Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

— Да тут и о жестокости можно сказать. Если Мухаммаду приходилось специально предостерегать: «Не убивайте женщин, стариков и детей», значит, во всех остальных случаях его бравые парни обязательно вырезали бы всех под корень. И пальмы вырубили бы. И дома разрушили бы. Значит, по отношению к многобожникам не просто велась война, а применялась тактика выжженной земли.

— Действительно. Я и сам об этом не задумывался. Стараюсь быть честным и объективным как по отношению к Мухаммаду, так и по отношению к исламу. Не стоит на них лишнее наговаривать. Но что было, то было.

— Тогда, конечно, можно было сказать, что молодой ислам оборонялся от многократно превосходящего противника, поэтому мусульмане вынуждены были вести войну.

— При Мухаммаде — да. Но первый же его преемник Абу Бакр провозгласил: «Если люди откажутся от джихада на пути Аллаха, Он непременно оставит их без помощи».

— Я, кстати, где-то читал, что слово «джихад» означает всего лишь «усердие», а священная война — «газават».

— Это так. Джихад — старание, усердие на пути Аллаха. Но как-то уж так получилось, что мусульмане с самого начала предпочитали проявлять усердие именно в форме войны, так что термин «газават» не сильно требовался. Не случайно современные исламские источники отражают второе значение слова «джихад» — священная война. Для мусульманина понятия «усердие» и «война» сразу же слились воедино. Не много времени прошло, и преемники Мухаммада завоевали во славу Аллаха Ближний Восток, Персию, всю Северную Африку, большую часть Испании.

— Христианские императоры тоже вели захватнические войны.

— Вели, но никогда не считали это священной войной за веру. Они воевали именно как императоры, а не как распространители христианства.

— Это их оправдывает?

— Это оправдывает христианство. Если византийские императоры из политических соображений захватывали новые территории, Православная Церковь никогда это не благословляла, никогда не объявляла имперскую войну войной за веру. А мусульмане захватили огромные территории, считая, что ведут священную войну ради распространения ислама.

— А когда окрепший ислам стал реальным врагом Византии, православные не пытались объявить крестовый поход против мусульман?

— Да императоры-то были бы не против. Если война всё равно неизбежна, плохо ли подключить к ней ещё и религиозную мотивацию. Но против была Церковь. Православная Церковь решительно выступила против использования христианства для обслуживания военно-коммерческих целей. В X веке император Никифор Фока потребовал от Константинопольского патриарха Полиевкта причислять к лику святых всех без различия воинов, павших в войне с арабами. Патриарх не только отказал, но ещё и ответил императору, что оставшиеся в живых воины только по снисхождению допускаются к принятию Святых Тайн, от которых их надо бы отлучать на 5 лет, как проливших кровь. Не знаю, правда, почему патриарх сказал про 5 лет. Тринадцатое правило свт. Василия Великого предлагает отлучать от причастия воинов, убивавших на войне, на 3 года.

Сиверцев осторожно посмотрел на командора, казалось, вообще ничего не понимая. Он только и смог выдавить из себя:

— Это правило применялось?

— Если оно существовало, значит применялось. Хотя, конечно, со временем его почти перестали применять. Но никогда не отменяли и не отменят. Разумеется, было бы странно, призывая воинов защищать Родину, потом наказывать их за то, что они честно выполнили свой долг. Но если воины, привыкшие и полюбившие убивать, вдруг возомнят себя великими «столпами веры», призывая распространять Свет Христов силою меча, их могут и от причастия отлучить, чтобы помнили — они выполняют очень нужную, но чрезвычайно грязную работу, после которой надо несколько лет отмываться, прежде чем вместе с другими христианами к Чаше подойти. Таково противоядие от объявления чисто имперских войн войнами за веру.

— А как быть с теми, кто убивал, защищая других?

— В XII веке собор в Константинополе постановил, что убивающие разбойников, как при защите, так и ради общей пользы по призыву других, должны подвергаться такой же епитимии, какой подлежат убивавшие на войне.

— Дмитрий, но мы же на свою голову горячие угли собираем. Получается, что тамплиерское служение — сплошной и непрерывный грех. За то, что тамплиеры вынуждены убивать, защищая христиан, Церковь, оказывается, должна наказывать.

— Так и есть. Наше служение греховно. Но мы никогда не сложим оружия. Мы продолжим сражаться, защищая веру Христову.

— Поясни, а то я совсем запутался.

— А это тебе не ислам, где всё просто. В каноническом праве есть такое понятие, как «икономия» — снисхождение. Из икономии некоторые правила в конкретных случаях дозволено не применять. Так же и с этими правилами. Разрешая убивать разбойников или вести войну ради защиты христиан, Церковь из икономии разрешает то, что вообще-то запрещено.

— Совершенно не могу этого понять. Или уж разрешено, или уж запрещено.

— Да разрешено, разрешено, не переживай. Вот, скажем, ты — врач, который ухаживал за больными в чумном госпитале и сам заразился. А тебе разрешают не лечится. Ведь ты же подвиг совершил, за что же тебя теперь истязать мучительными процедурами? Ты обрадуешься такому разрешению? Так же и грех, в том числе убийство, не столько преступление, сколько болезнь, а епитимия — не столько наказание, сколько лекарство. Тебя не столько наказывают, на 3 года оставляя без причастия, сколько предлагают за это время хорошенько подлечиться, очистить душу молитвами, прежде чем приступить к Святым Тайнам. И если из икономии всё же допускают, так это значит, что все будут дружно умолять Бога как можно быстрее очистить твою душу от того ущерба, который ты ей нанёс, когда был вынужден убивать в бою. Христианский воин именно так должен это понимать. Ему не полагается рай за то, что он убивал неверных. Он, убивая, нанёс своей душе ущерб, то есть как раз удалился от рая, и теперь непрерывной молитвой он должен загладить этот грех и всю Церковь просить о молитвах, чтобы его душа быстрее очистилась, и можно было причащаться.

— А вот, почитав блаженного Августина, я думал, что всё проще. В своём труде «О граде Божием» он утверждает: «Не тот убивает, кто обязан служить повелевающему, как меч служит орудием тому, кто им пользуется. И потому заповеди «не убий» отнюдь не переступают те, которые ведут войны по полномочию от Бога».

— При всём моём уважении к блаженному Августину. Разрешение на грех всегда казалось мне разрешением заболеть и не лечиться. Если твоя душа после самого святого боя терзается и болит, если ты чувствуешь, что душа изранена, поможет ли тебе разрешение не чувствовать эту боль? Блаженный Августин — мощный богослов, но порою в его построениях очень много латинского, юридического. Он склонен понимать грех, как нарушение закона, а освобождение от греха, как амнистию. Это очень похоже на ислам.

— Как же тогда понимать служение тамплиеров?

— Как чрезвычайно трагическое. Мы знаем, что убивая в бою за веру, мы грешим, то есть удаляем себя от Бога, от Царствия Небесного. Но, принимая на себя добровольные страдания за Христа, мы, напротив, приближаем себя к Богу, восстанавливаем свой внутренний мир. Греховностью своего служения мы постоянно калечим свои души, молитвою — стараемся исцелить. Но молитва наша может быть слабой, нечистой. Да и можем ли мы поручится, что, принимая на себя страдания, мы делаем это ради Христа, а не ради собственного тщеславия? Служение тамплиеров — воистину страшное. Мы понимаем это. На службе в Ордене мы можем погубить свои души. Но мы уповаем на милосердие Божие, на молитвы всех наших небесных заступников. Мы не можем иначе. Там, где мы с тобою скоро будем, беззащитных христиан истязают и убивают только за то, что они — христиане. Андрюха, я много видел в этой жизни, но у меня волосы дыбом встали, когда я узнал, что там творится. Так, может быть, оставим тех христиан на растерзание? Побережём свои души от греха? Не замараем себя кровью? Нет, мы вступим в бой. Но не думай, что это приблизит нас к Богу. Мы лишь уповаем на то, что Бог простит нас, поможет нам исцелить души, добровольно искалеченные грехом убийства.

Друзья долго молчали. Андрей был потрясен, его душа содрогалась. Он и не думал, что всё вот так. Теперь ему открылась правда. Он в ужасе стоял перед бездной, которая столь неожиданно разверзлась и готова была его поглотить. Он испытывал страх, но растерянность не тронула его душу. Решимость не ослабла. Теперь он окончательно понял, что станет тамплиером.

Когда они отмолчались, Андрей интуитивно ощутил, что надо выруливать обратно, в теоретическую плоскость:

— Как же всё-таки оценить крестовые походы? Из твоих слов можно сделать вывод, что это чисто католическое изобретение, в основе своей — антихристианское.