Последний полет орла - Екатерина Владимировна Глаголева
– Хорошо, поезжайте. Натан живет рядом с Сити, за Лондонским мостом. Нью-Корт, Сент-Суизинс-лейн, второй дом. – Он заставил Якоба несколько раз повторить адрес, потом открыл ключом ящик своего стола и достал оттуда черный бархатный мешочек, звякнувший у него в руках: – Вот, это вам на дорогу, а это – для моего брата.
Джеймс нацарапал на клочке бумаги строчку из крючков, черточек и точек справа налево.
Выскочив на улицу, Якоб припустил бегом, стуча набойками по булыжникам. Шел десятый час вечера; влажный холод лез за пазуху и в рукава, масляные фонари тускло мерцали в тумане. Окна русского посольства на улице Прованс были не освещены, улица Лепеллетье казалась тихой и пустынной, зато на бульваре Итальянцев царило шумное воскресное оживление, несмотря на Великий пост: там прогуливались разодетые дамы с кавалерами и проезжали элегантные экипажи. В подворотнях и на первых этажах гостиниц на улице Ришелье горели газовые рожки, отбрасывая на мостовую колышущиеся полотнища света; бодро цокали копытами лошади, развозя публику в фиакрах от здания оперы, между аркадами Пале-Рояля текли людские ручейки. По тротуару шли две девушки в светлых пальто и шляпках раструбом; увязавшиеся за ними молодые люди восторгались вслух элегантностью их нарядов, чтобы привлечь их внимание. Якоб им позавидовал. В конторе Ротшильда соблюдали субботу, а в воскресенье работали; впрочем, даже если не учитывать это обстоятельство, Якоб не смог бы себе позволить тратить деньги на развлечения, поскольку регулярно откладывал часть своего жалованья, чтобы отправить матери во Франкфурт. Ну ничего, если он выполнит сегодняшнее поручение, его жизнь непременно изменится. Как – пока лучше не загадывать, но прежней она уже не будет, он это чувствовал.
В кафе «Режанс» Шмидта не оказалось; запыхавшемуся Якобу сказали, что он ушел домой. Вот досада! Не беда, он знает адрес. На пути к выходу Якоб зацепил взглядом мраморную столешницу с шахматной доской, на которой позволяли играть только особым гостям: в 1799 году за нею сидел генерал Бонапарт, собиравшийся стать Первым консулом…
Поднявшись на третий этаж по узкой темной лестнице, где пахло кошками, Якоб постоял на площадке, унимая дыхание и оправляя костюм, и лишь затем постучал. Шмидт открыл ему сам; он был без сюртука и выглядел озабоченным.
– Я не застал тебя в кафе и решил заглянуть, – сказал Якоб наигранно бодрым тоном. – Ты что так рано ушел? Не заболел ли ты?
– Ах, нет, – поморщился Шмидт, – мне надо срочно ехать в Лондон по службе. Что за жизнь! Скитаюсь, как Вечный жид. Я заказал почтовую коляску на одиннадцать часов. Прости, мне нужно собираться.
– Так я поеду с тобой! – радостно воскликнул Якоб, точно эта мысль только что пришла ему в голову. – Мне как раз нужно в Булонь по делам конторы, я думал отправиться завтра, но раз такое дело, то я, пожалуй, составлю тебе компанию. Вдвоем не так скучно, и я захватил вот это!
Он показал коробку с шахматами, которую одолжил в кафе. Шмидт просветлел: шахматы были его страстью, заменявшей ему все другие удовольствия. Сидя над клетчатой доской, нескладный застенчивый немец превращался из мальчика на побегушках в мыслителя и стратега. Чтобы окончательно убедить его, Якоб добавил, что берет на себя все расходы на еду и пиво.
Шмидт завернулся в суконный плащ, и Якоб запоздало подумал о том, что рискует замерзнуть в пути: на нём были только длиннополый сюртук, фланелевый жилет и полушерстяные панталоны. А если пойдет дождь? Но не отступать же теперь!
Когда двуколка остановилась у заставы Шайо, Якоб сжался в комок, пока Шмидт показывал свою подорожную, и боялся, что караульный с фонарем заглянет внутрь, однако их пропустили беспрепятственно. На станции за заставой они впервые сменили лошадей. Остаток ночи Якоб продремал, положив голову на плечо Шмидта, а замерзшие руки засунув между колен; в Шантильи приятели выбрались наружу, откинув кожаный фартук, чтобы размяться и выпить горячего кофе на станции. Уже светало; навстречу им по «Рыбной дороге» торопились в Париж телеги, запряженные першеронами, чтобы к рассвету доставить на Рынок свежий улов.
Лошадей меняли каждые два часа. Клермон, Бретей, Амьен… Пока конюхи возились с упряжью, Шмидт и Якоб сражались за шахматной доской. Иногда партия затягивалась, и тогда Якоб нарочно проигрывал, чтобы не задерживаться, потому что продолжить игру в двухместной коляске было невозможно, а Шмидт, заигравшись, забывал обо всём на свете. Подумаешь, шахматы! Всего лишь игра, развлечение. Жизнь – вот где важно побеждать! Говорят, что Наполеон вовсе не был хорошим шахматистом, ну и что? Зато он стал императором. А Шмидту предлагали десять тысяч только за то, чтобы доставить в Лондон еще одно письмо, и он отказался! Разве это умно? Сколько бы Якоб смог сделать на десять тысяч! Возможно, даже открыл бы свою собственную контору. А что? Если нужно подсчитать в уме прибыль за шесть месяцев от облигаций с доходностью 25,6 %, он даст фору любому академику. Кстати, десять тысяч он лучше вложил бы в ценные бумаги года на полтора, поднабрался бы опыта, завязал нужные знакомства, продал бумаги с большой выгодой, и вот тогда… Пожалуй, ему следует перейти в христианство. Конечно, для матери это станет жестоким ударом, но в Париже выгоднее быть христианином, чтобы вести дела – большие дела. Евреи здесь не в почете. Взять хотя бы Ротшильдов. Джеймс сам сказал, что в подвалах его банка лежат пятьдесят миллионов, но это деньги не французских клиентов, а английского правительства. Во время войны Натан Ротшильд в Лондоне скупал слитки у Ост-Индской компании, потом перепродавал правительству, переправлял во Францию (уже по поручению английского кабинета), там Джеймс обращал золото в векселя, подлежавшие учету в испанских банках, Карл и Соломон везли векселя в Испанию, а деньги по ним получал Веллингтон, сражавшийся с войсками Наполеона. Теперь война закончилась, Веллингтон – посол во Франции, золото предназначается обретшим свободу немецким княжествам, которые потом всё равно обратят его в английские ценные бумаги… Ротшильды как были менялами, так и остались, получая лишь небольшой процент от сделок; вернется Наполеон, отберет английское золото – и им конец. А вот, например, Жак Лаффит, начинавший свою карьеру посыльным у
