Лев Никулин - России верные сыны
Мерие поднялся и почти шёпотом сказал:
— Не смею спорить, ваше величество. Но мы мирные люди, мы не солдаты. Мы промышленники. Нельзя торговать, когда нет свободного оборота. Моря заперты, в Европе не стало звонкой монеты, в Баварии, в Пруссии, в итальянских землях — везде ассигнации… Нет смысла в торговле… Тяжелые времена.
— Тяжелые времена, — как эхо, повторил Вессад.
Наполеон не слушал. Он думал о другом и вдруг заговорил быстро и страстно:
— Мир увидит великие победы. Через месяц я буду на Висле, через год — на Темзе. Русский поход ничего не значит, господа, вы это скоро увидите…
Должно быть, он не раз говорил эти слова, он повторял их, как заученные. Мерие смотрел слезящимися глазами на императора, на его лицо одержимого, с широко раскрытыми глазами, остановившимся, ничего не видящим взором.
— Господа, я приказал Даву расстрелять гамбургских торгашей за то, что они мешали мне блокировать Англию. Я приказал посадить в тюрьму пятьсот богатейших граждан Гамбурга и конфисковать их имущество за то, что они мешали мне уничтожить Англию. Господин Вессад, поезжайте в Рубэ! Господин Мерие, возвращайтесь в Лион! Скажите французским негоциантам, что их может постигнуть судьба гамбургских купцов, несмотря на то, что они — французы! Помните это!
Мерие и Вессад стояли с опущенными головами.
Они не пытались говорить, да он бы их и не услышал. Он кричал в исступлении, в припадке ярости, не видя их, обращаясь к тем, кто был далеко от Дрездена:
— Мы воевали, мы возвеличили и прославили Францию, а вы грабили! Теперь вы хотите лишить меня неслыханной славы и власти над миром! Нет, нет и нет! Помните это!..
Он вдруг повернулся спиной к Мерие и Вессаду, подошел к двери и ударом сапога открыл ее. Прежде чем уйти, он остановился на пороге и совсем другим голосом, спокойно и сухо повторил:
— Помните это.
Адъютант проводил Мерие и Вессада до кареты. В карете Вессад, наконец, пришел в себя и, задыхаясь от волнения, спросил Мерие:
— Ну, что вы на это скажете?
Мерие молча смотрел в окошко кареты. Они ехали к пловучему мосту. На улицах Дрездена звучала французская солдатская песня. Странно, что ее пели ломающиеся, мальчишеские голоса. Шла рота пехотинцев с тяжелыми ружьями на плече, шагали мальчуганы в солдатских мундирах.
— Что вы на это скажете? — повторил Вессад.
Мерие повернул к нему восковое, безжизненное лицо. Голова его тряслась (карета ехала по разбитой мостовой), голос прерывался:
— Помню… в 767 году наводнение смыло мост через Рону… Это случилось ночью. Было еще темно, но уже чуть светало… Мы стояли на берегу. Вдруг на горе появилась карета. Четверка горячих коней летела во весь опор. Люди побежали за ней, кричали, но ни кучер, ни лакеи не обращали внимания на крики. Из окна выглянул человек в белом парике и голубом камзоле. Он кричал «Вперед! Вперед! Скорее!» И карета умчалась… Этот человек торопился в Париж. Он не знал, что мост через Рону рухнул. Ему было смешно, что какие-то жалкие людишки что-то кричат ему и машут руками… Потом рассказывали, что его ожидало в Париже счастье, богатство, милость короля… Он мчался, мчался: «Вперед! Скорее! Вперед!» И через мгновение четверка лошадей, карета, кучер — все рухнуло с обрыва в Рону.
Мерие умолк и, наклонившись к самому уху Вессада, прошептал:
— У того… там, во дворце, было такое же лицо, лицо человека из кареты…
«Во всяком случае, я не хотел бы быть на его месте», — подумал Вессад.
7
То, что именовалось «штабом его величества» императора Александра, находилось в замке Петерсвальд, близ Бреславля, на границе Саксонии.
Трудно было понять, как маленькое селение, расположенное вблизи замка, вместило такое множество штабных офицеров, свиты, придворных, сопровождавших в походе Александра.
В этой кипевшей, как потревоженный муравейник, толпе можно было увидеть русских гусар, лейб-казаков в красных мундирах и высоких шапках, гоффурьеров в ливрейных фраках с черными орлами. За высокими стенами — во дворе замка и в галерее над замковым садом — ожидали аудиенции русские и прусские генералы и дипломаты. Чуть сторонясь их, торопливыми шажками прошел человек лет тридцати, почти карлик ростом, одетый, как на бал, — в оливкового цвета фрак, серые панталоны, сапоги с желтыми отворотами и кисточками. Маленький рот его застыл в недоброй улыбке, из-под длинных ресниц глядели черные, пронизывающие насквозь точки зрачков. Куда бы он ни шел, толпа штабных и придворных раздвигалась и уступала дорогу. Это был статс-секретарь императора Александра граф Карл Васильевич Нессельроде, Нессельрод, как называли его русские.
Нессельроде мог всюду следовать верхом за императором и заведовать императорской личной канцелярией. Такой человек, пожалуй, был необходим царю, однако его присутствие умаляло значение канцлера Румянцева — «престарелого и болезненного», как о нем со вздохом говорил Александр.
Придворные шалуны не могли забыть, что статс-секретарь русского царя родился в Лиссабоне, на английском корабле, окончил гимназию в Берлине, из Карла Вильгельмовича стал Карлом Васильевичем. Но стоило графу Неосельроде повернуть голову туда, где послышался смешок, шутники умолкали и старались не встречаться с холодным взглядом маленьких, как бусинки, глаз.
Так, не глядя ни на кого, но видя всех, он прошел в боковой полутемный зал, служивший когда-то казармой для замковой стражи.
Здесь было прохладно и сыро. Хотя за стенами был теплый майский день, но по приказу Нессельроде топили камин. С треском разгорались поленья, и человек, сидевший у огня, не услышал легких и быстрых шагов. Нессельроде появился так неожиданно, что человек у огня вздрогнул, но тотчас же встал и почтительно поклонился. В отблеске пламени можно было разглядеть его красное, как бы воспаленное лицо и шрамы от сабельных ударов.
— Я заставил вас ждать, — небрежно сказал Нессельроде, — но что поделаешь…
Его гость был случайным парижским знакомым, надо было ему показать, что Карл Васильевич стал весьма значительной особой и не склонен помнить случайное знакомство тех времен, когда состоял при князе Куракине в Париже.
Нессельроде сел в услужливо подвинутое кресло и, как бы думая о другом, спросил:
— Что нового в Вене?
— Я оставил Вену четыре дня назад, — хриплым голосом ответил собеседник. — Город был в смятении, толпы народа окружали дворец французского посла. В окна летели камни. С тех пор как карету посла забросали грязью, он избегает выезжать. Чернь распевает обидные для французов песни, полиция разгоняет толпы, но она бессильна.
— А господин канцлер? — холодно улыбнувшись, спросил Нессельроде. — Почему сто тысяч австрийцев стоят без движения в Богемских горах? Неужели марш во фланг Наполеону князь Меттерних думает заменить дипломатическим демаршем в Лондоне и Париже? Эта медлительность ставит в невыносимое положение его друзей.
— Лютцен… Бауцен… — заметил собеседник. — При дворе императора Франца только и слышишь: «С парижскими мальчишками он заставил своего противника уйти за Эльбу…»
— Что делает австрийская миссия в Лондоне? — не слушая, продолжал Нессельроде. — Мой милый барон фон Гейсмар, вы не можете мне на это ответить… Утверждают, что посланцы князя Меттерниха уговаривают англичан заключить мир с Наполеоном. Они стараются доказать, что падение Наполеона усилит Россию, что сильная Россия опаснее Наполеона…
— Странно, что я ничего не слыхал об этом.
Нессельроде прищурил глаза и с любопытством поглядел на своего собеседника:
— Вы очень комично описали мне музыкальные упражнения императора Франции. Я оценил ваше остроумие, но мне было бы интересно узнать кое-что другое… Например, тайные намерения князя Меттерниха, — разве об этом ничего неизвестно при дворе? По крайней мере, какие строят догадки, предположения?.. Вы ничего не слышали о подробностях истории с английским курьером, который вез депеши лорду Каткэрту, в Петербург?
— Вы говорите о нападении на курьера? Но, право, об этом говорили один вечер, не дольше, и все винили французов… Мое положение в Вене не позволяло мне интересоваться подобными историями. Кто я? Путешественник, случайно задержавшийся в Вене. Другое дело, если бы я принадлежал к штату российского посольства…
— Вы просили в письме аудиенции у его величества…
— Я был бы удовлетворен, если бы вы, граф, доложили императору о том, что я счастлив служить под вашим начальством, в штате российского посольства при Венском дворе…
— Я думаю, — растягивая слова, сказал Нессельроде, — я думаю, что мне не удастся найти для вас пост, который бы соответствовал вашим личным достоинствам… Ваш возраст и положение в свете не позволяют мне предложить вам незначительную должность.
