Владислав Глинка - Дорогой чести
— Ну, что притаились? Идите сюда! — позвал он. — Да не бойтесь, не укушу, а сахару дам. — Ветер опять зашелестел страницами, и Непейцын добавил: — Картинки покажу, про зверей расскажу, что тут нарисованы…
Тут одна из тесин покачнулась на верхнем гвозде, как маятник, и в образовавшуюся дыру пролез мальчик, а за ним девочка. Оба русые, по-воскресному чисто одетые, у нее в косе голубая ленточка. Чинно подошли к скамейке, поклонились, взяли по небольшому кусочку сахара. Потом девочка деловито, без его просьбы отнесла в беседку посуду, и оба сели по сторонам Сергея Васильевича. Выходило: обещал, так показывай картинки. То был том французской «Натуральной истории» Бюффона с раскрашенными изображениями тропических животных — тигров, обезьян, слонов, носорогов. И сразу заметил: девочка больше слушает, а мальчик — смотрит. Ох, как он смотрел! Когда уже все было рассказано, что знал про этого зверя, и приходило время перевернуть страницу, Петя робко задерживал пальцы Сергея Васильевича, просил позволения что-то досмотреть. Отродясь не видел, чтобы кто был так жаден до картинок. Да что далеко ходить? Казачок Федька хоть бы раз в книгу заглянул. Правда, у того другое — певун. То тихонько мурлычет, а то в голос зальется церковным напевом или песенкой, которую от Захавы перенял… А девочка молча слушала, он видел ее склоненный лоб, опущенные веки, чисто вымытое внимательное ушко.
С этого дня дети стали по воскресеньям приходить в сад Непейцына. Петя иногда прибегал и в будни, входил робко в дом, брал любую книгу и замирал в созерцании картинок. А то срисовывал что-нибудь быстро и точно до удивительности. Так же самозабвенно приникал он к любой скульптуре. Началось с канделябров с фигурками амуров. Такого амура Петя вылепил из воска, оставшегося от работ покойного отца. Рассмотрев перстень Сергея Васильевича, срисовал его, потом снял с ольвийской монетки слепок. Тут Непейцын вспомнил, что у него где-то лежат десятка два иностранных серебряных монет с государственными гербами и профилями королей и королев. В разное время в лавках подсунули за русские. Разыскал и отдал Пете. Над ними мальчик просидел много часов — рассматривал, рисовал, снимал отпечатки. А когда понял наконец, что эти сокровища ему подарены, так покраснел, что, казалось, вся кровь щупленького тела прилила к щекам, ушам, шее.
А Машеньку мать отпускала не дальше соседского сада и только по воскресеньям. В дом нельзя, там мужчина холостой, а тут, на скамейке, вся у ней на глазах и брат опять же около. Машенька умела читать, еще отец покойный буквы показал, а потом Петя подучил, когда ходил в заводскую школу. И так тянулась к книгам, как брат к картинкам. Но дома и думать нечего было читать — на что девке грамота? Ради Маши Сергей Васильевич с Петей не одно воскресенье провели в саду на скамейке, а в дождь — в открытой беседке. Ради ее жадного любопытства Непейцын сам превращался в книгу — рассказывал прочтенное раньше. Петя рисовал или лепил, она что-нибудь вышивала и слушала, изредка поднимая на Сергея Васильевича серо-голубые глаза в черных коротких, но таких густых ресницах. Уже потом сообразил, что, верно, предпочитал рассказывать, а не читать, чтобы смотреть на нее.
Полгода, с осени до весны, он почти не видел Машу. Изредка пройдет по улице с коромыслом или с корзиной мокрого белья, а то мелькнет неясным силуэтом за оконцем их домика. А когда встретил весной в своем саду, то глазам не поверил — так выросла и расцвела. В четырнадцать лет стало видно, какая вот-вот станет невеста-красавица. И опять все летние воскресенья проводили вместе. Теперь уже Петя работал на заводе, назывался учеником, хотя в самом-то деле без посторонней указки гравировал узоры на замках и накладках — завитки, цветы, охотников с рогом у губ. Гравировал так, что бывалые оружейники очень хвалили.
— Надо бы тебе у настоящего художника поучиться, — сказал как-то Непейцын, рассматривая рисунки мальчика. — Есть в Петербурге у меня знакомый в Академии художеств, авось не откажет помочь.
— Ох, помогите Пете, Сергей Васильевич! Он без художества жить не может, — попросила Машенька.
Да как попросила! Никогда ни голоса ее, ни взгляда не забыть…
— Постараюсь помочь, — ответил Непейцын и скорей отвел глаза, будто что-то еще сказал этими простыми словами.
Той осенью он потерял на охоте в деревне у Дорохова свое кольцо, и Петя сказал:
— Слепок у меня смялся, а рисунок цел. Только золото где добыть? Плавить и отливать я теперь сам умею.
Сергей Васильевич дал ему пятирублевик. А через неделю пришло известие, что прихворнул Семен Степанович, и он, отпросившись в отпуск, собрался в Ступино. Утром Ненила кликнула Доброхотовых проститься. Петя уже ушел на завод, прибежала одна Машенька. Прибежала в обрез, когда Сергей Васильевич вышел на крыльцо, к которому уже подали тройку, и Фома, бурча под нос, обходил лошадей, выправляя из-под уздечек чёлки, одергивая шлеи.
Непейцын обнял Филю, Ненилу, чмокнул в щечку и Машу, ощутив на миг свежесть и аромат, похожие на осеннее яблоко. А когда уже сел в тарантас и глянул на провожающих, то с радостью и удивлением увидел сияющие слезами глаза девушки.
И вдруг с восклицанием: «Ахти! Колечко ваше!» — Маша метнулась к калитке материнского домика — мелькнула коса на отлет — и через минуту так же стремительно выбежала обратно.
— Вот, вчерась только Петя принес… вы привыкши, — говорила, подавая Сергею Васильевичу перстень, прерывающимся от бега или от волнения голосом.
И снова ее милое лицо оказалось так близко, что еще поцеловал, на этот раз в теплый висок около испуганно и вместе, показалось ему, радостно дрогнувших влажных ресниц.
Так и увез с собой не ослабевавшее много дней волнение и нежность, в тот отъездный миг охватившие сердце.
Дяденьку удачно выходил от простуды, отпарил в бане, занял рассказами о Туле. И вечером накануне отъезда спросил, когда остались одни:
— А что вы скажете, если женюсь на простой, на дочке оружейника?
— Объяснись подробнее, — велел Семен Степанович. И, выслушав, сказал: — А думал ли, как снесешь, когда дворяне да чиновники, что благородством своим чванятся, принимать ее не захотят?
— Плакать не стану. Друзья истинные, верно, от дому не откажут.
— Тогда — совет да любовь. Жаль только, что следующий год отпуска тебе не положено. Когда же я-то ее увижу?
— Так ей всего пятнадцатый год. Я вовсе не собираюсь еще…
— Вам скоро собраться, — уверенно сказал Семен Степанович. — Но хоть годок пождите. Я для такого случая в Тулу осенью приеду, как работы сельские закончу, слово даю.
Этот разговор радостно вспоминал всю дорогу: «И правда, на ту осень Маше станет уж шестнадцатый год. Но захочет ли идти за меня? Так ведь неспроста сгрустнула…»
Сразу по приезде, едва умылся и присел закусить, спросил подававшую на стол Ненилу:
— Ну, как у Доброхотовых, все здоровы?
И увидел, что вся согнулась, затряслась, и слезы, будто только ждали, полились по морщинам.
— Петя!.. Матушка их?.. Маша?
— Она, — тихо, едва вымолвила Ненила.
— Что? — Он уже стоял, сжав край стола обеими руками.
— Потонула, вчерась хоронили…
— Как! С чего? Купаться поздно… — спрашивал он растерянно.
И Ненила, всхлипывая и сморкаясь в передник, рассказала, что четыре дня назад Маша с матерью шла вдоль Тулицы и увидела, как около моста в Чулково старуха, которая полоскала белье с плота, оступившись, упала в воду. Маша бросилась помочь, стала на колени на скользкие бревна, а та, выплыв, схватила Машину протянутую руку и ее за собой с плота стащила. Пока мать кричала, металась по берегу, пока прибежали мужчины, стали нырять и вытащили обеих вместе, прошло немало времени. Качали долго, прибежал Андрей Карлович, давал нюхать спирт, жженые перья, — ничего не помогло, захлебнулись обе…
…Вот до сих пор и слышится иногда Сергею Васильевичу откуда-то издалека: «Помогите нашему Пете…»
Опять Иванов проводил гостя, и опять против Шепелевского дворца наняли ваньку. Накидывая петлю полости, художник сказал:
— В любой день ждем вас с Петром обедать. Ободрите его и ко мне в Академию пошлите. Я с ним в канцелярию схожу, чтоб билет для рисовальных классов выправили. Да пусть оденется потеплей. — И сунул Сергею Васильевичу пакет, который до того нес под мышкой.
— Сне что же такое?
— Косынку козьего пуха Мария Ивановна ему посылает…
* * *Принимая братьев Тумановских, Непейцын вспоминал кадетские годы. Как он когда-то, оба быстро поглощали все поданное, и так же слипались у них глаза в конце обеда. Так же уложили их спать, а когда проснулись, то снова с охотой сели за стол.
— Теперь и рекрутскую школу легче будет долбить, — сказал Саша.
— Аль трудна? — спросил, улыбаясь, Непейцын.
— Я еще не всю знаю, а Яшка с любого места… Ну, скажи дяденьке хоть параграф второй.
