Поляне(Роман-легенда) - Хотимский Борис Исаакович

Восточные римляне почему-то не распяли вниз головой и не четвертовали молодого вождя повстанцев, не скормили львам-людоедам и не залили глотку расплавленным свинцом. Вероятно, в порыве великодушной снисходительности (сильные мира сего иногда позволяют себе такую роскошь) они даровали ему жизнь — на время. Но взамен отняли свободу — навсегда. Сделали рабом.

Быть может, потому еще пощадили, что проведали о его умениях. Возглавлявший повстанцев пастух знал не только своих коз и овец, но еще знал столько разных языков, сколько пальцев на руке. И при всем при том умел также врачевать раны и ухаживать за лошадьми. Он был ценным рабом, а восточные римляне знали толк в ценах и умели не упускать своей выгоды.

Потомки западных римлян к тому времени давно выродились и были покорены свирепыми готами. А эти, восточные… В их жилах текла греческая кровь, смешанная с кровью многих прочих народов; они говорили и писали теперь не столько по-латыни, сколько по-гречески, и не Рим был теперь их главным городом. Но все их законы и указы звучали только на латинском языке, и они гордо называли себя римлянами, а всю свою империю и ее столицу — Вторым Римом.

Раб был продан немолодому Хозяину, возглавлявшему гарнизон одной из пограничных цитаделей на правом берегу Истра. Крепость эта то и дело отбивалась от участившихся нашествий славинов и антов[3], родственных меж собой и говоривших на почти одинаковом языке. Гарнизон получил подкрепление. Хозяин начал предпринимать встречные вылазки и велел Рабу овладеть еще и тем нелегким языком, после чего всегда брал его с собой в сражения — для переговоров с противником и допроса пленных. Однако никакого оружия Рабу не доверили. Было бы у него сегодня хоть какое-нибудь оружие! Как это тяжко и унизительно — погибать без возможности защищаться…

Хозяин не обижал своего столь ценного раба, даже оберегал всячески (до нынешнего дня, когда и самого себя не уберег!) и никому не продавал, хотя деньги ему за такую живую ценность предлагались немалые и не раз. Даже позволил Рабу жениться на приглянувшейся рабыне-гречанке, которую разоренный и затравленный имперскими чиновниками земледелец продал в рабство еще подростком — в счет недоимок. Она тоже неотлучно находилась при Хозяине, поскольку умела готовить вкусные блюда, а тот, как и многие его соотечественники, был изрядным чревоугодником. Не желая отказывать себе в любимейшем из удовольствий, он не оставил повариху в цитадели даже на сей раз, хотя она вот-вот должна была родить.

Кого родить? Раба или рабыню? Где она сейчас, жива ли? Удалось ли ей спастись? Не дай бог — плен. Беспощадные анты и славины не пощадят беременную — какой, мол, от нее прок…

О ней, о жене своей, и подумал первым делом Раб, когда очнулся и увидел перед глазами бурую траву, забрызганную кровью, своею собственной кровью, когда-то свободной, а ныне рабской…

Брызги на траве стали быстро расти, будто приближаясь, превращались во множество красных светил, прозрачных и заслоняющих друг друга, покуда все не застлало сплошь прозрачно-красным, огромным и так тоненько звенящим. Нарастала, вместе с красным и звенящим, нестерпимая боль в глазах и ушах, накатывала непривычная, пугающая дурнота… Затем не стало ни боли, ни краски, ни звука.

2. Рекс

Рекс — предводитель полянской дружины антов — ликовал. Победа! Большой полон, богатая добыча. Радость безмерная! Запрокинув над собой турий рог на цепочке, с узорчатым серебром по краю, заглотнул без передыху все вино из него. Добытое у ромеев, багряное и густое, как тихая кровь из взрезанной руки. Кислятина! Свой мед вкуснее — не сравнить. Да жаль, из взятого с собой в поход нисколько не осталось. Коли будет на то воля богов, вернется Рекс на Днепр, к родным Гóрам, — уж там не одна вместительная посудина из облитой глины, пузатая да широкогорлая, полная меду, ждет его…

Теперь он не жалел, что примирился с соседними антами — росичами, северянами, древлянами и прочими. Иные же, помельче, давно уже считали себя полянами и называли так же, эти все с ним пошли на Истр. К ним примкнули спустившиеся к Горам по рекам из полуночных лесов дреговичи и кривичи, радимичи и вятичи… Много племен пошло в этот поход. Иные, не имея достаточно челнов и коней, на полпути отстали и сели на свободных землях, прельщенные их плодородностью. Зато уже в степной полосе прибавились дружины дулебов, уличей и тиверцев. А подойдя к болотистому устью Истра и поднявшись по левому берегу, соединились со множеством славинских племен, которые не первый год уже подходят к Истру из горных лесов, из лесных топей, оседают целыми родами на левом побережье и все настойчивее, все чаще переходят на правый берег, разоряя пограничные ромейские земли. Набеги эти славины нередко затевают вместе с антами. Так было и на сей раз. Славный поход, славный набег! Нет, Рекс не жалел, он был доволен.

Вспомнил, как перед рассветом, оставив вытащенные на песок челны и упрятав в кустах левобережья походные возы, переправились на плотах и просто вплавь через Истр, углубились тотчас, на ходу просыхая, в правобережные земли и к началу дня достигли великой крепости. Стены — как обрывы на Полянских Горах, крутые, высокие. Десять башен вдоль стен стоят — девять четырехугольных и одна круглая, к верху сужающаяся. По двум углам — спаренные, по другим двум углам — одинокие, но те два угла на речку выходят, которая в Истр втекает. К одной угловой башне — мост через речку, а на мосту был пост ромейский, но славины еще ночью подобрались и вырезали его весь. По бокам от круглой башни — двое небольших ворот, прямо в стенах, к ним две дороги проложены. И еще дорога, пошире, входит в крепость через ворота головной башни, что высится по другую сторону от речки. Внутри крепости все вошедшие в нее дороги продолжаются, пока не встретятся, а по сторонам от них — дома светлокаменные, крыши двускатные под рыжей черепицей, одни повыше, другие пониже. На самом высоком, выше головной башни, крест виден, там ромеи своему богу молятся. Иные дома не сами по себе стоят, а тесно, один к одному впритык, окружая свободную площадь. Будто вторая крепость внутри получается, подступись попробуй. На площадях повсюду — шатры ромейские, двускатные и конусом. Возле конюшен все уставлено повозками и боевыми двуколками, дышлами в небо. Тут и там ромеи строем ходят, копья держат ровно, не как-нибудь. Каковы-то они в бою окажутся, в сече лютой?..

Славины решили подойти со стороны круглой башни — там все же двое ворот в стене, в случае чего легче будет пробиться. Анты, в их числе и поляне Рекса, укрыли себя и коней по другую сторону крепости, за развалинами построек, сгоревших еще в прежний набег — одни только каменные стены да обезглавленные мраморные столбы остались…

Не счесть подошедших к крепости славинов, детей многих братских племен, обитающих на полночь от Истра и говорящих единой речью, понятной каждому анту. Одни после набега возвратятся восвояси, в покрытые тесным лесом скалы, прорезанные туманными ущельями, на заросшие склоны пологих холмов и в сырые долины. Другие попытаются осесть и закрепиться здесь, на левобережье, где после прежних набегов иные, пошустрее, успели обзавестись хозяйством, женами да младенцами в кое-как устроенных полуземлянках-мазанках. Строиться надолго и основательно смысла мало: здесь не лес, где укрыться можно, — здесь то ромейское войско потревожит, а чаще — гунны с восхода или готы с заката, теми же ромеями натравленные. Сегодня, однако, сами славины — вместе с боевыми друзьями братьями антами — вознамерились потормошить да попотрошить ромеев. Для того и переправились через Истр.

Где ложбинкой, где за бугорком, вжимаясь в остывшую за ночь росистую траву, продвигая перед собой выдранные кусты, подползли пешие славины к стенам крепости. И — по знаку своих вожаков — появились у самых стен внезапно, разом, будто из глубин земли выскочили. Тут же достали стрелами сколько-то раззяв-ромеев, не успевших укрыться за зубцами стен. Но с круглой башни и с той угловой, которая слева у моста через речку, — отовсюду сыпанули по славинским головам ответными стрелами, а также камнями. И не одна голова, в темно-русых долгих кудрях либо обрито-чубатая, улеглась в траву и пыль тут же, перед стенами.