Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки
Что касается обид, объяснил Диогнет, то здесь и записывать нечего. Обида — это смущение перед самим собой. Но почему ты должен стыдиться самого себя? У тебя две руки, две ноги, кудрявая голова, ты в тех же правах, что и окружающие тебя люди, и никто — ни бабушка, ни дед, ни божественный разум, направляющий в мире, — не имеют своей целью мучить тебя, причинять тебе страдания.
Разумный человек никогда не позволит себе обижаться на других. На пути к мудрости он может любить кого‑то, ненавидеть, уважать, презирать, с кем‑то бороться, от кого‑то спасаться, кого‑то корить, даже, будучи императором, лишить жизни. Это все чувства естественные, но гневаться разумный человек имеет право только на самого себя. Нечего сжимать душу и копить злобу. Наоборот, распрями ее, гляди смело, раздай плечи, ступай твердо.
Алчность, продолжил Диогнет, это та же болезнь, что и телесная хворь, например простуда или слабость желудка. Хотя, задумчиво добавил Диогнет, — ее, скорее, следует сравнить с запором. «Какой смысл, — спросил грек, — все это носить в себе?»
Диогнет и посоветовал юному Марку попробовать при помощи записей одолеть страсти и дурные привычки. *(сноска: Джордж Вашингтон, первый президент США, в юности составил для себя свод правил, включавший сто десять пунктов, которые старался неуклонно выполнять. Одно из правил гласило: «Не болтай ногами и не вращай глазами».)
Средство надежное, объяснил учитель. Ведь тот же Платон, ринувшийся в мир идей и описавший неземное, тот же Сенека, обращаясь с потоком писем к Луцилию, тот же Цезарь, описывающий события Галльской войны, обращались прежде к самим себе. Себя учили, восхваляли, наставляли, оправдывали, корили.
— Следовательно, — учитель вздел указательный палец, — осознавали ценность самих себя для самих себя. Вот и обдумай это опорное представление.
* * *
Два дня прошли в гнетущем ожидании. Посольство возвратилось утром третьего дня. Вернулись все, кроме Бебия Корнелия Лонга Старшего. Вид у слуг и охраны был растерянный и удрученный. Бебий младший до самого лагеря на вопросы сопровождавшего его трибуна не отвечал, только покусывал губы.
Представ перед императором, он доложил о прибытии. На вопрос, как прошли переговоры, юноша ответил, что прислан передать цезарю предложения Ариогеза, а также послание — отчет, составленный главой посольства. На вопрос, где же сам отец, юноша ответил, что тот решил остаться «на чужой стороне».
— Всем приказал вернуться, а сам… — он порывисто вздохнул и после короткой паузы добавил. — Сам перебрался в поселение, которое варвары называют «городом».
— Разве сам Ариогез живет не в «городе»? — удивился Марк
— Нет, цезарь. Он обитает в небольшой крепости, обнесенной рубленными бревенчатыми стенами. Германцы называют это укрепление бургом. Он построен на высоком берегу Мура (Моравы), в нескольких милях от поселения.
— Что там насчет переговоров? Ариогез в самом деле желает мира?
— Нет, цезарь, все это для отвода глаз. Правда, обращался он с нами достойно. Отец просил меня на словах предупредить, что Ариогез уже принял решение переправляться через реку. О том царь квадов толковал в бурге с предводителями других дружин.
— Дорогу запомнил? — спросил император.
— С трудом. Германцы вели нас по таким дебрям. Путь запоминал по солнцу. Господин, — внезапно голос у юноши дрогнул, — позволь вернуться на ту сторону?
— И думать не смей! — повысил голос император, потом потребовал. — Возьми себя в руки, подготовься к выступлению на претории.
— Но я же слово дал отцу, что вернусь за ним. Побереги его, Юпитер, но если с ним что‑то случится, как мне дальше жить?
— Положись на меня. Я сделаю все, чтобы спасти его. Все, что в моих силах.
Бебий со слезами на глазах отошел к Септимию Северу, возле которого на форуме, в десятках шагов от императорского шатра, стояли подчиненные ему трибуны. Поблизости, не решаясь разойтись без приказа, толпились члены посольства — пятеро воинов, писец из сирийцев и несколько рабов. Они держались скованно, на лицах уныние — ничего хорошего для себя после такого возвращения они не ждали.
Император подозвал Сегестия, потом присел на вынесенный Феодотом на принципий стул.
Высоченный, громоздкий преторианец сделал несколько шагов в сторону императора. Марк жестом поманил его и, когда воин придвинулся еще ближе, тихо спросил.
— Что там случилось? Бебий жив?
— Жив, господин.
После некоторой паузы преторианец пояснил.
— Отправился к пленникам, их там много в городе. Ариогез точно собрался переправляться. Верные люди велели передать — жди возле Карнунта.
— Почему так решил?
— В поселении появилась прорицательница Ганна.
— Это кто такая?
— О — о, господин, — глаза у Сегестия расширились. — Это знаменитая на весь край вещунья. Ходит, пророчествует. У всякого, кто услышит ее, мороз по коже.
— И у тебя тоже, Сегестий? А как же вера в распятого Христа.
— Господин, я не так умен, как ты. Если Господь допускает, чтобы Ганна пророчествовала, значит, есть в том какой‑то тайный умысел. Мало ли… К тому же она знает травы и лечит всякую хворь. Это доброе дело…
— Так что вещает Ганна? — нетерпеливо перебил его император.
— Она ненавидит Рим. Подбивает народ на войну. Сразу после июльских нон потребовала провести гадания. Ее поддержали старцы, что живут возле священной рощи.
— Ну и?..
— Ариогез и главный жрец племен на берегах Альбиса и Вистулы, вывели белого коня из рощи. Тот заржал под правую ногу.
В полдень на военном совете Бебий Лонг младший доложил, что Ариогез готов принять условия Рима, однако квады настаивают на сокращении полосы отчуждения наполовину. Пункт о присутствии центурионов на народных сходках квады тоже отвергают. Затем молодой квестор выразил мнение отца. Бебий Лонг предупреждал, что эти переговоры только завеса.
Ариогез, продолжил Бебий, в отличие от князей свевов, готов и языгов, пришедших в его страну со своими дружинами, вел себя с посланцами императора миролюбиво. Правда, его словам доверять нельзя. Главную опасность представляют отряды союзников. У предводителя готов более десятка тысяч воинов. Если Ариогез пойдет на попятный, свевы, готы и лангобарды грозятся обречь квадов богам. Что это, он не знает.
Когда Септимий Север поинтересовался, почему посол решил не возвращаться, молодой человек угрюмо ответил, что отец упросил Ариогеза разрешить ему посетить пленников, помочь тем, кто нуждается в утешении. Царь квадов удивился подобному добровольному заложничеству и ответил согласием на просьбу посла. При этом добавил, что в подобном случае он никакой ответственности за его безопасность не несет.
После короткого обсуждения, члены претория решили продолжить переговоры — принять предложение насчет сокращения вдвое приграничной полосы и отвергнуть все другие условия, о чем известить царя квадов письменно, через гонца. О судьбе Бебия Лонга никто словом не обмолвился. Создавалось впечатление, что воинские начальники по молчаливому согласию вычеркнули изменившего вере отцов из списка сограждан. К сыну, напротив, отнеслись доброжелательно. Когда молодой человек обратился к собранию с просьбой поручить ему доставить ответ Ариогезу, лицо у Септимия Севера посуровело. Он приказал Бебию «быть верным воинскому долгу и думать не сметь о возвращении на противоположный берег. Выбор сделан», — заявил он.
Сразу после окончания совета Марк приказал вызвать начальников союзных отрядов, набранных в племенах маркоманов и котинов, родственных квадам. Оба они были средних лет, с вислыми длинными усами, в римских легких парадных доспехах, покрытых германскими короткими плащами. Оба в штанах. Оба отличались немногословностью и держались настороженно. У каждого под началом было по несколько тысяч воинов, поселенных в центре лагеря и окруженных палатками легионеров. В схватках их отряды пока участия не принимали.
Марк расспросил германцев о житье — бытье. Поинтересовался, каково настроение союзников? Получили ли воины жалованье за первые четыре месяца, не обижает ли префект лагеря? Упрекнул, почему их воины так мало времени уделяют воинским упражнениям. Вождь котинов Катуальда, огромный усатый дядька в рогатом шлеме и чешуйчатом панцире, угрюмо заметил, что фрамеи* (сноска: короткое копье, которое германцы использовали в качестве оружия для рукопашного боя.) и мечи в руках они научились держать в младенческом возрасте. С тех пор только тем и занимаются что упражняются. Насчет жалованья претензий нет. С легионерами им делить нечего, каждый народ живет на особицу. Если же кто попробует обидеть их, сам потом пожалеет. Затем вождь маркоманов по имени Агнедестрий, молодой еще человек — лет тридцати, не более, — рыжеволосый, бородатый, тоже облаченный в доспехи, напрямую заявил, что на уловки и хождения вокруг да около более нет времени. Пусть император объяснит, с какой целью он вызвал их к себе. Если не доверяет, пусть так и скажет. Если верит, то они уходят.
