Валерий Осипов - Подснежник
Пели самозабвенно, горячо, страстно, у многих в глазах стояли слезы. Не в силах сдерживать чувства, обменивались счастливыми взглядами, сжимали друг другу руки. Сбывалось, сбывалось, сбывалось! Несмотря на преследования, гонения, тюрьмы и ссылки, партия поднималась, вставала на ноги, расправляла плечи, пробовала голос в могучих раскатах «Интернационала».
Особенно выделялся бас одного из самых моложавых на вид делегатов съезда — необыкновенно жизнерадостного и подвижного молодого человека в студенческой тужурке и «пьербезуховских» очках с очень сильными линзами без оправы. Красная материя, которой было занавешено окно бывшего мучного склада, слегка колебалась и покачивалась, когда он брал низкие ноты.
А что же брюссельская полиция? Чины бельгийского королевского сыска, озабоченно прислушиваясь к пению, по-прежнему терялись в догадках относительно намерений собравшихся, продолжая в неведении своем называть их анархистами. Что же было в конце-то концов на уме у этих бесстрашных и беззаботных певцов? Взрывы, бомбы, выстрелы, покушения? О чем они, собственно говоря, поют? А может быть, и не поют, а молятся?
Дальнейшее наблюдение за русскими не давало ничего определенного в смысле выявления их конечных целей.
Зато о том, как проводят анархисты свое время по вечерам, брюссельские филеры могли бы рассказать много интересного.
Например, о веселом студенте в очках без оправы, обладателе красивого и сильного голоса.
Возвращаясь из мучного склада, «студент» (делегат съезда Сергей Гусев) любил выпить в буфете гостиницы «Золотой петух» рюмку коньяку, потом поднимался к себе в номер, распахивал окна и громогласно оглашал округу варварскими словами славянской песни непонятного содержания: «Нас венчали не в це-ркви!..»
Иногда ему аккомпанировал на скрипке еще один участник собраний (член президиума съезда Петр Красиков).
Оба русских оказались на редкость музыкально образованными людьми. От песен они переходили к оперным ариям, и тогда под окнами собиралась каждый раз толпа местных жителей, шумно аплодировавшая после окончания каждой арии.
Однажды, когда импровизированный концерт начался не в номере «студента», а прямо в ресторане «Золотого петуха», несколько филеров рискнули войти в гостиницу. Взору их представилось необычное для европейского глаза зрелище.
Между столиками, зажав в зубах ножи и раскинув в стороны руки, метались в какой-то чудовищной, неистовой пляске два молодых человека восточного вида (делегаты съезда Кнунянц и Зурабов). Скрипка издавала пронзительные, огненные звуки. Посетители ресторана (все из «мучного склада»), сидя за столами, в такт музыке громко топали ногами и хлопали в ладони. Возбуждение было всеобщим.
Ножи в зубах — это, конечно, не случайно. Это подтверждало первоначальную догадку высших чинов брюссельской полиции о террористических планах русских анархистов.
Нужно было принимать меры. Тем более что русские уже обнаружили слежку за собой. И не только обнаружили, но и весьма ловко уходили от нее.
Например, идет агент за одним из посетителей мучного склада. Тот проходит мимо нескольких стоянок извозчиков, на которых полным-полно экипажей, и вдруг неожиданно вскакивает в одиноко стоящее на углу ландо. Непривычный к таким ситуациям, шпик растерянно выбегает на мостовую, пробует остановить какой-нибудь экипаж, чтобы преследовать русского революционера, но опытный русский, обернувшись в ландо, машет агенту шляпой, шлет воздушные поцелуи и благополучно скрывается в неизвестном направлении. (А «студент», знаток оперных арий, проделывавший подобные штучки с брюссельскими филерами чаще других, еще и оглушительно хохотал при этом на всю улицу.)
Честь бельгийского королевского сыска была задета и наисильнейшим образом. Высшие чины брюссельской полиции решили действовать.
Полиция нагрянула в «Золотой петух» ранним утром, перед самым выходом русских на их ежедневные собрания в мучном складе. Войдя в один из номеров, полицейские предложили его обитателям заполнить опросные листы — кто они? откуда приехали? с какой целью? (Прописки паспортов в Брюсселе не существовало.)
Русские анархисты, обменявшись на своем непонятном языке несколькими репликами, написали в опросных листах абсолютно одинаковые сведения — все они якобы являются шведскими студентами, приехавшими в Бельгию по своей надобности.
Однако доставленные в полицейский участок и допрошенные на шведском языке «шведские студенты» смогли неуверенно произнести всего лишь несколько шведских слов.
Все было ясно, обман зафиксирован документально. Начальник полиции Брюсселя принял решение — выслать российских анархистов за пределы Бельгийского королевства. Причем четверым из них (Гусеву, Зурабову, Кнунянцу и Землячке) предписывалось покинуть Бельгию в течение двадцати четырех часов.
Работу II съезда РСДРП перенесли в Лондон.
Избранный председателем президиума (двумя вице-председателями были Красиков и Ленин) Георгий Валентинович Плеханов по нескольку раз выступал на каждом заседании съезда.
В течение всего съезда Плеханов чувствовал глубокую идейную близость с Лениным. Яркие теоретические знания Владимира Ульянова, убедительность аргументации, ясное понимание задач партии и то особое, высокое наслаждение и упоение, с которыми он отдавался работе съезда, не считаясь ни с какими личными связями и симпатиями, — все это вызывало у Георгия Плеханова искреннее уважение к Ленину, рождало общность отношения почти ко всем обсуждавшимся на съезде вопросам, убеждало в необходимости твердо поддерживать линию искровцев большинства.
Его неоднократно пытались столкнуть и поссорить на съезде с Лениным. Отвечая одному из делегатов, сильнее других жаждавшему сделать это, Георгий Валентинович, посмеиваясь, сказал:
— У Наполеона была страстишка разводить своих маршалов с их женами. Иные маршалы уступали ему, хотя и любили своих жен. Некоторые товарищи в этом отношении похожи на Наполеона — они во что бы то ни стало хотят здесь развести меня с Лениным. Но я проявлю больше характера, чем наполеоновские маршалы; я не стану разводиться с Лениным и надеюсь, что и он не намерен разводиться со мной.
Горячие споры на съезде вызвал проект программы партии. В основе его лежали положения, совместно выдвинутые Лениным и Плехановым. Особым нападкам проект программы подвергся со стороны делегата Мартынова. Выступая против Ленина и Плеханова, он прибегнул к демагогическому приему: критиковал не программу, а книгу Ленина «Что делать?». Возражения Мартынова были нескончаемо длинны и утомительны. Он непрерывно цитировал в подлиннике английские, французские и немецкие источники.
Разноязыкие мартыновские «трели» вызвали у Георгия Валентиновича саркастическую усмешку.
— Наш интернациональный соловей рискует сорвать себе голос и произношение, — заметил Плеханов.
По праву председателя он сразу же взял слово после Мартынова и дал ему резкую и хорошо аргументированную отповедь.
— Товарищ Мартынов, — сказал Плеханов, — приводит слова Энгельса: «Современный социализм есть теоретическое выражение современного рабочего движения». Товарищ Ленин согласен с Энгельсом… Но ведь слова Энгельса — общее положение. Вопрос в том, кто же формулирует впервые это теоретическое выражение. Ленин писал не трактат по философии истории, а полемическую статью против экономистов, которые говорили: мы должны ждать, к чему придет рабочий класс сам, без помощи «революционной бациллы». Последней запрещено было говорить что-либо рабочим именно потому, что она «революционная бацилла», то есть что у нее есть теоретическое сознание. Но если вы устраните «бациллу», то останется одна бессознательная масса, в которую сознание должно быть внесено извне. Если бы вы хотели быть справедливыми к Ленину и внимательно прочитали всю его книгу, то вы увидели бы, что именно это он и говорит. Так, размышляя о профессиональной борьбе, Ленин развивает ту же самую мысль, что широкое социалистическое сознание может быть внесено только из-за пределов непосредственной борьбы за улучшение условий продажи рабочей силы.
Наверное, никто из делегатов, захваченных живыми перипетиями съездовской дискуссии, не обратил внимания на один тонкий нюанс в этом выступлении Плеханова против Мартынова. Но он, этот нюанс, несомненно, присутствует здесь.
Не осознавая тогда еще, может быть, в полной мере глубинного смысла своих слов, Георгий Валентинович Плеханов, следуя логике союза с Лениным, подсознательно увлекаемый возрастающей ролью его в развитии русской социал-демократии, ставит Ленина на следующую после Энгельса позицию.
Слова Энгельса — общее положение. Ленин же писал не общий трактат по философии истории, а «рабочую» полемическую статью.
