозно, но, когда подошли к той же двери 9-го «Б», от их решимости мало что осталось, и единственное, на что они оказались способны, это расположиться живописной группой у окна и, со значением переглядываясь, напряженно всматриваться в дверной проем.

Снова они увидели Мишу: опять он о чем-то говорил с Саулом Гиршенко, который нет-нет да посматривал на них. Вот Саул в который уже раз рубанул рукой воздух, мотнул рыжей головой, потом повернулся и направился к ним. Остановился в отдалении, задержал взгляд на Юре и поманил его.

— Ну, чего? — спросил тот.

— Поговорить надо, — сказал Саул серьезно и хмуро. — Только без них. С тобой с едным.

Он иногда путал еще русские и польские слова.

— О чем? — спросил Юра, чтобы оттянуть время.

— Сейчас узнаешь. Отойдем?

— А нам нельзя? — надменно спросил Витя. — Тайны мадридского двора?

Саул не удостоил его ответом, и тогда Андрей сказал:

— Да пусть шепчет, о чем хочет. Ты нам Мишку Волковицкого позови.

— Вот о нем я и хочу поведзить, — сказал Саул с нажимом на слове «нём».

— Давай при всех! — крикнул Коля.

Лицо Саула не дрогнуло.

— Нет, — сказал он твердо. — Лично с Хазановым. Это такое дело.

— Какое «такое»… — начал Андрей, но Юра перебил:

— Ладно. Давай поговорим… Вы подождите, ребята.

Саул повел его на лестничную площадку, и еще выше, к чердаку, где Юра с ребятами распивал, бывало, после уроков одну-две бутылки портвейна, купленного в магазинчике рядом с кинотеатром «Баррикады». Глядя вниз, на лестницу, Юра вспомнил вчерашний вечер: вот так, как они сейчас, стоял он с Ниной, а снизу, оттуда, глядел на них Мишка… торчал, наверное, между входными дверьми… и все видел…

— То был Михал, — строго сказал Саул, и Юра вздрогнул: таким ответом это прозвучало на его мысли. Чтобы что-нибудь сказать, он спросил:

— Где?

— Ты знаешь где, — сухо сказал Саул. — И он пшепраша… просит извинения… Это первше… Так, так, извинения, — повторил он, как глухому, потому что увидел на лице у Юры крайнее изумление: тот ждал всего, кроме извинений.

— Он извиняется, — повторил Саул, — оттого, что, конечно, некрасиво получилось… Ну, ты понимаешь…

Юра машинально кивнул — он еще не вполне оправился от удивления, но Саул все равно пояснил свою мысль:

— …Что не мог сдержаться… И вот ходил за вами, как привязанный, потом даже налетел на тебя. Но это у него такое состояние… Он не хотел… Только был прямо как лунатик… Сумасшедший… А что? Чувствам не прикажешь. Вроде аффекта… Знаешь, что такое аффект?

Юра кивнул: еще бы! Хотя слышал это слово в первый раз. Саул продолжал:

— А почему у него такое состояние — понимаешь?

Юра покачал головой. Саул с сожалением поглядел на него.

— Милосчь, — сказал он раздельно. — Любовь… Розумешь?.. Он… Миша, то есть… Ему очень нравится Копылова… Нина. По-настоящему. Это ясно?

Юра кивнул: сейчас ясно.

— Теперь третье, — сказал Саул. У него, оказывается, все было по пунктам. — К тебе большая просьба. Ты же с ней так просто, верно? Поговорили — и разошлись…

Юра еле удержался, чтобы не кивнуть: так убедительно говорил Саул.

— …У вас в десятых и другие девушки есть. Нет, разве?.. А у Михала очень серьезно. Может, на всю жизнь…

Саул сделал небольшую паузу, словно размышляя, не слишком ли категорично последнее утверждение, а Юра в это время успел подумать, что вряд ли Мишка заходил в подъезд, стоял, небось, на улице, под дождем…

— Ведь тебе ничего не стоит познакомиться с кем хочешь, — опять заговорил Саул, и Юра внимательно поглядел на него: это что, ирония, подковырка?.. Нет, тот был совершенно серьезен, даже немного взволнован. — Ты вон и в драмкружке, и на танцах. Фокстрот, танго, па-де-грас… А он… Не смотри, что такой большой, а совсем как ребенок… — В голосе Саула зазвучали отеческие нотки. — Его очень жалко, розумешь?

Юра не сказал «нет». Он, впрочем, не сказал и «да», но где-то в глубине души жалел уже этого робкого незадачливого верзилу Мишку, который и познакомиться толком не может, уж не говоря о том, чтобы в кино смотаться, а после проводить до самой двери и там постоять, а потом… Юра почувствовал такое свое превосходство над ним, как будто это он, Юра, двинул его по скуле и тот побежал… И вообще, при чем здесь какая-то скула, если у Мишки действительно так серьезно?.. Ходит, бедный, за ней, как… Ромео за Джульеттой… как тень отца Гамлета… страдает, как молодой Вертер…

Саул видел, что Юра задумался, и не мешал ему… Да, из Саула бы, может, получился блестящий советский дипломат, но была у него, не по своей вине, одна закавыка: слишком рыжим уродился. А потому, вместо дипломатического мира, где надобно уметь, как считают многие, ходить по проволоке, он вскоре попадет в мир, находящийся за проволокой — да еще за колючей… Но об этом в свое время…

Пока же оба молчали: Саул выжидал, а Юра продолжал размышлять о несчастном большом Мишке, и рисовались ему вообще кошмарные картины: как они с Ниной заходят в кино… нет, лучше в кафе, а на дворе мороз градусов тридцать, и Мишка все ждет на улице в своей кепочке, и уже отморозил уши и пальцы на ногах, но с места не сходит, глядит на них через стекло витрины, а они сидят в тепле, склонившись друг к другу, как вчера в кино… Юра даже поежился, представив себя на миг на месте Мишки…

— Ну как? — спросил наконец Саул, посчитав, что пауза была достаточной, и, не удержавшись на достигнутом дипломатическом уровне, прибавил: — Не будешь теперь больше, а? Отлипнешь? Бросишь?..

Эти недвусмысленные глаголы отрезвили Юру, расставили все по своим местам. С чего это он должен бросать, наступать на горло своим чувствам? Если может, все еще только начинается?

Юра молчал. И тут прозвенел звонок. Они стали спускаться по лестнице.

— Так что ему передать? — спросил Саул уже не таким уверенным тоном: видно, понял, что произошел какой-то сбой.

— Я подумаю, — ответил сухо Юра и добавил, чтоб его не посчитали совсем уж бессердечным: — В общем-то, я понимаю Мишку… конечно… только все-таки… ну, и вообще…

На этом стороны разбежались по своим классам.

Строчу все это под Москвой, в Малеевке, в доме отдыха литераторов. Он называется «Дом творчества», однако мне всегда как-то неловко произносить это безвкусное, не вполне грамотное сочетание слов.

Но Бог с ними, со словами. Здесь находится сейчас много людей, никакого отношения к «творчеству» не имеющих. Их всегда тут хватает: знакомые и родственники различного начальства, врачи, юристы; бывают и донецкие шахтеры — уже не по знакомству, а по официальному соглашению.

А недавно сюда приехало несколько семей — с чадами, со стариками и старухами, — и это отнюдь не добытчики угля и не чьи-либо друзья-приятели. Это армяне из Баку и Кировобада. Их дома разорены, у некоторых сожжены, их самих выкинули с работы. Муж одной из женщин — азербайджанец; он не приехал с семьей: он в больнице. Его избили до полусмерти, когда он отказался развестись с женой-армянкой, уйти от семьи.