Дмитрий Мережковский - Юлиан Отступник
Ему снились тучи, снежные горы; где-то внизу, должно быть, в бездне, шумело море. Он увидел огромное тело; ноги и руки были прикованы обручами к скале; коршун клевал печень Титана; капли черной крови струились по бедрам; цепи звенели; он метался от боли:
— Освободи меня. Геркулес!
И Титан поднял голову; глаза его встретились с глазами Юлиана.
— Кто ты? Кого ты зовешь? — с тяжелым усилием спросил Юлиан, как человек, говорящий во сне.
— Тебя.
— Я — слабый смертный.
— Ты -мой брат: освободи меня.
— Кто заковал тебя снова?
— Смиренные, кроткие, прощающие врагам из трусости, рабы, рабы! Освободи меня!
— Чем я могу?..
— Будь, как я.
Тучи потемнели, заклубились; гром загудел вдали; сверкнула молния; коршун взвился с криком; капли крови падали с его клюва. Но сильнее грома звучал голос Титана:
— Освободи меня. Геркулес!
Потом все закрыли тучи дыма, поднявшиеся с треножника.
Юлиан на мгновение очнулся. Иерофант спросил:
— Хочешь видеть Отверженного?
— Хочу.
— Смотри.
Юлиан опять полузакрыл глаза и предался легкому очарованию сна.
В белом дыме появились слабые очертания головы и двух исполинских крыльев; перья висели поникшие, как ветви плакучей ивы, и голубоватый свет дрожал на них.
Кто-то позвал его далеким, слабым голосом, как умерший Друг:
— Юлиан! Юлиан! Отрекись во имя мое от Христа.
Юлиан молчал. Максим прошептал ему на ухо: «Если хочешь увидеть Великого Ангела, — отрекись».
Тогда Юлиан произнес:
— Отрекаюсь.
Над головой видения, сквозь туман, сверкнула утренняя звезда, звезда Денницы. И Ангел повторил:
— Юлиан, отрекись во имя мое от Христа.
— Отрекаюсь.
И в третий раз промолвил Ангел уже громким, близким и торжествующим голосом: «Отрекись!» — и в третий раз Юлиан повторил:
— Отрекаюсь.
И Ангел сказал;
— Я— Денница. Я— Звезда Утренняя. Приди ко мне.
— Кто ты?
— Я — Светоносный.
— Как ты прекрасен!
— Будь подобен мне.
— Какая печаль в глазах твоих!
— Я страдаю за всех живущих. Не надо рождения, не надо смерти. Придите ко мне. Я — тень, я — покой, я — свобода.
— Как зовут тебя люди?
— Злом.
— Ты — зло!
— Я восстал.
— На кого?
— На Того, Кому я равен. Он хотел быть один, но нас — двое.
— Дай мне быть, как ты.
— Восстань, как я. Я дам тебе силу.
Ангел исчез. Налетевший вихрь всколебал пламя треножника;-оно приникло к земле, расстилаясь по ней.
Потом треножник опрокинут был вихрем, и пламя потухло. Во мраке послышался топот, визг, стенанье, как будто невидимое, неисчислимое войско, бегущее от врага, летело по воздуху. Юлиан, объятый ужасом, пал лицом на землю, и длинная, черная одежда иерофанта билась над ним по ветру. «Бегите, бегите!»-вопили несметные голоса.-"Врата адовы разверзаются. Это Он, это Он, это Он-Победитель!" Ветер свистал в ушах Юлиана. И легионы за легионами мчались над ним. Вдруг, после подземного удара, сразу воцарилась тишина -и небесное дуновение промчалось в ней, как в середине кроткой летней ночи. Тогда чей-то голос произнес:
— Савл! Савл! Зачем ты гонишь Меня?
Юлиану казалось, что он уже слышал голос этот когдато в незапамятном детстве.
Потом снова, но тише, как будто издали:
— Савл! Савл! Зачем ты гонишь Меня?
И голос замер так далеко, что пронесся чуть слышным Дуновением:
— Савл! Савл! Зачем ты гонишь Меня?
Когда Юлиан, очнувшись, поднял лицо от земли, он увидел, что один из иеродулов зажигает лампаду. Голова его кружилась; но он помнил все, что было с ним, как помнят сновидения.
Ему опять завязали глаза и дали отведать пряного вина. Он почувствовал силу и бодрость в членах.
Его повели наверх, по лестнице. Теперь рука его была в руке Максима. Юлиану показалось, что невидимая сила подымает его, как бы на крыльях. Иерофант сказал:
— Спрашивай.
— Ты звал Его? — проговорил Юлиан.
— Нет. Но когда на лире дрожит струна — ей отвечает другая: противное отвечает противному.
— Зачем же такая власть в словах Его, если они ложь?
— Они — истина,
— Что ты говоришь? Значит слова Титана и Ангела — ложь?
— И они— истина.
— Две истины?
— Две.
— Ты соблазняешь…
— Не я, но полная истина соблазнительна и необычайна. Если боишься — молчи.
— Я не боюсь. Говори все. Галилеяне правы?
— Да.
— Зачем же я отрекся?
— Есть и другая правда.
— Высшая?
— Нет. Равная той, от которой ты отрекся.
— Но во что же верить? Где Бог?
— И там, и здесь. Служи Ариману, служи Ормузду,как хочешь, но помни: оба равны; царство Диавола равно царству Бога.
— Куда идти?
— Выбери один из двух путей — и не останавливайся.
— Какой?
— Если веришь в Него — возьми крест, иди за Ним, как Он велел. Будь смиренным, будь девственным, будь агнцем безгласным в руках палачей; беги в пустыню; отдай Ему плоть и дух; терпи, верь. — Это один из двух путей: великие страстотерпцы-галилеяне достигают такой же свободы, как Прометей и Люцифер.
— Я не хочу!
— Тогда избери другой путь: будь сильным и свободным; не жалей, не люби, не прощай; восстань и победи все; не верь и познай. И мир будет твой, и ты будешь, как Титан и Ангел Денницы.
— Не могу я забыть, что в словах Галилеянина есть тоже правда; не могу я вынести двух истин!..
— Если не можешь-будешь, как все. Лучше погибнуть. Но ты можешь. Дерзай.-Ты будешь кесарем.
— Я — кесарем?
— Ты будешь иметь во власти своей то, чего не имел герой Македонский.
Юлиан почувствовал, что они выходят из подземелья: их обвеял свежий, морской, должно быть утренний ветер; не видя, угадывал он вокруг себя бесконечность моря и неба.
Иерофант снял повязку с глаз его. Они стояли на высокой мраморной башне; то была астрономическая башня, подобие древнехалдейских башен, построенная на громадном отвесном обрыве над самым морем; внизу были роскошные сады и виллы Максима, дворцы, пропилеи, напоминавшие Персеполийские колоннады; дальше, в тумане— Артемизион и многоколонный Эфес; еще дальше на востоке— горы; там должно было взойти солнце; на западе, на юге, на севере расстилалось море, необъятное, туманное, темно-голубое, все трепещущее, все смеющееся В ожидании солнца. Они стояли на такой высоте, что голова у Юлиана закружилась; он должен был опереться на руку Максима.
Вдруг восходящее солнце блеснуло из-за гор; он зажмурил глаза с улыбкой — и солнце тронуло белую священную одежду Юлиана первым, сначала бледно-розовым, потом красным, кровавым лучом.
Иерофант обвел рукою горизонт, указывая на море и землю:
— Смотри, это все — твое.
— Разве я могу, учитель?.. Я каждый день жду смерти. Я — слабый и больной…
— Солнце-бог Митра венчает тебя своим пурпуром.
Это пурпур кесаря. Все-твое. Дерзай!
— Зачем мне все, если нет единой правды — Бога, которого ищу?
— Найди Его. Соедини, если можешь, правду Титана с правдой Галилеянина — и ты будешь больше всех рожденных женами на земле.
У Максима Эфесского были огромные книгохранилища, тихие, мраморные покои, уставленные научными приборами, обширные анатомические залы.
В одной из них молодой ученый Орибазий, врач Александрийской школы, держа тонкий стальной нож в руках, производил вместе с теургом анатомическое рассечение редкого животного, присланного Максиму из Индии. Зала была круглая, без окон, с верхним светом, устроенная наподобие таких же зал в Александрийском музее; кругом стояли медные сосуды, жаровни, математические приборы Эолипила и Архимеда, так называемая огненная машина Ктезибия и Герона; в тишине соседнего книгохранилища звонко падали капли водяных часов, изобретенных Аполлонием; там виднелись глобусы, медные географические карты, изображения звездных сфер Гиппарха и Эратосфена. Друзья производили рассечение живого тела по способу великого анатома Герофила. Под ровным светом, падавшим из круглого отверстия в крыше, Максим, в простой одежде философа, смотрел с любопытством в еще теплые внутренности животного, лежавшие на широком мраморном столе. Маленькие и быстрые глаза его, из-под седых бровей, сверкали обычным проницательным и насмешливым блеском.
Орибазий говорил, наклоняясь над столом и рассматривая только что вынутую печень:
— Как может философ Максим верить в чудеса?
— И верю, и не верю, — ответил теург.-Разве природа, которую мы исследуем, не самое чудесное из чудес?
Разве не чудо и не тайна эти тонкие кровяные сосуды, нервы, совершенное устройство внутренних органов, которые мы рассматриваем, как авгуры?
— Ты знаешь, о чем я говорю, — возразил Орибазий. — Зачем ты обманываешь бедного мальчика?
— Юлиана?
— Да.
— Он сам хочет быть обманутым.
Упрямые тонкие брови молодого врача сдвинулись:
— Учитель, если ты любишь меня, скажи, кто ты? Как ты можешь терпеть эту ложь? Разве я не знаю, что такое магия? — Вы прикрепляете к потолку в темной комнате светящуюся рыбью чешую — и ученик, посвящаемый в таинства, верит, что это — звездное небо, сходящее к нему по слову иерофанта; вы лепите из кожи и воска мертвую голову, снизу приставляете к ней журавлиную шею, и спрятавшись в подполье, произносите в эту костяную трубку ваши пророчества-и ученик думает, что череп возвещает ему тайны смерти; а когда нужно, чтобы мертвая голова исчезла, вы приближаете к ней жаровню с углями-воск тает, и череп распадается; вы из фонаря бросаете отражения сквозь раскрашенные стекла на белый дым ароматов -и ученик воображает, будто бы перед ним видения богов; сквозь водоем, у которого каменные края и стеклянное дно, вы показываете ему живого Аполлона, переодетого раба, живую Афродиту, переодетую блудницу. И вы называете это священными таинствами!..
