Тимур Лукьянов - Кровь и песок (сборник)
Сержанты заголосили вдруг по всему лагерю:
— Братья Храма! Собирайтесь все к главному шатру!
Дилан, нахмурившись, доел свою корку хлеба и пошел вместе с остальными. Командор стоял возле шатра вместе с офицерами. «Вряд ли объявят что-нибудь приятное», — подумал Дилан, втиснувшись между другими тамплиерами из замка Шато-Неф. Когда собрались все, кроме часовых, командор откашлялся, прочистил горло и начал речь:
— Братья, воины Христовы! Сарацины выступили в поход. Они спустились с перевала и идут к замку Баниас. Разведчики полагают, что их авангард дойдет до нас завтра к обеду. Вместе с эмиром Хамы идут опытные бойцы, но в остальном войске их немного. Большей частью это войско плохо вооруженное и необученное. Они многочисленны, но весьма уязвимы. А главное, они не знают, что мы здесь их встретим. По крайней мере, я молюсь, чтобы наше выдвижение оставалось для неверных тайной.
«Да они наверняка уже давно все знают о каждом нашем чихе», — подумал Дилан. Это же ясно как день. Много разведчиков не вернулось. Значит, их, конечно же, пленили и допросили. А если сарацины взяли разведчиков живыми, то наверняка развязали им языки, это они умеют.
А командор продолжал:
— На рассвете мы выступим. Мы разделимся на два отряда и затаимся между холмов по обе стороны дороги. Когда авангард эмира уже подойдет к тому месту, где мы сейчас стоим, мы ударим. Сарацины растянулись, и мы сможем напасть на их незащищенную середину и сокрушить большую часть конных лучников, а затем мы нанесем удар с тыла по их авангарду, и обезглавим колонну. Потом они будут клясться, что нас не менее десяти тысяч. Мы нанесем страшный удар и уйдем к Баниасу, прежде чем остатки их латной конницы смогут нам ответить.
Среди собравшихся прошел ропот. Лейтенант Рауль де Нанд вышел вперед, и поддержал командора:
— Атабек Нур Эд Дин руками эмира Хамы собирается захватить наши пограничные замки, чтобы угрожать сердцу христианского королевства, но мы дадим атабеку славный бой.
— Если они пустятся за нами в погоню, — сказал командор, — мы сделаем вид, что отступаем, а сами будем заманивать их, окружать вырвавшихся вперед и уничтожать понемногу. В случае, если они дрогнут и побегут, быстрая победа нам обеспечена. Если не побегут, тогда мы поскачем параллельно с ними и будем нападать на них до самого Баниаса, постоянно ослабляя их.
— Вы забыли, что их там тысячи, — подал голос кто-то из пожилых рыцарей.
— Мы все погибнем, — поддержал пожилого ратника молодой сир Дилан.
— А представляете, братья, сколько они по нам выпустят стрел, — выкрикнул кто-то еще.
— Да, наши потери будут немалыми, — громко сказал командор, — а возможно, мы все поляжем. Но, потому мы и носим свои белые плащи. Вспомните наш устав. Мы — братья ордена Храма, воины Господа. И меч, который принес Господь — это наш меч. Так не посрамим же веру, братья!
— Не нам, не нам, но имени Твоему слава! — Откликнулось воинство, и в этом мощном кличе, как всегда, потонули отдельные возгласы недовольных.
Сир Гильом де Монтре обнажил и высоко поднял свой длинный меч.
— Да светит нам свет Господа вечно! — объявил командор, и этот клич подхватили все братья, в ответ отсалютовав оружием. Больше сотни клинков поднялось в воздух, и столько же глоток проревело:
— За Христа!
Дилану ничего не оставалось, кроме как присоединить свой голос к общему хору.
— А теперь помолимся, братья! — прозвучал новый призыв, и все опустились на колени.
В горячем воздухе чувствовалось дыхание пустыни, и горизонт выглядел серо-желтым. Дилан отошел подальше и, убедившись, что его никто не видит, прилег на каменистую землю в тени шатра. Его друзья из Шато-Неф молились вместе со всеми. Никто не думал о предательстве, кроме него. Слова молитв продолжали звучать еще долго. Наконец капеллан отпустил всех.
Момент выбора неумолимо приближался. Дилан смотрел на выгоревшее небо. Он поймал себя на том, что думает об арабке. Перед его мысленным взором стояло лицо Захиры. Он вспомнил, как год назад, будучи в плену, он рвал для нее цветы, как все утро с большим риском для себя собирал их в саду эмира. Он представил, как целует Захиру, как гладит ее смуглую кожу… Сердце у него колотилось все сильнее. Дилан старался заставить себя не думать о девушке, но мысли его все равно возвращались к арабке. Неужели же он, младший сын небогатого рыцаря, ставший в ряды бедных рыцарей Храма Соломонова не от хорошей жизни, сможет обладать такой красавицей? Но ведь сам эмир Хамы обещал ему эту девушку. Да и разве трудно эмиру подарить воину одну из тысяч своих рабынь? Разумеется, если только Дилан перейдет в ислам. А почему и не перейти? Говорят, что простые воины эмира живут лучше, чем бароны Иерусалимского Королевства. У каждого всадника десятки собственных коней, верблюдов и наложниц. Решено. Ближе к вечеру он поедет на разведку и перейдет на сторону мусульман.
Командор знал, что сарацинское войско движется медленно, бережет силы людей и коней для предстоящей битвы, и потому предполагал устроить засаду на мусульман лишь завтра на рассвете, хотя и знал, что достигнуть лагеря христиан сарацинская легкая кавалерия может всего за пару часов, если, конечно, перестанет жалеть лошадей. Но какой смысл эмиру вдруг пускать коней вскачь, если он все время ползет со своей армией как черепаха? Командор давно изучил тактику эмира: вряд ли тот станет рисковать. Еще днем командор отправил разведчиков, выставил передовые посты и постарался дать воинам хорошо отдохнуть перед боем.
Сир Гильом де Монтре спал уже часа два, когда оруженосец разбудил его:
— Тревога, сир!
Старик вскочил, едва подавив проклятие. Назойливый звук приближался со всех сторон. Ошибки быть не могло: то били сарацинские барабаны. Командор знал, что это значит: их лагерь окружен. Кто-то предупредил врагов и быстро провел их мимо передовых постов. Предательство, не иначе! Оруженосец помог командору одеть доспехи. Взяв меч, старик вышел наружу. У шатров уже собрались все его люди.
— К оружию, братья, враг близко! — Властным голосом выкрикнул он команду, но команда явно запоздала: кони уже были оседланы, а оружие — обнажено. Сталь поблескивала под ясным ночным летним небом, усыпанным крупными звездами.
— Прорываемся в сторону Баниаса! — закричал командор, вскакивая в седло боевого коня. Тут же со всех сторон на лагерь посыпались стрелы. Заржали раненные лошади, заголосили люди. И вдруг, ночь прорезал звук трубы, а стрелы перестали лететь. Затем послышался голос какого-то франка, очутившегося, почему-то, среди мусульман:
— Храмовники, вы окружены! Сложите оружие и сдавайтесь, и тогда никому из вас не причинят вреда. Командор и несколько других рыцарей сразу же вспомнили, кому этот голос принадлежал.
— Дилан, ты заслужил смерть, предателей мы не прощаем! — Вскричал в гневе командор и сплюнул, весьма сожалея, что год назад лично выкупил из плена этого молодого рыцаря.
— В атаку! Во имя Христа! — Приказал старый воитель своим людям и, опустив копье, пришпорил коня.
— Бум-бурум, бум-бурум, бум-бурум, — заглушая приказ командора, ответили сарацинские барабаны.
Барабаны били и били, но ритм их нарушился, а звук стал слабеть, когда бронированная кавалерия христиан врезалась в ряды сарацинской легкой конницы, окружившей христианский лагерь. Эмир не ожидал от командора тамплиеров такой дерзости. Ночная атака тяжелой кавалерии почти никогда не применялась. Кони могли в любой момент оступиться во тьме и сломать ноги. Но передние воины Храма уже вломились в ряды исламских воинов, сея смятение и смерть. Потеряв почти половину всадников, тамплиеры все же вырвались из смертельного кольца и устремились назад, туда, откуда пришли, — в сторону Баниаса. И все-таки эмир Хамы был доволен: благодаря предательству молодого тамплиера план христиан устроить ловушку удалось сорвать, и теперь путь на Баниас был свободен.
После многочисленных атак, в 1164 году, Баниас перешел в руки мусульман. Потеря Баниаса стала для крестоносцев роковой. «Потерян ключ, врата и защита для всего Иерусалимского королевства», — писал патриарх Иерусалимский.
Казнь изменника
Утро выдалось хорошим. Легкий ветерок с моря гнал несколько бледненьких облачков по безупречно-голубому летнему левантийскому небу. Тамплиеры ехали в одну из крепостей ордена. Их было девять человек, и Роберт ехал с ними, чтобы отпустить грехи приговоренному, в случае, если тот в последний момент раскается и пожелает возвратиться в лоно христианства. Впервые святые отцы ордена сочли молодого священника достаточно подготовленным, чтобы доверить ему отпустить грехи приговоренному перед казнью.
Над головами ветерок шевелил знамя в черно-белую шахматную клетку. Храмовники называли это знамя «Босеан» или «Пегая Лошадь». Ходила легенда для новичков, что лошадь основателя ордена Гуго де Пейна имела похожую масть, но Роберт уже знал, что в действительности обозначала расцветка знамени. Постоянное сражение Света и Тьмы, Добра и Зла — таков был истинный смысл этого символа.
