Владимир Шигин - Битва за Дарданеллы
– Австрийская сторона по-прежнему не спустила с крепости своих флагов! На это вам остается еще четверть часа, а потом пеняйте на себя!
– Дайте по нам хотя бы один холостой выстрел! – взмолились австрийцы. – Тогда мы сможем оправдаться, что уступили вам крепость в бою!
– Этого не будет никогда! – отрезал Белли. – Мы с Австрией не воюем!
– Тогда примите от нас крепостные ключи! – попытались выкрутиться австрийцы.
– Этого тоже не будет! – покачал головой капитан. – Ключи передадите местным старейшинам!
Ровно через пятнадцать минут он начал высадку на берег. Россиян встречали как самых дорогих друзей. В их честь звонили колокола и служились молебны, солдат и матросов до упаду закачивали на руках, а затем уже вусмерть поили молодым вином в бесчисленных портовых кабачках.
– Так я скоро совсем без войска останусь! – даже забеспокоился Белли, глядя на нескончаемые сцены бурного братания.
– То не страшно! – заверили его городские старшины.- То надо!
– Ну, ладно, – согласился с ними капитан. – Надо, значит надо! Три дня гуляем, а потом за дело! Однако внезапно с брандвахтенной шхуны доложили:
– Со стороны моря парус! Похоже, военное судно! Однако тревога оказалась ложной. Возмутителем спокойствия оказался «Венус», который за это бремя успел обернуться от Корфу до Новой Рагузы и вот теперь, наконец-то, догнал свой отряд.
– Как раз кстати! – обрадовался Белли. Офицерам и матросам «Венуса» не разрешили даже сойти на берег. Белли был очень озабочен тем, что сенат Новой Рагузы пропустит через свои владения французские войска, снабдив их всем необходимым. Чтобы не допустить этого, он вместе с митрополитом уже выслал отряд черногорцев к рагузинской границе. А для того, чтобы неприятель не переправился в Рагузу морем, Белли и решил отправить «Венус». Заодно фрегат должен был доставить в Рагузу и графа Войновича, на которого была возложена непростая миссия побудить сенат отказаться от помощи французам. Одновременно на Корфу к Сенявину с донесением ушла шхуна «Экспедицион».
Над крепостями взвились трехцветные русские флаги. Первой подняла сине-бело-красный триколор крепость Катаро, за ней Кастельново и Испаньола, следом Будуя, Сан-Стефано, Тринита и Порто-Россо.
Современник писал об этом событии восторженные слова: «Итак в первый раз водрузился орел Белого царя между славянскими народами, соединенными верою, языком, но разделенными неизмеримым пространством! Заря утешительной надежды воссияла перед ними, и что предполагаемо было Петром Великим, то выполнено Александром! Нельзя изобразить восхищения сего вновь приобретенного народа, покорившегося не оружию, но влечению сердец своих, видевшего в подданстве России торжество своих желаний, торжество своей веры».
Тем временем старейшины и капитаны коммуниатов решили просить русских братьев разрешить им принять присягу на верность России. Своих депутатов они отправили к местному российскому консулу Санковскому и митрополиту Черногории, являвшемуся одновременно и религиозным, и светским правителем этого маленького горного государства. Консул и митрополит дали на то свое согласие. Правда, митрополит Пётр Негуш несколько удивился просьбе старшин приморских селений.
– Народ Черной Горы вот уже более девяноста летсчитает себя подданным России, чего же присягать ей еще раз! – сказал он прибывшим депутатам.
Впрочем, Негош велел немедленно готовиться к войне с французами и выгнать из Цетина стоявший там небольшой австрийский гарнизон. – Это еще почему? – возмутились было австрийцы. – На территории России вам делать нечего!
Вообще-то черногорцы хотели всех австрийцев поубивать, но Белли, прослышав об их намерении, упросил митрополита все же отпустить бывших российских союзников живыми и здоровыми. Черногорцы нехотя, но согласились. Дважды упрашивать австрийцев не пришлось. Они не просто ушли, а бежали, бросив даже ружья…
Затем черногорский митрополит прибыл на «Азию». Большой корабль Негошу понравился, особенно долго осматривал он пушки.
– Если бы такие вокруг нашей горы поставить, мы вообще могли бы и ружей в руки не брать! – сказал он капитану 1-го ранга с нескрываемым уважением.
Затем митрополит и Белли убыли на берег. Там их встречали хлебом и солью. Десятитысячная толпа кричала: «Да здравствует Александр, царь наш белый!», «Во веки поживает наш Александр!» Митрополит вышел к народу:
– Мы стоим на краю гибели! Бездна под ногами нашими! Отечество в опасности, и одна стезя остается нам к свободе вместе с Россией: меч и храбрость покажут ее! Седые воины плакали от избытка чувств.
Катторская область вместе с Черногорией, будучи всегда преданны России, были отделены от захваченной французами Далмации пока еще независимой Ра-гузинской республикой и через Герцеговину примыкали к Сербии. Занятие Катторо и Черной Горы давало Сенявину огромные выгоды. Имея отныне в Катторо безопасную гавань, держащую под контролем всю Адриатику, командующий российской Средиземноморской эскадрой одновременно получал двенадцатитысячный корпус опытнейших и преданнейших славянских воинов, а кроме этого, переносил театр войны от Корфу к Далмации.
К третьему дню нескончаемое веселье спало, и город понемногу начал возвращаться к нормальной жизни.
Немедленно в поддержку Белли был отправлен на транспортах Витебский мушкетерский полк с полевыми орудиями. А еще через сутки из Корфу с фрегатом прибыл и сам Сенявин, не утерпевший, чтобы собственными глазами не посмотреть на занятый Белли город. Перед убытием с Корфу вице-адмирал проводил в Севастополь отряд транспортов, увозящих сибирских гренадеров, тогда же сердечно простился и с мудрым стариком Ласси. Оба понимали всю абсурдность исполняемого ими приказа, но не исполнить его, увы, никак не могли…
Не давало покоя и письмо императора с повелением незамедлительного ухода всех сил из Средиземного моря. Весь переход до Катторо вице-адмирал пребывал по этой причине в весьма сумрачном настроении, ни разу так и не покинув своей каюты. Лишь вид торжественно встречавшего его города заставил Сенявина позабыть на время о плохом.
Командир отряда в парадном мундире встречал вице-адмирала прямо на причальной стенке. Рядом с ним митрополит Черной Горы Пётр Негош, знатнейшие из горожан. Неподалеку переминался с ноги на ногу и австрийский губернатор, еще не изгнанный, но уже никому не нужный. Отсалютовав, как и полагается по этикету, шпагой, Белли доложил о содеянном по всей форме. Сенявин улыбнулся. Обняв капитана 1-го ранга, он затем долго троекратно расцеловывался с пришедшими его встречать бокезцами. Особенно трогательной была встреча с отставным Марко Ивлечем, которого Сенявин прекрасно помнил еще по встречам в ставке Потёмкина. С австрийцем приветствие ограничилось лишь кивком головы, большего тот и не заслуживал. Представился командующему и агент российского Министерства иностранных дел в Цетинье и Катторо коллежский советник Санковский.
– Рассчитываю на вашу помощь и дружбу! – сказал дипломату вице-адмирал, крепко пожимая руку.
– Наше дело единое, а потому во мне, ваше превосходительство, вы всегда найдете самого верного помощника и единомышленника! – отвечал тот.
Затем был молебен в честь русского командующего и торжественный обед. В городе снова начались гуляния, песни и танцы.
– Мы ждали вашего прихода много лет! – сказал Сенявину Ивлеч. – Именно потому мы сегодня так веселы и счастливы!
Пётр Негош при стечении тысяч и тысяч бокезских славян произнес прочувствованные слова:
– Самые горячие пожелания наши исполнились! Русские братья пришли к нам в самый трудный час. Запомните сегодняшний день. Пусть он никогда не исчезнет из вашей памяти! А потому раньше, чем я освящу наши знамена, клянитесь все, что будете защищать их до последней капли крови!
– Клянемся прахом наших предков! Митрополит Пётр Негош был личностью поистине замечательной, соединяя в себе одновременно главу церковной и светской властей, умело и достойно управляя своим маленьким, но храбрым народом. Каждое выступление перед собратьями он неизменно заканчивал одними и теми же словами: – Свобода превыше смерти!
– Превыше! -.вторили, потрясая ружьями, усатые черногорцы.
Умный политик, Негош всю свою жизнь боролся с турками, никогда не доверял и Вене. Помощь и поддержку всегда искал лишь в великой и единоверной России, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не предала Черную Гору.
Историки оставили описание характера и наружности этого поистине замечательного человека: «Пётр Негош не малого роста, имеет стан стройный, лицо румяное, вид привлекательный, наружность важную и глаза, исполненные живости… Он один на свете архиерей, согласующий в себе достоинства, столь противоположные пастырскому жезлу. В церкви… он царь. В доме… генерал. Он с большей ловкостью повелевал перед фронтом на вахт-параде, нежели благословлял подходивших к нему офицеров. Он всегда окружает себя многочисленной свитою: витязи его или гвардия – настоящие исполины… Пётр Петрович говорит по-итальянски, по-французски и по-русски точно так же, как и на своем природном славянском языке, но по своей политике и сану полагает приличнейшим употреблять в публичных переговорах для первых двух переводчиков. Он чужд предрассудков и суеверия, любит просвещение, находит удовольствие беседовать с иностранцами, внимательно наблюдает ход политических происшествий в Европе, умеет пользоваться обстоятельствами и искусно вывертывается из трудных дел. Разговор его ясен и понятен. Ум его в беспрестанной деятельности. Черногорцы слепо ему повинуются, они боятся его взора и, исполняя приказание, говорят: «Тако Владыка запо-веда!»
