Анри Труайя - Марья Карповна
– Это невозможно, это невозможно, – тупо повторял Алексей, – это невозможно, она не могла так поступить…
И внезапно, покинув Кузьму, он бросился в чем был, то есть не сменив домашнего халата на приличную одежду, в сад. Путаясь в полах, добежал до большого дома, по дороге потерял один из шлепанцев, остановился, чтобы обуться, затем в мгновение ока взлетел по ступенькам крыльца и ворвался в гостиную.
Все лампы там были погашены, мать, должно быть, поднялась к себе в спальню и теперь готовится ко сну.
Так же быстро он поднялся на второй этаж, постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вломился в комнату.
Марья Карповна в роскошном складчатом пеньюаре с широченными рукавами из белого шелка сидела перед туалетным столиком лимонного дерева и нежилась, отдав во власть горничной свои распущенные волосы, которые та медленно расчесывала. Агафья наблюдала за происходящим, стоя со скрещенными на животе руками. Марья Карповна пристально посмотрела на отражение старшего сына в овальном зеркале и, нимало не смутившись, даже головы не повернув в его сторону, спокойно спросила:
– Какая муха тебя укусила? Что, бессонница доняла?
– Вы осмелились… вы решились на то, чтобы уничтожить картину Кузьмы! – заикаясь, выкрикивал Алексей. – Это преступление против искусства!.. Вы не имели права!..
– Здесь, милый мой, правами распоряжаюсь я, и никто другой, – изрекла она все так же спокойно.
– Но зачем, зачем вы это сделали? Почему?!
– Потому что этот болван меня ослушался.
– Он продолжал бы рисовать цветы для вас, но вдобавок…
– Вот это «вдобавок» меня и не устраивает. Не выношу никаких «добавок»! Если я отдаю распоряжение, я хочу, чтобы оно было выполнено – и выполнено в точности. Любые исключения, как и любые поблажки, приводят только к беспорядку. Пока я жива, в этом поместье будет порядок!
– Да он же в отчаянии!
– Ничего, утешится.
– Это был шедевр!
– Мой дом – тоже шедевр. И я хочу, чтобы он таковым и оставался. А для этого все обязаны склонить передо мною головы. Либо Кузьма покорится, либо я отправлю его в Сибирь. Я так ему и сказала. И не переменю своего решения.
Внезапно повернувшись на табуретке, она бросила на сына ледяной взгляд. И снова его потрясло, насколько величественна Марья Карповна в гневе. Этот белый пеньюар, эти разметавшиеся по плечам волосы, это мраморное лицо – статуя, да и только, ни дать ни взять – воплощение властности!
– Впрочем, и ты ведь осмелился ослушаться меня, – снова заговорила она. – Предавая мать, ты тайком снабжал холстами этого несчастного идиота. И тем самым потворствовал его безумию. Ты стал его союзником и выступил против меня. Ты глумился надо мной. И заслуживаешь того, чтобы я отправила тебя в Санкт-Петербург и оставила там подыхать с голоду, мечтая о картинах, которыми ты так восхищался!
Когда Марья Карповна, с трудом сдерживая ярость, произносила все эти слова, Алексей ощущал, как его охватывает какой-то священный ужас перед чрезмерностью матери во всем. Морально – она держала в руке хлыст, которым то и дело щелкала над ухом у каждого. Так, словно, войдя в клетку с хищниками, заставляла тех прыгать с одного табурета на другой, рычать в пространство или пролетать сквозь пылающий обруч. При самых сильных припадках сладострастие дрессировщика соединялось в ней со сладострастием обладателя.
На время спора горничная с Агафьей благоразумно скрылись в дальнем углу комнаты. Но стоило им попытаться выйти, Марья Карповна тут же и остановила:
– Нет, останьтесь! И рассудите нас. Была ли я права, когда уничтожила эту картину?
Неожиданно призванная в арбитры приживалка раболепно взглянула в глаза барыни и пролепетала:
– О да, да, Марья Карповна!
– Да… Да… – вторила ей горничная, втягивая голову в плечи от страха.
Сердце Алексея сжалось от отвращения. Он вышел и захлопнул за собой дверь спальни. Но все равно оттуда был слышен истошный вопль матери:
– И не вздумай когда-нибудь вернуться к этому разговору, Алексей!
XIII
Проснувшись рано утром, Марья Карповна обрадовалась хорошей погоде – солнечный луч, проникший в спальню сквозь неплотно задернутые голубые занавески, обещал безоблачный, ясный день. Затем, прислушавшись к себе, с удовольствием ощутила, какое у нее здоровое, крепкое тело, как славно она выспалась в эту ночь. И с не меньшим удовольствием подумала о разнообразных делах, которыми ей предстояло заниматься.
Прибежавшая на звон колокольчика горничная Василиса принесла в мисочке отвар липового цвета, приправленного ромом. Надо сказать, отличное снадобье: сделаешь примочки на веки – усталости как не бывало, глаза совсем молодые. Потом Василиса помогла барыне надеть белый складчатый пеньюар с широкими рукавами, умыться, пополоскать рот, расчесала ей волосы щеткой и искусно уложила их под кружевной чепец, напоминавший легкую ажурную пену на волнах. Встав у конторки, Марья Карповна взяла молитвослов и принялась вполголоса вычитывать утренние молитвы, после чего можно было приступать к завтраку. Что там на подносе? Чай, баранки, масло, мед, клубничное варенье… И над всем веет благоухание тихого счастья…
Позавтракав, Марья Карповна велела унести поднос и, отправившись в свою домашнюю часовенку, встала там на колени перед иконостасом. Когда она молилась, у нее всегда складывалось впечатление, что Господь ее слышит. Между помещицей и Всевышним было нечто вроде приятного сговора, и ей казалось, что именно этот сговор стал залогом ее нынешнего процветания. Что бы она ни делала, каковы бы ни были ее решения – Господь не оставит ее, наоборот, всегда протянет руку помощи.
Встав, она почувствовала, что ушла даже привычная легкая боль в коленях. Годы не сказываются на ней. Телом и духом она нерушима. Это заключение окончательно подняло настроение Марье Карповне, и она очень ласково встретила Агафью, пришедшую пожелать ей доброго утра. С тех пор, как Левушка стал с ней несколько более предупредительным, смиренная компаньонка сделалась чуть повеселее. Так бывает, когда поставишь в горячую воду наполовину увядший цветок: он сразу оживает – пусть ненадолго, но и этот мимолетный всплеск бледной красоты приятен глазу… Чтобы внушить своей подопечной веру в самое себя, Марья Карповна решила посоветоваться с нею, какое платье лучше сегодня надеть. К чаю были приглашены две дамы из соседок: Нина Антоновна Ильина и Софья Андреевна Салькова. Агафья Павловна долго колебалась, потом наконец осмелилась предложить темно-розовое платье из тафты и, более того, принялась горячо его расхваливать. Хотя мнение Марьи Карповны было прямо противоположным, она решила на этот раз доставить удовольствие Агафьюшке и последовать ее совету. И даже надеть темно-розовое платье прямо сейчас, с утра.
Василиса помогла барыне влезть в наряд, Агафья застегнула на нем все пуговки. Затем обе отступили на несколько шагов, чтобы Марье Карповне было удобно полюбоваться собой в большом наклонном зеркале, вставленном в раму из лимонного дерева, – в нем она отражалась вся, с головы до ног.
Марья Карповна придирчиво себя осмотрела, объявила, что весьма довольна увиденным, после чего обосновалась в рабочем кабинете и, в соответствии с обычным распорядком дня, вызвала к себе управляющего имением, Федора Михайлова, для отчета. На письменном столе рядом с помещицей лежали счеты, на которых она – под диктовку собеседника – все подсчитывала, передвигая костяшки по стержням с такой скоростью, что казалось, будто они летают. Выслушав отчет, она перешла к распоряжениям. Говоря с Федором Михайловым, Марья Карповна через открытое окно прислушивалась к тому, что делается вне дома: вот садовники вышли почистить дорожки, вот плотник вдалеке взялся сбивать ящик, вот казачок рассыпает на террасе зерно – корм для голубей… Чуть позже ее внимание привлекло неистовое хлопанье крыльев, и, отослав управляющего, она отправилась на террасу – вдруг захотелось самой покормить птиц.
Впрочем, она вообще любила это занятие, казавшееся ей поэтичным. Не прошло и нескольких секунд, как на нее налетела целая стая серо-белых птиц, которые стали суетиться вокруг, отталкивая друг друга от самых лакомых зернышек. Прожорливость голубей забавляла помещицу. Самые дерзкие налетали прямо на нее и клевали с руки. Она просто-таки дрожала от удовольствия, когда их острые клювы касались ее пальцев. «Как они все-таки похожи на всех обитателей Горбатова! – думала Марья Карповна. – Те точно так же зависят только от моей доброй воли». Естественно – ведь именно она тут распределяла все жизненные блага, именно она наполняла пустые животы, именно она указывала легкомысленным умам, как поступать правильно. Крестьяне точно так же, как эти голуби и голубки, нуждаются в ней, чтобы выжить. Да и сыновья тоже!..
Порою ей казалось, что она отдает себя на съедение своре неблагодарных существ. Обезумевшие от счастья птицы садились ей на плечи, на голову… Она пожалела, что Алексей не видит на матери эту живую шляпу. Из них двоих только он, пусть даже и критикуя, более чем чувствителен к ее женскому очарованию. И это для него, а вовсе не для гостий, она надела сегодня розовое платье. В любом случае у мальчишки есть и вкус, и характер. Даже когда Алеша ей противоречит, она не отказывает ему в уважении. Но до чего же приятно победить и даже унизить человека такого склада! Младший, Левушка, сделан из такого мягкого теста, что пальцем надавишь – принимает другую форму… Липкая какая-то угодливость сына, его желание заранее согласиться со всем, что скажет маменька, портят ей все удовольствие, не дают полностью вкусить то сладострастное наслаждение, какое дает власть над людьми.
