Александр Ласкин - Ангел, летящий на велосипеде

Словом, за этот месяц много чего произошло.

«Я узнала, - писала она в письме от 28 марта 1967 года, - что из Лютика - это все. Это не соответствует действительности и подмешено обычной пошлостью. Ну и хорошо. Пошлость больше похожа на мать, чем на дочь. Но, может, в дочери уже сидела мать. Бог с ней…»

И еще, 29 марта:

«С сыном Ваксель уже не стоит говорить. «Мемуар» есть у Евг. Эм. Это он все напутал и стилизовал Осю под себя. Мемуар полон ненависти ко мне и к Осе. Он действительно по-свински с ней поступил, но она тоже не была ангелом. Ну ее. То, чего я боялась, т. е. реальности, нет ни на грош. Просто он стоял на коленях в гостинице… Боялась я совсем другого - начала. Жаль, что она оказалась такой…»

Во «Второй книге» Надежда Яковлевна написала все иначе. Она настаивала на том, что Лютик сочиняла «дикие эротические мемуары», а ее мать служила фрейлиной у императрицы.

Она действовала по принципу знакомого нам коллекционера и графомана Арсения Федоровича. Правда, для этого у нее были вполне основательные причины.

Во-первых, такова ее реакция на пропущенное, но безусловно присутствующее в тексте. Во-вторых, жизнь не раз доказывала ей, что ощущения могут быть достовернее фактов.

Ее книга завершалась письмом мужу.

Вновь она обращалась к Осипу Эмильевичу, исчезнувшему из этой жизни, но, возможно, обретшему новое воплощение:

- Это я Надя. Где ты?

Глава восьмая. В поисках Лютика

Многие знали правду о смерти Лютика, но нарушить запрет Юлии Федоровны никто не решился.

О самоубийстве матери Арсений Арсеньевич узнал в конце шестьдесят четвертого года от сестры Христиана, Агаты Стрэм. Долгое время, подобно Осипу Мандельштаму, он был уверен в том, что Лютик умерла от разрыва сердца.

В августе 1967 года Арсений Арсеньевич вместе с женой направился в Осло по приглашению все той же Агаты. Наконец-то и ему выпало пересечь границу, увидеть дворцовые куколи, пожить в доброжелательном семействе Вистендалей.

Первое путешествие в капстрану, масса самых разнообразных впечатлений! Казалось бы - гуляй по незнакомому городу, глубже вдыхай морской воздух, но гости все больше расстраиваются.

Куда ни направятся Смольевские - всюду им встречается Лютик, или, по крайней мере, напоминание о ней.

Только они вошли в красивейший парк, набрали полные легкие сильнейших летних запахов, - как сразу услышали печальную историю.

Оказывается, за несколько дней перед смертью Лютик именно здесь сообщила о своем решении.

- В Осло два крематория, один напротив другого. Она прямо указала, где именно ей хотелось быть похороненной.

Сестра Христиана хорошо помнила, что Лютик произнесла это так, словно речь шла о новом платье или походе в театр.

Кстати, был разговор и о платье. Однажды Лютик вклинилась в беседу приятельниц, обсуждавших моды на воротнички.

Как обычно, она улыбалась невиннейшей улыбкой, смотрела распахнутыми глазами, говорила тихим голосом.

- До фасона следующего года, сказала она, мне уже не дожить.

Вот такой она была человек!

Арсений Арсеньевич даже посочувствовал:

- Сколько горя Лютик причинила Вашей семье…

Агата ответила сразу и резко:

- Я попросила бы в моем присутствии не говорить о ней плохо.

Выдержать смерть Лютика было невозможно!

Христиан Вистендаль заболел, заметался в поисках выхода.

Вскоре он принялся переводить ее воспоминания.

Казалось бы, кому на его родине интересна никуда не ведущая череда ее поклонников, цепочка повторяющихся обольщений и неудач?

Впрочем, для него главное - продолжить разговоры с женой.

К тому же он пытался вернуть давние ощущения. Вспомнить себя, сидящим за столом. Ее, разгуливающей по комнате.

Воистину, минута интимная и тайная. Трубка телефона снята с рычага. Дверь заперта на ключ.

Очень часто, прямо посреди страницы, Лютик призывала мужа на помощь. Возвращение в прошлое было для нее не столь мучительно, если рядом находился он.

Христиан оказался отменным стенографистом. Ни одна буква у него не дрогнет, не нарушит ровного строя. Если он и удивится, то не сразу, а только по окончании работы.

Придумывала Лютик и другие испытания.

Однажды она показала на компанию за соседним столиком и так представила будущему супругу этих людей:

- Каждый из них был моим любовником.

Как видно, собираясь уйти из жизни, она думала о том, что Христиану все по плечу.

Оказалось, сил не так много. Скорее всего, он просто храбрился, пытался выдать желаемое за действительное.

В июне 1934 года, в возрасте тридцати двух лет, Вистендаль неожиданно скончался от «сердечного приступа».

Истинной причиной его смерти можно считать недоумение, поселившееся в нем после гибели жены.

Так и не смог он понять, за что ему такое наказание и такая любовь.

Из тех, кто хотел возобновить общение с ней после смерти, один человек предпочел стихотворную форму.

Нельзя сказать, что художнице Баруздиной привычно разговаривать стихами, но тут выбор зависел от умершей.

Все-таки наиболее доступен Лютику был именно поэтический язык.

Дитя прекрасное, рожденное для счастья,С улыбкой радости на розовых устах,В расцвете сил. Зачем ушла так рано,Молчания набросив покрывалоНа жуткий свой уход,Расскажет кто?Прекрасная, с печатью на устахТо стон души больной или случайность…Но ты безмолвствуешь.Откуда ждать ответа…Когда рассеется таинственная тьма?

Стихи Варвара Матвеевна поместила в нижнем углу портрета умершей. Как обычно, Лютик чуть склоняла голову, но смотрела не в сторону этого текста, а куда-то вдаль.

Последнюю строчку послания художница даже не пыталась оправдать ни размером, ни рифмой. На то это и вздох, что он нарушает общий ритм.

Следует сказать и о засохших цветах, которыми Юлия Федоровна украсила эпитафию.

Она как бы окружила строчки Варвары Матвеевны своим вниманием.

Как бы вздохнула в ответ на ее вздох.

Это далеко не все попытки вступить в контакт с Лютиком.

Вот хотя бы история о том, как мы с Арсением Арсеньевичем ходили в кино.

В феврале 1996 года в киноцентре «Ленинград» готовились к фестивалю «Серебряный век». У нас появилась возможность посмотреть несколько фильмов, в которых Лютик снималась в начале двадцатых годов.

Все складывалось очень удачно. Нам предоставили киномеханика и зрительный зал. К тому же давно ожидаемой встрече предшествовало приглашение.

На неоновой рекламе перед входом в кинотеатр одно слово было не зажжено. Оставалось еще два: «Посетите… Ленинград».

Кажется, обращались персонально к нам.

В Ленинград мы и собирались попасть.

Даже советские режиссеры, более или менее вдохновенные исполнители заказа, кое-что чувствовали верно.

Если их картины снимаются на фоне пейзажей Павловска и Царского Села, то им не обойтись без «ощущения личной значимости».

Что это за конец режима, если в нем не участвуют люди со стальной спиной и взглядом поверх голов?

Лютик когда-то жила в этих местах. Ей следовало не перевоплощаться, но только вспомнить кое-что.

Она сама написала об этом так:

«…Я бывала занята преимущественно в исторических картинах, и была вполне на своем месте. Мне очень шли стильные прически, я прекрасно двигалась в этих платьях с кринолинами, отлично ездила верхом в амазонках, спускавшихся до земли, но ни разу мне не пришлось сниматься в платочке и босой. Так и значилось в картотеке под моими фотографиями: «типаж - светская красавица»».

Оказывается, не так мало в Ленинграде людей с хорошими манерами! Конечно, в очередях об этом не догадаешься, но на съемочной площадке можно ничего не скрывать.

Впору вытащить тот самый платок, из которого Юлия Федоровна выстригла опасную середину.

Впрочем, лучше не рисковать.

Какое-нибудь простейшее движение в мазурке - тоже память сердца, неизгладимая печать детских и юношеских лет.

Странный нас ожидал сеанс. Что-то вроде сеанса черной магии. Среди теней, скользящих по экрану, мы пытались отыскать единственную милую тень.

Разумеется, фильм шел без тапера. Тишина стояла воистину гробовая.

Во время просмотра мой спутник страшно переживал. Мелькнет симпатичная головка, а ему кажется, что это - она.

Время от времени Арсений Арсеньевич требовал прокрутить пленку обратно.

В конце концов мы уже испытывали смущение перед киномехаником. Он вроде старается, все делает как положено, а мы его постоянно перепроверяем.