Александр Барков - Сквозь дым летучий
Правый фланг русских войск под командованием генерала Барклая-де-Толли располагался по холмистому восточному берегу Колочи.
В центре стояли войска генерала Дохтурова, отличившегося при обороне Смоленска. Здесь, между Бородиным и Семеновским, было построено крупное курганное укрепление – монет, рассчитанное на восемнадцать орудий. Впоследствии оно получило название курганной батареи генерала Раевского.
Правый фланг и центр прикрывали основное стратегическое направление на Москву – Новую Смоленскую дорогу.
На левом фланге, более пологом и потому менее защищенном, размещались войска князя Багратиона. Здесь, на месте порушенной деревни Семеновской, соорудили специальные земляные укрепления – флеши; здесь стояла двадцатичетырехлинейная батарея. По окончании битвы эти укрепления снискали себе неувядаемую славу, их нарекли – Багратионовы флеши.
Главная квартира находилась в селе Татаринове.
Командовал всеми войсками светлейший князь Кутузов-Смоленский. При нем состояли: пресловутый помощник, «господин без отечества» барон Беннигсен; начальник штаба 1-й армии, проницательный и умудренный боевым опытом генерал Ермолов; видный стратег, генерал-квартирмейстер Толь. Артиллерию 1-й армии возглавлял генерал Кутайсов. Готовясь к генеральному сражению, фельдмаршал «приводил войско в уверенность и полную надежду дать отпор врагам своим».
Получив известие от маршала Нея, что русские остановились на месте и укрепляются, Наполеон несказанно обрадовался.
– Все ж таки предстоит генеральная битва! Исход ее для меня ясен! Эта старая лисица Севера – Кутузов будет наконец-то разбит! – воскликнул он, обращаясь к своим приближенным. – Лошадь! Мою лошадь! Пора отворять ворота Москвы, – и поскакал к Шевардину.
– Я бы очень хотел доказать Наполеону, что на сей раз он ошибся, – усмехнувшись, молвил светлейший князь Кутузов, когда ему донесли слова французского императора.
Наполеон издал приказ по армии: «Воины! Ваши желания исполняются! Мы приближаемся к решительной битве. Скоро вы пожнете новые лавры! Император полагается на вас как на гранитную скалу... Он с вами, и успех вне сомнения. Готовьтесь! Да здравствует император!»
Вечером, перед генеральным сражением, офицеры читали солдатам напутственную речь Бонапарта:
«Воины!
Вот битва, которой вы так ждали. Победа зависит от вас, она необходима для нас. Она доставит нам все самое нужное – обильные припасы, удобные зимние квартиры, богатства и скорое возвращение в родное Отечество... Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридлянде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвой...»
– Виват император! – ликовали солдаты. – Мы взяли Вену, Берлин, Мадрид, Рим, Неаполь... Возьмем и Москву! Виват император!
А повелитель великой армии, где смешались почти все народы Европы: французы, немцы, итальянцы, поляки, – был возбужден и непредсказуем: то молчалив, суров и задумчив, то вспыльчив, непоседлив и говорлив... Увидев, как драгуны цепочкой спустились по пологому берегу к воде поить коней, он поинтересовался:
– Что за река?
– Москва-река, ваше величество, – ответил ему офицер.
– По имени этой реки мы назовем нашу победу.
– Виват император! – грянуло в ответ.
Наполеон был в сюртуке мышиного цвета, белых пикейных штанах и треуголке, надвинутой на глаза. Весь день 25 августа он провел на статном арабском красавце-коне, осматривал поле сражения. Главный удар он решил нанести в промежутке между Новой и Старой Смоленскими дорогами, против нашего левого крыла. В центре – действовать оборонительно; за правым же крылом наблюдать только легкими войсками.
... Ясно и зябко было кругом. Лист не шелохнет. Объезжая войска на дрожках, Кутузов в сопровождении малой свиты поднимал над головой белую кавалерийскую фуражку с красным околышем. Обнажив седовласую голову с высоким сократовским лбом, он приветствовал и ободрял солдат:
– Не увлекайтесь шибко стрельбой. Смело идите на неприятеля, – советовал полководец. – Помните завет Суворова: «Пуля – дура; штык – молодец!».
Остановившись перед полком пехоты, князь сказал:
– Братцы! Вам придется защищать Землю русскую! Послужить ей верой и правдой до последней капли крови. Каждый полк будет употреблен в дело. Вас будут сменять, как часовых, через каждые два часа. Здесь решится судьба сражения. Надеюсь на вас! Благословляю вас! – главнокомандующий ободряюще кивнул пехотинцам и тронул коня.
Вслед за ним последовала свита.
Могучее «Ура-а-а!» прогремело в ответ.
– Рады ста-рать-ся! – кричали солдаты.
Вечерело...
Священники в полном облачении обносили по рядам воинов чудотворную икону Смоленской Божией Матери.
«Духовенство шло в ризах, – вспоминал очевидец, – кадила дымились, свечи теплились, воздух оглашался пением, и святая икона, казалось, шествовала сама собою. По влечению сердца стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить досыта своею кровью».
– Господа! – обратился светлейший князь к корпусным и резервным генералам. – Сберегайте резервы! Помните, кто их сохранил, тот еще не побежден! Наступайте смело колоннами. Быстро действуйте штыками... Призадумавшись, полководец добавил:
– Не забывайте сами и накажите солдатам своим – за нами Москва!
– Накажем, ваша светлость! – ответил за всех сопровождавший князя генерал от инфантерии Милорадович, командовавший при Бородине правым крылом 1-й армии.
– А что, Михаил Андреевич, – с улыбкой обратился к нему Кутузов, – ведь французы переломают себе зубы о наши штыки.
– Россия, светлейший князь, может гордиться своим солдатом!
– И, может быть, половина этих молодцев сложит головы на этом поле. Господи, спаси Россию! Спаси храброе наше воинство! – при этих словах главнокомандующий снял фуражку, склонил голову и перекрестился.
– Москва возлагает на нас все надежды, – со вздохом промолвил Милорадович. – Бородинским сражением решится участь Москвы...
– Ох, не так ты сказал! Не так... – с укоризной возразил полководец. – Ведь на нас теперь смотрит с надеждой вся Русь православная...
– Да, ваша светлость, государь император возложил на нас великое, но славное бремя.
– Я счастлив, предводительствуя русскими! – Кутузов с гордостью взглянул на своих приближенных. – А вы должны гордиться русским именем, ибо сие имя есть и будет знаменем победы!
С вечера русский стан казался тих и сосредоточен. Офицеры надели чистое белье. Солдаты, укладываясь спать, клали в изголовье белые рубахи, словно в ожидании Светлого праздника. Хотя приготовления шли не на пир, тяжести и уныния не чувствовалось. Огней почти не разводили, а те, что горели, горели вяло и бледно.
«Водка! Кому водку? Ступай к водке!» – зычно крича, приглашали квартирьеры. Но их призывам никто не следовал, не двигаясь с мест, солдаты отвечали резонно: «Благодарим за честь! Да не к тому дело идет. Не такой завтра день...»
Повсюду точили штыки, отпускали сабли, звеня оселком о железо; чистили амуницию. Саперы, точно кроты, глубоко зарывались в сырую землю траншей. Артиллеристы, поставив орудия в надежные места, подносили к ним ящики со нарядами. Ветераны, хмуря брови, поглядывали в сторону пылающих неприятельских костров и, слыша, как музицируют, поют песни, смеются и кричат хмельные французы, творили крестное знамение и поминали былые походы Суворова в Альпах.
Князь Багратион заметил, что солдаты на его фланге хранят какое-то особенное молчание, то напряженное молчание, которое предшествует великому сражению или великой неожиданности.
Вечер выдался сырой, туманный. К ночи принялся моросить дождь. Низкий туман стлался по земле. Все более темнел горизонт.
Настала ночь. Черная, сырая, холодная ночь перед сражением. То была грозная, роковая, священная ночь, ибо за ней стояли не только судьба Бородина, судьба сражения, но, в конечном счете, судьба России...
Чуткое и трепетное дыхание той краткой и священной ночи талантливо и прозорливо передал знаменитый русский поэт Василий Андреевич Жуковский:
Орудий заряженных строй
Стоял с готовыми громами;
Стрелки, припав к ним головами,
Дремали, и под их рукой
Фитиль курился роковой...
Едва забрезжил рассвет, как промозглый августовский дождь, шумевший всю ночь напролет, утих. Село с белой церковью потонуло в тумане. Казалось, над полем разверзлось море тумана, клубящегося под серо-голубым небом. Но вот небо на востоке стало проясняться, вспыхнули, заалели облака, день обещал быть погожим. Гонимые первыми солнечными лучами, клочья тумана поползли прочь.
