Дмитрий Петров - Перед лицом Родины
Все чокнулись и выпили.
Обед проходил в приятной беседе. Василий Петрович захмелел. А когда он хмелел, то любил порассуждать. Обернув свое раскрасневшееся лицо к Аристарху Федоровичу, он говорил ему:
— Ты вот послухай-ка меня, богоданный зятек, что я тебе скажу. Дай бог здоровья Советской власти за то, что учит нас уму-разуму. При ней я хозяином крепким становлюсь. При царях-то трудно было пробиться нашему брату, а ныне легче становится жить. Вот купили мы зараз с Захаром трактор себе. А это, брат, большое дело для нас. Мало того, что свою землю на нем обрабатываем, но и другим помогаем засевать. Конешное дело, не бесплатно… Думаю дом новый поставить, комнат на шесть, на семь, кирпичный, крытый оцинкованным железом… Сад задумали хороший развести. В нынешнем году винограда много насадили. Думка есть пчелок развести ульев так на пятнадцать-двадцать. Уход-то за ними одинаковый, что за пятью, что за двадцатью. А мед на рынке дорогой, ежели повезти его, скажем, в Ростов али еще в какой другой город.
— Все это интересно, дорогой Василий Петрович, — мягко сказал профессор. — Трактор приобрели, земли много засеваете, намереваетесь значительно расширить свое хозяйство, дом хотите новый построить, сад развести. А я вот как-то неуверен, нужно ли вам все это?
Василий Петрович ошеломленно посмотрел на него.
— А как же? — растерянно спросил он. — Все ведь мы люди, все стараемся улучшить свою жизнь. Рыба ищет где бы глубже, а человек как бы лучше. Да ведь я преклонных лет. И супруга моя такая же. Ежели годков пять протянем на белом свете, так это хорошо. Не о себе думаю — о детях да внуках своих… Могет быть, — нерешительно взглянул он на профессора, — и у вас с Надей детишки могут народиться…
— Конечно, могут быть, — согласился Аристарх Федорович. — Но, Василий Петрович, дорогой мой, разве я с Надюшей и наши дети будем рассчитывать на ваши богатства? Конечно, нет. Были раньше времена, когда наследники с нетерпением ждали дедовского наследства. А сейчас не то. Если у нас будут дети, мы сумеем их воспитать, дадим образование, поставим на ноги. Будут работать, обеспечат себя. Вероятно, так же мыслит и Прохор Васильевич. Другое дело — Ваня и Леня, они живут с вами. Некоторое время им потребуется еще ваша забота о них. Но через пяток лет и они тоже станут на свои ноги…
— Что ж, выходит, мои старания ни к чему? — упавшим голосом спросил Василий Петрович. — Стало быть, можно мне и не работать?
— Нет, — сказал профессор, — я не хочу этого сказать. Работать вам надо, даже необходимо. Всю жизнь вы привыкли трудиться. Если вам сейчас перестать работать, то жизнь для вас окажется пустой, непривлекательной. Я говорю о другом…
— Папочка, — вмешалась в разговор Надя, — Аристарх Федорович хочет сказать, что работать тебе надо, но богатства наживать не следует.
— Не следует? — с огорчением переспросил старик. — Вот все вы нынче стали какие-то колобродные, непонятные… Однова я даже с Виктором из-за этого поругался. Он мне тоже говорил: «Не покупай, говорит, дядя, трактор, не нужен он тебе, из-за него одни лишь неприятности у тебя будут»… И вот зараз зятек мой, извиняюсь, Аристарх Федорович, человек ученый, а поет не то. Истинный господь, не то…
Старик намеревался с жаром доказывать свою правоту, но пришел с почты рассыльный и вручил ему письмо с заграничными марками и штемпелями.
— Откель же это, а? — рассеянно теребил в руках конверт Василий Петрович, не решаясь вскрыть его.
— Уж не от Кости ли? — дрогнувшим голосом сказала Анна Андреевна.
— Дай-ка, папа, я посмотрю, — протянула руку Надя.
Старик покорно передал конверт дочери. Молодая женщина внимательно осмотрела штемпеля и марки на голубом конверте.
— Это письмо от Кости, — проговорила она, намереваясь вскрыть конверт.
— Погоди! — испуганно вскочил Василий Петрович. — Не разрывай! Ой, боже мой!.. — приложил он руку к сильно забившемуся сердцу. — Не было печали, так черти накачали. И зачем ему было нам писать? Беды теперь не оберешься, по станице разговор пойдет, скажут: с сыном, белым генералом, переписку ведет. Ах ты, матерь божия! Ой, нет, я вскрывать это письмо не буду. Отнесу в стансовет, нехай что хотят, то и делают с ним. Али секретарю партии, товарищу Незовибатьку передам. Генерал, так его! — вдруг свирепея, заорал Василий Петрович, ударив кулаком по столу. — Удрал подлец, за границу, а мы тут через него и горе терпи, переживай. Письмо еще прислал, дурак. Али он не знает, что нам тут за него душу вытрясут…
— Петрович! — простонала Анна Андреевна, заливаясь слезами. — Бога-то не гневи! Сын ведь он нам с тобой…
Для матери все ее дети были одинаково милы и дороги. Всех их, своих кровных детей, она, старая мать, выносила под своим любящим сердцем, всех их в тяжелых муках рожала, всех вынянчила, воспитала. И всех таких непокорных и забурунных заграбастала бы сейчас в свои жаркие объятия и никому-никому в обиду не дала!
Распаленный вышел из-за стола Василий Петрович, намереваясь направиться к станичному начальству.
— Батя! — глядя в окно, сказал Захар. — Вон идет председатель стансовета Меркулов. Может, покликать его! При нем бы и прочитали письмо. Навроде бы мы без всякой утайки, власть бы сразу знала про письмо.
Мгновение старик подумал.
— Покличь! — приказал он сыну.
— Сазон Миронович! — высунувшись из окна, крикнул Захар. — Зайди на минутку к нам, дельце есть.
— Некогда, Захар Васильевич, — отмахнулся Сазон. — В другой раз зайду.
— А ну-ка, пусти, — отстранил сына от окна старик. — Здорово дневал, Сазон Миронович!
— Слава богу, Василий Петрович, — приподнимая фуражку, откликнулся Сазон.
— А у нас радость большая, — осклабился старик.
— Что такое? — поинтересовался Сазон.
— Гости, брат, московские приехали.
— Да ну? Не Прохор ли Васильевич?
— Нет, Надежда Васильевна с своим супругом-профессором пожаловали. Зайди-ка, браток, на минуточку, поприветствуй их.
«Гм… — усмехнулся про себя Сазон. — Что-то старый заюлил. Зачем я ему с своим приветствием? Какой-то умысел есть…»
— Зараз зайду, Василий Петрович, — ответил он.
У порога его встретила Надя.
— Ух ты! — изумленно оглядывая ее, воскликнул Сазон. — Да тебя ж, Надежда Васильевна, и не узнать! Какая красавица стала!
— Да и ты, Сазон Миронович, кавалер хоть куда, — рассмеялась Надя. Сазон Миронович, — потянула Надя за руку его, — познакомьтесь. Мой муж, Аристарх Федорович. Аристаша, это наш старый друг, полчанин. Вместе мы воевали в Первой Конной Армии. Лихой рубака.
— Рад с вами познакомиться, — проговорил профессор. — Я о вас немало хорошего слышал от жены.
— Садись, Сазон Миронович, — пригласила Анна Андреевна, подвигая стул к столу. — Гостем будешь.
Сазон не стал отказываться от приглашения, он пригладил рукой чуб, важно уселся за стол. Василий Петрович налил ему стакан водки:
— Выпей-ка.
— Чего ж я один буду пить? Уж вместе.
— Это штрафной тебе, а потом и вместе выпьем.
— Эх, что делать? — крякнул Сазон, с удовольствием беря стакан. — Где уж, видно, наша не пропадала! Со свиданьицем вас! Желаю доброго благополучия.
— Благодарим покорно, — поклонился Василий Петрович. — Тебе тоже всех благ…
Некоторое время все сидели за столом, мирно беседуя, пили, ели. Потом Василий Петрович спохватился, словно вспомнив, хотя об этом он и не переставал думать:
— У ты, будь неладно! Забыл было про письмо.
— Что за письмо? — насторожился Сазон.
— Да вот зараз с почты принесли какое-то письмецо. Навроде как бы из-за границы. Почитай-ка нам, Надюша.
Все это было проделано так естественно, что Сазон Меркулов, на что уж был хитрющий казак, ни в чем не заподозрил старика.
— От кого же это могет быть? — полюбопытствовал он.
— А бог его ведает? — пожал плечами Василий Петрович. — Зараз узнаем.
Надя вскрыла конверт, развернула густо исписанный клочок бумаги. На стол выпала небольшая фотография седовласого исхудавшего мужчины. Анна Андреевна трепетно схватила ее дрожащими руками.
— Сынушка! — впилась она глазами в фотографию. Слезы полились по ее морщинистым щекам. — Боже ты мой! Какой же он стал, бедненький! Настоящий старик… Родимый мой. Видно, несладко ему живется на чужбине…
— Ванятка, подай очки! — попросил Василий Петрович.
Мальчик принес очки. Надев их, старик присмотрелся к фотокарточке.
— Да, — вздохнул он. — Видать, взаправду, небогато он там живет. Ну, что же, что искал, то и нашел. Никто его туда не толкал. Сам добился такой жизни.
Фотография пошла по рукам. Каждый, посмотрев, передавал ее другому, говоря что-нибудь соболезнующее о Константине.
— Ладно, — махнул рукой Василий Петрович. — Господь с ним. Какой есть, таким и останется. Читай, Надюша, письмо.
