Селим Ялкут - Братья
— Святые отцы объезжают округу и скоро будут здесь. Иерусалимский король Болдуин нуждается в помощи. Я помню его по старым временам и думаю над его предложением. Хотелось бы еще раз взглянуть на те места, но вряд ли смогу осилить дорогу. А люди пойдут, и ты вместе с ними.
Франсуа склонил голову. — Она велела мне быть одному и не слушать ничьих приказов.
— Но стоит ли придавать этому большое значение.
— Господин, это была Ее воля. Я слышал ее, как слышу теперь вас, я видел ее прямо перед собой. Она спасла мне жизнь. И приказала повиноваться, моя новая жизнь принадлежит ей.
Сеньор смотрел на Франсуа из-под прикрытых век, будто засыпая. — Ты принял решение?
— Я ощущал ее ладонь на своем лбу. Она исцелила меня и сказала, как поступить.
Синьор помолчал. — Ты дорог мне. — Сказал он, наконец. — Ты этого не знаешь, но сейчас самое время. Твой отец спас мне жизнь. Я помню тот день, как сейчас. Два дня мы штурмовали город. Мы забросали глубокий ров перед стеной, для многих он стал могилой. Но башню удалось подтащить к стене. Язычники забрасывали нас огнем. Люди бросались вниз, пытаясь сбить с себя пламя, но земля была залита смолой и тоже горела. Казалось, все усилия напрасны, но тут случилось чудо. Язычники вывесили на стену мешки с хлопком, чтобы защитить ее от таранов. Мешки тлели, но налетел ветер, раздул огонь и погнал густой дым им в лицо. Он ослепил их, и этого хватило. Мы навели мост и, когда дым рассеялся, были уже на стене. Они набросились на нас. Башня пылала, нужно было время, чтобы наши успели придти на помощь. Мои руки были обожжены. И твой отец встал рядом. Он ранил одного, другие бежали, но прежде успели поразить твоего отца. Он умер последним в тот день, его глаза видели победу. Он просил заботиться о тебе. Я выполнил его волю, я сам занимался твоим воспитанием и сделал из тебя воина. Ты дал мне клятву, я бы не отпустил тебя, если бы не твой отец. Он умер, оставив меня своим должником, теперь я отдаю этот долг. Ты можешь идти. И сможешь вернуться, если захочешь.
Франсуа встал на колено.
— Нет. — Сеньор убрал руку. — Я не стану благословлять тебя. Довольно того, что я не считаю тебя изменником. Пусть провидение или Святая Дева, которая, как ты говоришь, зовет тебя, укрепит твое чувство долга. Иди.
Из-за кресла выскочил карлик и, приплясывая, прошипел в лицо Франсуа. — Иди, тебе сказано. Иди.
Синьор пнул карлика ногой. Тот ткнулся в лицо Франсуа желтым сморщенным личиком: — Иди. Оставь своего господина. Уходи.
— Постой, — распорядился сеньор. — Возьми. — Он снял с пальца перстень с плоской нашлепкой поверх драгоценного металла, повертел в руке, протянул Франсуа. — Носи, тебе будет впору. Он достался мне в память о Иерусалиме.
Выйдя во двор, Франсуа поднял голову. Стена, как занавесом, была затянута багрянцем осеннего винограда. За окном жила Алиса, которая, как и Франсуа, воспитывалась в замке. Девочкой ее привез с собой сеньор из Италии. Ее родители умерли там от моровой язвы. Болезнь пощадила Алису, но она осталась одна. Они были друзьями, и Франсуа не мог уехать, не попрощавшись.
Она выслушала его, опустив голову. Говорила она медленно. — Я рада, что ты выздоровел. Я молилась за тебя все это время. Хотя, что значат мои молитвы перед заступничеством Святой Девы. Я могла бы ждать, если бы ты ушел в поход. Я ухаживала бы за тобой, если бы ты был ранен. Возможно, когда-нибудь… когда мы станем другими. Но не сейчас. Возьми этот шарф. Я вязала его, когда ты был болен. Мне казалось, пока длится работа, ты не умрешь. Никто не знает прочности нитей, которые связывают нас с жизнью. Но они не должны рваться. Теперь ты выздоровел. Прощай.
Снаружи, в глаза Франсуа, привыкшие к полумраку, резко ударил солнечный свет. Спустя несколько дней в канун праздника Святого Михаила он приехал в аббатство и был принят епископом.
— Я рад видеть тебя здоровым. Поешь. Сытый и голодный не разумеют истины. Она не здесь и не здесь. — Сухая рука поочередно прикоснулась к голове и животу. — Мысли о хлебе и тяжесть в желудке не должны отвлекать от размышлений.
Франсуа рассказал о чудесном исцелении. Епископ подошел к окну и долго стоял молча, спиной к Франсуа. Был виден двор аббатства. За оградой лежали убранные виноградники, за ними на холмах стеной стоял сверкающий золотом осенний лес. Дорога была оживлена. Люди готовились к празднику. Шли принаряженные крестьяне из соседних деревень, тянулись повозки, немало было конных и пеших. Народ сходился, чтобы отблагодарить Господа за прожитый год и завершение осенних трудов.
— Завтра день Святого Михаила, — сказал, наконец, епископ, — покровителя нашего воинства. Тебя воспитали, чтобы ты защищал этих людей и нашу веру. Но ты избрал другой путь. Я знаю, что ты скажешь в ответ, и сам спрашиваю себя. В чем наше назначение? На ответ может уйти вся жизнь. Того, кто задал себе этот вопрос, уже не остановить. Однако, на этом пути Бога можно не только найти, но и потерять. Во время похода в Палестину некоторые гнали впереди гуся и козу, которые, как они верили, исполнены благодати. Возможно, глупость и простодушие — самые распространенные из ересей. Когда я думаю так, то гоню Дьявола молитвой, но он не уходит далеко. Он терпелив и ждет. Ты сам должен пройти свой путь. Куда он заведет тебя? Я буду молиться за тебя. Но я не могу благословить тебя.
Епископ достал из ларца простой металлический крест. Он подержал его на ладони, будто испытывал тяжесть, и протянул Франсуа.
— Сто лет назад венгры захватили этот монастырь. Монахи успели укрыться в лесу, спрятав в тайнике реликвии из алтаря. Но венгры схватили отшельника. Он жил неподалеку в пещере и знал про тайник. Его пытали весь день. Братья сидели в лесу, видели, но не могли помочь. Он умер. В его руке нашли этот крест. Сейчас он будет тебе нужен, он убережет тебя…
Франсуа испытывал неведомое прежде чувство. Он был солдатом. Приказ освобождал его от сомнений. Следуя ему, он не знал колебаний. Он был равнодушен к благам, которые манили его товарищей, ради которых они готовы были терпеть голод и лишения. Богатства этого мира не вызывали у него алчного воодушевления. Мечта о волшебной стране, рассказами о которой были полны странники, вернувшиеся из Палестины, оставляла его безучастным. Земля, которой он был лишен — младший безземельный отпрыск, не будила в нем завистливого желания. Он ничего не боялся потерять. Разве его доблесть оправдана дележом добычи и разгулом победителей? Разве его чувство повиновения не отличается от корыстного холопства наемника или рабской лести? Разве не именем Бога освящено его оружие?.. Все это было так просто. Но нечто изменилось, и это нечто стало теперь главным. Он остался один. Никто не приказывал ему, не направлял. Он мог делать, что хотел, и идти, куда хотел. Он стал свободным. Но не знал, что делать с этой свободой, не знал, как быть…
Он провел в аббатстве еще несколько дней. Будто при полном безветрии, он застыл посреди огромного моря. Он ждал того, что должно открыться. Он не знал часа, но в нем жила уверенность, что Голос существует. Однажды, когда он вспоминал родительский дом, темнота сгустилась вокруг пламени свечи. Огонь стал мерцать, и застыл, обозначив ответ. На следующий день он отбыл из аббатства в отцовский замок, где жили его братья.
__ __Три дня Франсуа находился в пути. Он ночевал в монастырских гостиницах, которых немало было выстроено вдоль дорог Клюнийским братством. По дорогам шли в Святую Землю паломники, но сейчас гостиницы стояли пустыми. Осень выхолаживала кровь, не располагала к путешествиям. Только самые отчаянные купцы — невольники собственной выгоды продолжали рисковать жизнью. Темное разбойное время — осень.
Четвертый вечер застал Франсуа в лесу. Голые деревья отбрасывали колючую тень, мертво шелестела сухая листва. Франсуа дремал в седле, не рассчитывая найти пристанище для ночлега. Вдруг сквозь мерный шум леса до него донесся крик, за ним еще один, еще. Навстречу ему, отчетливо заметный в свете луны, бежал человек. За ним гнались двое. Завидев Франсуа, беглец заорал во все горло. Преследователи остановились и кинулись в лес. Оттуда раздался пронзительный свист. Еще поворот, замерший обоз и ловко снующие тени. Они застыли, захваченные врасплох, но навстречу Франсуа уже мчался всадник. В полутьме он казался огромным. Черный плащ и ничего больше. Преступление не терпит свидетелей. У разбойника была сильная рука, и Франсуа, еще не оправившийся от болезни, стал уставать. Они сошлись плотно, Франсуа слышал хриплое дыхание. Враг поднял на дыбы лошадь. Лицо Франсуа осветилось все сразу и вместо последнего удара всадник сильно толкнул Франсуа, развернул коня и умчался прочь. Лежа на земле, Франсуа услышал свист разбегающихся разбойников.
