Баллада о Бородинском сражении 1812 года - Орис Орис
И тошнотворный смрад от липких конских крупов
Смешался со зловонием запёкшейся крови…
И сразу не понять, кто ранен, кто убитый,
Чья голова лежит в крови вся, на песке…
Чья в сапоге нога?.. Чей медальон раскрытый,
Так бережно зажат в оторванной руке?…
И сотни лошадей, повергнутые наземь,
В агонии храпят, повыкатив глаза…
И наравне лежат в кровавой скользкой грязи
Графья и мужики, бароны и князья…
К двенадцати часам кавалерийский корпус
С полками казаков и дерзко, и умно,
На правом берегу устроив дикий хаос,
Топили в Колоче бригаду Орнано.
Построившись в «каре», лейб-гвардия пехоты,
С утра вступивши в бой с бригадой кирасир,
«Железных удальцов» брала на пики слёту,
Вонзаясь остриём в «железный» шик мундир…
Пехоту поддержал кавалерийский корпус,
Дивизия Дуки из русских кирасир…
Переведя «каре» в подвижный острый «конус»,
Лейб-гвардия стрелков заткнула рёв мортир…
Поняв, что левый фланг им не разбить на плеши,
Французы, отступив, предприняли маневр:
Покинули курган и Масловские флеши,
Чтоб яростным огнём атаковать наш центр…
На Красный холм, где бьют лишь восемнадцать пушек,
Наполеон послал отборные войска…
Но наши егеря вновь оказались лучше,
Лишь только потому, что за спиной – Москва!
Визжали штуцера, шеренги разрушая,
Валили наземь всех, колонны их круша,
Под русское «ура», молитву совершая,
Рвалась под небосвод бессмертная Душа…
А пушки всё сильней атаки наши глушат,
Шрапнелью поливая уставших егерей…
В пороховом дыму всех убиенных Души
Взлетали в небеса, к Обители своей…
Но силы не равны! После второй атаки
Повержен был редут Раевских батарей, -
Мы отдали его, но не дрожа от страха,
А чтоб не окружил нас полк польских егерей…
Все силы сжав в «кулак», тридцатый полк Бонами,
Воспользовавшись тем, что ядра землю жгут,
Прорвался сквозь заслон гвардейцев с егерями,
Взобрался на курган и захватил редут.
Но, бросив правый фланг, в штыки пошла пехота:
Ермоловский, Уфимский, Кутайсовский полки,
А в тыл, врагов тесня, впились буквально с лёту
Уварова и Платова лихие казаки!
Кутузов для того, чтоб возвратить курган нам,
Отвоевать редут и разгромить врага,
Послал пехотный корпус Толстого-Остермана,
А фланги укрепила конница Корфа…
Был жесточайший бой, и в рукопашной битве,
В толпе сплошной людей и потных лошадей
Мелькали лишь штыки, точёные как бритва,
Да сабель языки средь плоских палашей.
Ударив справа в тыл, внутрь вражеской колонны,
На помощь егерям прорвались вдоль реки
Кавалерийский полк и тридцать эскадронов, -
Драгунские, гусарские и пешие полки.
Смешалась в драке кровь драгунов и уланов,
Гвардейцев, егерей и раненых коней.
Повсюду: по бокам, и позади, и прямо –
Рычанье злых людей, похожих на зверей…
Впиваются штыки в тугую мякоть плоти
И пляшут палаши по телу и рукам…
Направо – бей и режь! Налево бей! Напротив!..
Смотри, не напорись на лезвие клинка!
Чтоб выжить целый час там, где ужасно страшно
Где армии сошлись на рукопашный бой,
Не важно, кто сильней, не важно, кто отважней,
А важно не устать размахивать рукой.
Прорвавшись к пушкарям в атаке, очень живо
Мы сбросили Бонами с кургана до реки,
И, не сбавляя темп, столкнув врага с обрыва,
Надели мы месье на русские штыки!
Кавалерийский корпус Огюста Коленкура,
Объединив свои полки с пехотой Богарне,
Застали егерей во время перекура,
За собираньем тел израненных людей.
Раевских батарей в четыре пополудни
Мы не смогли сдержать и от врагов спасти…
И пал Красный курган после защиты трудной,
Его не удалось нам снова обрести…
К шестнадцати часам, в день Бородинской битвы,
Финляндский и Семёновский лейб-гвардии полки,
Ещё Преображенский полк, атаковав массивы,
Согнали кирасиров до Колочи реки.
До вечера бои прошли. Стреляла артиллерия,
Бомбя с Курганной высоты на Утицкий курган…
Екатеринославский полк гвардейской кавалерии
Весь правый фланг освободил от вражеских улан.
Когда спустилась ночь, стрелял француз всё реже,
А к десяти часам закончил артобстрел…
Кутузов же свои Семёновские флеши
С курганной высотой отбить вновь не сумел.
Он приказал войскам в ночь отступить к Можайску…
О чём Наполеон под утро лишь узнал,
Но догонять не стал… От бородинской встряски
«Великий император» слабей намного стал.
Оставив четверть армии на бородинском поле -
Скончавшихся от ран французов, прусаков,
Поляков, итальянцев и прочих подневольных,
Он понял, что подмять Россию не готов!
И Слава, и Удача – капризные старухи,
Вдруг резко отвернулись, задрав свои зады…
А потому в ту ночь французы пали духом,
Не в силах воскресить разбитые ряды…
Сто тысяч мертвецов по чьей-то злобной воле
Остались там лежать, где бой последний был…
И лишь после войны на Бородинском поле
Тут выросли холмы из братских, из могил…
Но, подойдя к Филям, Кутузов дал команду:
Москву не защищать, а сквозь неё пройти,
И, обновив полки, дивизии, армадой
Врага атаковав, победу обрести!
Наполеон вошёл в почти пустынный город…
Но, заселившись в Кремль, он скоро загрустил:
Сгорели все склады с провизией! И голод
Словно дамоклов меч над армией застыл…
Признав, что зимовать в Москве весьма опасно
Без фуража, еды, одежды, в холода,
Он понял, что пошёл с войной на Русь напрасно,
Что воевать с Россией не станет никогда…
И он решил уйти из проклятой столицы,
Взорвав дворцы и Кремль, и храмы, и мосты…
Но вот из-за того, что стал он торопиться,
Не удалось ему разрушить всей Москвы…
Наполеон бежал ухабистой дорогой,
С надеждой обратясь к Всевышнему Творцу!..
Но промолчал Творец на просьбу о подмоге,
Ведя его войска к бесславному концу…
ТОЧКА ЗРЕНИЯ НАПОЛЕОНА БОНАПАРТА О СВОЁМ РОССИЙСКОМ ВОЯЖЕ, ТАК ИЛИ ИНАЧЕ ВЫРАЖЕННАЯ ИМ ВО ВРЕМЯ ЕГО БЕГСТВА ИЗ МОСКВЫ
Сняв треуголку и сидя в ландо –
Своей лучшей рессорной карете,
По Старой Смоленской дороге с трудом,
Цепляясь за каждый ухаб,
Подбородком повиснув над алым крестом
Вестфальского Ордена с лентой,
Покинув Смоленск и свой временный штаб,
От Орши ещё, может, в сотне верстах,
Дремал император под пледом…
Конец октября. Мелкий дождь моросил,
Сливаясь с туманным рассветом…
Он, чувствуя мелкую дрожь на губах,
У Бога за что-то прощенья просил,
Немного волнуясь при этом,
Добавил, что если его Бог простил,
То пусть заодно Он поможет в делах –
Хоть чудом, хоть дельным советом…
– О, Бог мой, Ты, видно, покинул меня…
Видать, не
