Ступников Юрьевич - Всё к лучшему
Вода выпадет. Солнце высушит. И снова намокнет. Все то же и те же. Только одежда, оружие и календари разные.
– Оно конечно, – сказал я себе, переступая через лужи. – Проще надо жить, проще.
Но некуда.
ЛУННАЯ ДОРОЖКА
(МАРОККО, 1988)Сбиться с главной дороги очень просто. Едешь, вроде, правильно. Но где-то в темноте, зазевавшись, проскочишь дорожный знак. И вдруг видишь, что под колесами уже бежит разбитый асфальт, а справа и слева черные горы и кустарник. Но ты все равно идешь вперед и вперед.
По карте направление было верным, и я должен был где-то выскочить на Танжир – легендарный марокканский город, ворота для европейцев и французских легионеров, уходивших отсюда на юг, на Маракеш, на Сахару.
Поскольку мой самолет в Европу улетал днем уже наступивших суток, я решил не искушать судьбу, ночуя где-то по дороге, а дотянуть до Танжира. Надо было еще сдать машину, взятую напрокат две недели назад. Мало ли какие проблемы возникнут в восточной, коррумпированной, как власть, стране. Особенно, если знают, что рейс у тебя через несколько часов и спорить некогда. Вот и вляпался, предусмотрительный.
Может, и повернул бы назад, до того маленького, живого городка, где, собственно, и сбился с главной дороги на проселочную. Но позади, вдалеке, во мгле, из-за гор замаячили фары. Дорога вообще растворилась и перешла в узкую грунтовку, посыпанную мелким щебнем. Я не рискнул разворачиваться обратно, навстречу фарам, с которыми нам трудно будет разойтись. И прибавил скорость, насколько позволяла ночь, размытые ямы и горные закоулки.
Сразу за каким-то поворотом я почти влетел в трех военных в зеленой или серой форме, стоявших у своего джипа с погашенными огнями прямо на дороге. У двоих в руках были винтовки. У третьего, старшего, фонарик.
– Документы… Выходите из машины… Паспорт… Откройте багажник…
Старший дышал за спиной прямо в ухо. Двое других с карабинами наизготовку – справа и слева. Сзади. Они попросили открыть багажник, пощупали, как девку, рюкзак, посмотрели, подсвечивая, бумаги и расслабились.
– Ты что, сумасшедший? – спросил старший, угощаясь сигаретой. – Здесь только бандиты и контрабандисты ездят. Да еще ночью. Паспорт у тебя странный…
– Это не паспорт. Это британский документ для поездок. Он выдается, пока не получишь гражданство.
– Не понял, – насторожился старший. И парни в форме снова подняли свои винтовки. – Так ты не британец?
– Нет. Но я живу в Англии.
– А какое у тебя гражданство?
Вы начнете объяснять марокканскому полицейскому, фуражка которого не выше уровня местных контрабандистов, на проселочной дороге, в глубинке приморских гор, далеко за полночь, что из Советского Союза можно было уехать, только лишившись гражданства? Тогда «они» лишали всех прав уезжавших, а потом передумали и на раз лишили гражданства всю страну. Но это потом…
– Нет пока никакого гражданства. Надо пять-шесть лет прожить в той же Англии, чтобы его получить.
– Так не бывает, – степенно сказал полицейский и зашел с другой стороны. – Ты какому Богу молишься?
– Я атеист.
– Не понял, – снова напрягся марокканец таким тоном, что мне мало не показалось. – Ты в Христа веришь?
– Нет.
– Мусульманин?
– Нет.
– Иудаизм? Синагога?
«Грамотный», – подумал я. – Нет. Что вы от меня хотите?
– Какой твой Бог? Человек должен быть при Боге и при государстве. Иначе он не человек, а так… Офицер подцепил ногой камешек, и тот покатился в сторону, вдруг резко затихнув где-то в темноте.
– Я живу в Англии. До Англии – в США. До США – в Советском Союзе. А в Бога я не верю.
На минуту в ночной цикадной тишине зависла пауза. Старший думал и смотрел на меня, по-рыбьи открывая рот. Потом резко позвал солдат и прямо им в лицо стал что-то гортанно и громко говорить. Солдаты замерли, поглядывая на меня, прижатого к багажнику. И вдруг все стали смеяться. Они толкали друг друга, лихо закинув винтовки на плечо, и показывали пальцами. Им было очень весело.
Я только тогда заметил, что мы стоим недалеко от обрыва, за которым пролегла позолоченная лунная дорожка, ведущая куда-то в море. Далеко и ввысь.
– Повтори еще раз, чудо-юдо, – сказал старший. – Ты не христианин, не мусульманин, не иудей. То есть ты не ходишь ни в какой храм?
– Нет. Храм – в душе, – я показал на сердце. – Этого достаточно.
Похоже, они давно так не веселились.
– Езжай, иншаллах… – Старший вытирал слезы, откашливаясь от смеха. – Считай, что тебе повезло. Марокко – хорошая страна?
– Лучшая в мире, – теперь уже веселился я.
Мне показалось, что они отпустили меня с сожалением.
А машина, долго висящая «на хвосте» в ночи, так и не появилась.
Может, и вправду Бог есть?
Но уж точно – не на Земле…
ВСТРЕЧА В ГОРАХ АТЛАСА
(МАРОККО, 1988)Не стоит теребить тех, кто спит с черной вдовой революции. Она ложится бескорыстно, но согревает до пепла, и, в отличие от других женщин, предает только победителей.
Если доживут.
В ту ночь я так и остался в странном доме где-то в глубине Марокко.
Конечно, с моей стороны это было неосторожно. Если не сказать – глупо. Но в 36 лет еще нет никакого страха ни перед чем. И до этого возраста, и позже бывает только боязнь – не суметь, подвести. Боязнь стыда. Но это не страх. А как раз наоборот – страхоутоляющее.
Сначала я шел на машине от Маракеша с его резными глиняными башнями в сторону Сахары до тех пор, пока не закончился асфальт и густо-красная холмистая земля вокруг выровнялась до горизонта сплошной плоскодонкой. Даже мне стало понятно, что дальше дороги нет и будет хуже, и надо поворачивать обратно, на горный Атлас и через перевалы на север, к Средиземному морю.
До захода солнца оставалось немного, когда я решил остановиться в небольшом марокканском городке.
Тем более, что он стоял вдоль дороги и в центре, у традиционной небольшой площади оказался указатель на маленькую придорожную гостиницу. Хозяева были очень рады, потому что иностранцев здесь не было, и только удивились.
– Вы один?
Я и был один во всей гостинице. Комната оказалась недорогой и чистой, а машину, чтоб ничего не случилось, попросили загнать с улицы вовнутрь двора.
Взяв деньги, никаких записей хозяева не делали. Даже документы не проверили. Ночуй и езжай дальше.
Отдышавшись, я вышел в холл и с удивлением увидел типичный западный бар. У стойки сидели местные мужики, половина в национальных полосатых робах с капюшоном, а половина – как везде по миру, в чем попало. Мне сразу уступили место и стали расспрашивать: кто и откуда. И какими судьбами я попал в их аллахом забытое место.
Этот бар оказался главной точкой встреч после работы, в основном неместных арабов и берберов. Тем, кому негде и незачем было сидеть по домам. Через пять минут они проставили пиво, а я вытащил из кармана фляжку с виски, залитым из бутылки, заначенной в дьюти-фри аэропорта. В баре крепкого спиртного не было.
250 граммов моментально разлетелись по стаканам, и около меня вновь возникла новая банка «Хайнеккена».
– Угощайся…
Двое молодых мужчин, бородатый в национальной робе и его товарищ в кожаной куртке, довольно прилично говорили по-английски. Они удивились, узнав, что уже почти две недели никто из моих родных не знает, где я, после того, как уехал в Марокко. Бородатый работал на местной телефонной станции и предложил позвонить домой, чтоб не волновались.
Я сбегал в номер, залил новую порцию виски, и мы пошли. Куда-то.
На станции у нас получился полный облом – номер не набирался. И мы распили новую фляжку уже на троих.
– Пойдем к нам, – сказали они, явно расстроившись, что не смогли угодить со звонком. – Бар уже закрывается, а мы сделаем для тебя настоящий марокканский кус-кус. Это близко…
Еще через пятнадцать минут, в сумерках, мы подошли к небольшому домику из нескольких комнат, спартанских и явно холостяцких. В полупустом салоне стоял стол, а не лежали вальяжные ковры с подушками, на которых, как правило, едят местные. Бородатый сразу пошел готовить, а его товарищ рассказал о себе.
Оказалось, что они палестинцы. Но это уже не удивило. На стенах комнаты висели плакаты с портретами Ясира Арафата и зелеными надписями о свободной Палестине. Чеканка с видом Аль Кудс да портрет Че Гевары.
Они были вынуждены уехать и поселились здесь, поскольку нашлась работа и можно было ждать.
Чего ждать, я так и не понял.
Понял, что уйти отсюда мне будет трудно. Такси в этих краях не было совсем, машины даже не проезжали мимо. Улица за окном вскоре оказалась темной до безобразия и пустой, как взгляд офицера безопасности, который позже, уже перед посадкой в самолет, пропускал всех пассажиров через будку со шторками и без лишних слов спрашивал, есть ли марокканские деньги. А затем, не дослушав, вытряхивал все из карманов в свою мохнатую, в прямом смысле слова, лапу.
