Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Здесь римляне узнали, что Теренций в самом деле жив, здоров и находится в Венузии. Он вовремя бросил обреченное войско и с пятью десятками всадников удачно бежал с поля боя.
Сципион сказал трибунам, что их задача, едва солдаты восстановят силы, следовать к консулу. Но тут начался разлад среди офицеров. Публий Фурий Фил и Марк Цецилий Метелл — представители золотой римской молодежи — считали Отечество погибшим.
Цецилий Метелл — известный щеголь, любимец женщин всех категорий, поправив левой рукой кучерявую, как у грека, шевелюру, по привычке позируя даже в отсутствие девиц, даже в столь скорбный час, изрек: «Квириты, вы слышите это, чисто латинское, обращение в последний раз. Увы, государство, взрастившее нас, более не существует. Я рыдаю вместе с вами, но у нас осталось одно утешение, а именно то, что мир велик. Рядом море. Через несколько дней мы можем быть уже далеко от этой, проклятой богами, злосчастной земли. Так оставим пепел Италии и обретем отдохновение от неблагодарных трудов в роскошных садах Азии, средь утонченного искусства Эллады, либо в плодороднейшей во всем земном круге долине Нила. О Египет! Величественное царство на фундаменте тысячелетий цивилизации! Вы не бывали в городе Александра Великого? Мне улыбнулось это счастье: когда я был еще ребенком, отец брал меня с собою в путешествие туда по каким-то жреческим делам. Что можно сказать об Александрии? Тут нужен стих Гомера, но не латинская убогая проза. Могу заверить вас: Рим в сравнении с Александрией все равно, что крестьянка-замарашка против царицы! Двинемся в синие дали, друзья, и, может быть, мы еще благословим нынешний рок, толкнувший нас на поиски счастья в большой мир! Ведь и божественный Эней пережил свою Отчизну и в неведомых краях основал собственное государство! Не для того ли боги разрушили примитивный город землепашцев, чтобы произвести на свет десяток Энеев? Выбирайте свои пути, я же отправляюсь к Птолемею!»
У Сципиона трясся его коренастый подбородок, в остальном он выглядел спокойным. Когда смолк голос Цецилия, и настала тишина, исполненная трагического пафоса, Публий нарочито медленно, борясь с собственными эмоциями, встал с каменного сиденья, тяжело посмотрел на окружающих и непривычно резко сказал: «Выбор был сделан прошлой ночью в лагере. Все, кого я вижу здесь, последуют в Венузий. Выбравшие иное и оставшиеся под Каннами, я думаю, именно в этот момент стали рабами африканцев!
Вы говорите, Рим погиб? Нет, ему в лечебных целях боги сделали кровопусканье, удалив гнилую кровь. Теренций жив, тем лучше, ибо остался консул, но Теренции-политики скончались. Это значит, что государство обрело разум и ему недостает лишь мышц. Мышцы — это легионы, и мы вернем их Родине. Не для того я вывел из кошмара бойни десять тысяч, чтобы в одиночку возвратиться в Рим. Половину людей в лагере у меня похитили глупость и страх, но остальных я не отдам.
И ты, Цецилий, и ты, Фурий… Подумать только! Фурий, чье происхожденье восходит к Камиллу! Марку Фурию Камиллу, который дважды спас Отечество, разбив диких галлов и освободив Город — в первый раз, и — во второй, когда вернул из Веий Риму его граждан. Фурий Фил, ты ищешь героев в чужеземье, тогда как в собственном роду имел величайшего из них! Вы вспомнили об Александре, но он, покорив Персию, сам стал азиатом. Так кто же победитель? Но Камилл, подчинив роскошные Вейи, остался римлянином и не позволил другим согражданам унизиться до звания вейянина. Так вот, Цецилий, Фурий, вы последуете за мною и, если станете честными гражданами, я забуду ваш нынешний позор.
Тут говорили об Энее. Но кто из вас способен заглянуть в книгу судеб мира? Я скажу, что прочел там в одну длинную бессонную ночь, когда рядом раздавался ваш сытый храп: не римлянам, а Ганнибалу суждено бежать из поверженного Карфагена и в скитаниях по свету искать не новой Трои, а лишь убежища себе. Но не найти ему земли, согласной приютить его после того, что сделал он два дня назад, ибо наш Вечный Город породит не десяток, а тысячи Энеев, которые в каждой стране заложат основанье Рима, и весь земной круг превратится в Рим!
Вы намереваетесь бежать, забыть свои обычаи и речь, родных, друзей, то есть забыть себя, чтобы, перестав быть римлянами, сделаться египтянами и персами?
Ваш дух произрос на почве Италии. Вы с детства впитали ее воздух, облик гряды синих гор в легкой дымке, страсть и свободу Форума, победы Ромула, Камилла, Папирия Курсора, волю к победе, влеченье к славе, мечту о триумфе перед своим народом. Что останется от вас после утраты всего этого? Вы заполните пустоту именами Дария и Кира, оголенными холмами Греции, Вавилоном, раболепством пред царями, Марафоном, а может быть, Платеями или Олимпийскими празднествами? Все это для вас чужое, оно не затронет сокровенных струн души. Жизнь на чужбине — лишь бесцельное существованье оболочки, в то время как в опустошенных недрах духа будет раздаваться эхо стонов! Подделка всегда хуже оригинала, вам не стать греками или сирийцами так же, как не может кто-либо из вас превратиться в женщину, ибо родился и вырос он мужчиной. Вы хотите потерять себя и на развалинах души обрести чужого? Предел ваших возможностей на этом позорном поприще — участь евнуха, который уже не мужчина, но далеко и не женщина!»
Эта речь произвела впечатление на всех, кроме тех, кому адресовывалась. Однако большинство согласилось с Публием, потому Цецилий и Фурий тихонько ушли к себе, то есть в тот дом, где канузийцы предоставили им ночлег. Там они в сговоре еще с тремя молодыми людьми стали готовиться к тайному побегу.
Сципион послал своего раба проследить за ними, и вскоре Фауст сообщил, что его подопечные произносят мятежные речи. Публий выхватил из ножен меч и метнулся к убежищу заговорщиков. За ним успел последовать только Клавдий Пульхр, тоже с мечом наголо, который в гневе был истинно прекрасен в полном соответствии со своим именем. Они ворвались в триклиний, где, развалившись на ложах, как в мирное время, совещались мятежники. Сципион яростно, но отчетливо произнес: «Я уже убил десяток пунийцев и мне не составит труда уничтожить пятерых предателей!»
Те смотрели на разгневанных друзей, ошеломленные внезапностью нападения и видом мечей. Используя их замешательство, Сципион продолжил атаку и велел им немедленно дать клятву быть верными Отечеству до последнего вздоха, угрожая заколоть отказавшихся тут же на месте. Все безропотно повторили за ним величественные слова клятвы. Напоследок он сказал, что не станет губить их репутацию, приставляя к ним стражу, но расположит неподалеку солдат, которые перехватят их при всякой попытке покинуть город.
Вскоре отряд в полном составе был готов к выступлению из Канузия, но в этот момент от Теренция вернулся посыльный Сципиона и сообщил, что консул сам со своими силами, а к нему собралось около пяти тысяч беглецов, идет к ним.
Через несколько дней Публий передал легион прибывшему Варрону, который был удручен происшедшим, пал духом и в своей подавленности даже забыл поблагодарить трибуна за сохраненных солдат.
Увидев беспросветную печаль на небритом лице виновника поражения, Сципион забыл ненависть к нему, но проникся брезгливостью к безволию этого человека. Он вдруг почувствовал себя гораздо старше и сильнее его и потому сказал: «Не будем, Гай Теренций, доискиваться причин поступков, позволивших тебе спастись. Как бы то ни было, это хорошо, что ты жив. Государству нужен консул. Сбрось груз прошлого и считай, будто только сейчас вступил в должность. Ты нужен Родине, нужен бодрый и полный сил. Так стань же таковым». Отчаявшийся, отрешенный от всего мирского Варрон не заметил, что к нему обращается девятнадцатилетний юноша. Когда он глядел в пронзительные глаза Сципиона и слышал его твердый голос, ему чудилось, будто этими словами взывают к нему сами боги, столь глубоко выражали они его сокровенные надежды, в которых до этого момента он даже не смел себе признаваться. Постояв в задумчивости, Теренций молча повернулся и ушел. Публий тоже некоторое время неподвижно размышлял о происшедшей сцене, удивлялся своей непочтительности к консулу, но в конце концов пришел к выводу о справедливости и своевременности сказанных слов, а значит, и о правильности поступка.
27
Слух о каннском побоище преодолел двести миль до Рима, и за весь путь молве почти не удалось его преувеличить, столь исчерпывающе ужасна была истина. Говорили, что уничтожено все войско вместе с консулами. От армии действительно сохранилось только десять тысяч солдат, около пятидесяти тысяч пали на поле боя, остальные оказались в плену. Население Города снова окрасилось в унылые тона. Создавалось впечатление, будто траур по гибели войска и полководца превратился в Риме в некий ежегодный мрачный ритуал, настолько он сделался угрожающе регулярным. Оставалось только удивляться, откуда в выплаканных после «Требии» и «Тразименского озера» женских глазах брались слезы. Но нынешняя катастрофа превосходила размахом все предыдущие, вместе взятые; соразмерным ей было и отчаяние в Городе. Оплакивая родных, горевали заодно и о себе, ибо со дня на день ждали Ганнибала.
