В ожидании весны - Ованес Азнаурян
Когда он закурил, она посмотрела на него и улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она.
Он ничего не сказал и только погладил ее по щеке. Поцеловать ее он не захотел.
– Смотри, где одеяло. – Она рассмеялась. – Мы далеко ушли.
– Даже слишком, – сказал он. Одеяло, скомканное, пыльное, в травинках, лежало где-то внизу. Потом он увидел, как по бедру молодой женщины ползет божья коровка. – Щекотно? – спросил он.
– Нет. Почему она не взлетает? – спросила она, и, когда божья коровка доползла до живота, Аэлита напрягла мышцы. Божья коровка, обогнув пупок, поползла к груди.
– Ты ей нравишься, – сказал он.
– В таком случае она должна была остановиться вот здесь. – Она положила туда его руку. Потом стряхнула с себя насекомое и прижалась к мужчине.
– Докуривай скорее, – сказал она.
– Ты что, хочешь еще?
– Да. А что?
– Пойдем лучше в лагерь.
– Не хочу.
– А по-моему, лучше вернуться. Нас уже давно нет. Они будут волноваться.
– Вряд ли. И ты это знаешь. Что там? – Она показала рукой.
– Яхта. – Он знал, что она без очков плохо видит. – Уже возвращается. Давай и мы вернемся.
– Ну, что ты хнычешь? Надоело! – Аэлита села. Она была очень молодая и красивая.
– Нам надо вернуться, – сказал он. – Я чувствую это.
– А ты ничего другого не чувствуешь? – Она прикоснулась к нему рукой.
Он улыбнулся:
– Да. Чувствую.
– Зачем же нам возвращаться?
– Пожалуй, ты права.
– Если что-нибудь случится, они нас позовут.
– Да, – согласился он.
– Тогда лежи спокойно, – сказала она.
И он бросил подальше окурок.
– Я сейчас покажу, в чем была ошибка божьей коровки, – сказал он.
Она ответила:
– Покажи. Покажи…
А потом они услышали свои имена. Их звали.
– Что там могло случиться? – Он был недоволен.
Она, не открывая глаз:
– Какая-нибудь чепуха.
Когда они вернулись в лагерь, все уже бегали туда-сюда и был настоящий переполох.
– Что нам теперь делать? – Аэлита плакала.
– Не надо было упускать яхту!
– Тигран, мне страшно!
– Слушай, ты не знаешь, куда остальные идиоты подевались? Нам машина нужна! Где же этот апуш[3] Гарик?
– Нет же, нет!
– Продолжай звать их… Громче! Зови Гарика! Зови Маргариту!
Тигран вылил две кружки севанской воды на того, кто лежал на прибрежном песке. Солнце уже заходило за холмами. Оно было там, где и должно было быть.
Не было только яхты.
Севан – высокогорное озеро, находящееся на высоте около 1900 метров над уровнем моря, и простой радиоприемник VEF 202 ловил «Монте-Карло» и даже «Радио Свобода». Благодаря этому радиоприемнику они тем летом и узнали, что умер Джо Дассен (Гарик: «Помните ту песню, «Salut»? Вот этот певец умер…»), а за месяц до того – «В Москве умер муж Марины Влади Владимир Высоцкий». И они потом долго обсуждали:
– Высоцкий умер! Высоцкий умер!
Лежащего же тем летом 1980 года в бессознательном состоянии на берегу озера Севан звали Ваге Саакян. Ему, как и остальным, в том числе и Тиграну, который спас его в итоге и с которым Ваге познакомился накануне, шел двадцать третий год. Он писал рассказы и мечтал вступить в ряды Союза писателей Армянской ССР и печататься в легендарном журнале «Гарун»[4]. Тогда главным редактором еще была Анжик Акобян…
Накануне Ваге Саакян познакомился еще с одним человеком из компании Тиграна Гаспаряна. Это была рыжеволосая, такая же голубоглазая, как и сам Ваге, Тагуи (Тигран называл ее «ареви ктор» – «кусочком солнца»). Тагуи тоже спасла его, и они поженились через полтора года. Раньше всех друзей. Они стали жить у родителей Тагуи. Потому что у Ваге не было родителей. А у Ваге с Тагуи не было детей. Долгое, еще очень долгое время.
2
Долгое время прошло с тех пор, и вот двадцать первого марта 1982 года пошел последний снег. С утра. И шел весь день. И было воскресенье. У Мануш с утра не было настроения, потому что после разговора с дочерью накануне вечером она плохо спала. Мануш просто не понимала, почему дочь ее Тагуи упрямится и не соглашается пойти к хекиму[5] Чалику из деревни Мардашат.
– Ты пойми, – говорила она. – Ты не молодеешь, а ребенка рожать надо в молодости.
– Мам, ты же образованный человек, как ты можешь посылать меня… к хекиму? Мы с Ваге сдавали анализы. Никаких проблем нет. Когда будет, тогда и будет. Отстань от меня уже с этим вопросом, вай!
– Ты не понимаешь, – грустно продолжала Мануш. – В течение тридцати девяти лет занимающийся врачеванием хеким Чалик Мартиросян даже не помнит, сколько людей он вылечил. И тебе нечего стесняться. Он – семидесятилетний старик, у которого нет образования, нет каких-либо документов, кстати сказать. Но по иронии судьбы к нему обращались в течение десятилетий тысяча людей, включая должностных лиц. Его домик в деревне Мардашат, говорят, всегда переполнен, к нему приходят за помощью как из разных уголков Армении и всего Советского Союза, так и – скажу тебе по секрету – иностранцы, которые слышали о легендарном хекиме. Сходите к нему. Я хочу внуков!
– Иностранцы? – весело и ехидно переспросила Тагуи. – Откуда же у тебя такие сведения, мамуля, ты что, гэбэшница?
– Мне Араксик рассказывала из третьего подъезда.
– Мама! Ты же кандидат наук все-таки! Коммунист! Партия не одобрит твоего мракобесия! – И Тагуи, расхохотавшись, ушла в свою комнату.
На следующий день, в воскресенье, когда пошел последний снег, Мануш весь день хмурила брови и была немногословна.
– Как вам налить, густой или жидкий? – спросила она, разливая суп с макаронами и чечевицей.
– Мне жидкий, – ответила дочка, пианистка.
– Как вам будет угодно, – промямлил муж дочки.
– Мне все равно, – отозвался отец дочки, отправляя черный хлеб с луком себе в рот.
– Сразу же начинайте есть, пока горячий. А то тарелки холодные, суп быстро остынет.
За окном шел снег, и было двадцать первое марта. По календарю уже давно весна…
– Суп очень вкусный, – пробурчал тесть. – Это означает, что без пятидесяти граммов не обойтись. А?
– Не надо, я тебя прошу просто! – сказала теща.
– Надо, надо. Как не надо? В такую погоду как раз и надо выпить. – Тесть полез в шкаф за бутылкой и рюмками.
– Он пить
