Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая
Джон посмотрел в припухшие, покрасневшие темные глаза. Она коротко стригла волосы, на виске блестела седая прядь. Лаура открыла портсигар:
– Мистер Мензес, – она кивнула в сторону рапорта, – пока ничего не знает. Я к тебе первому обращаюсь. И папе, разумеется, я тоже ничего не говорила… – Джон заметил упрямые морщины, обрамляющие красивые губы:
– Я не хочу, чтобы папа что-то понял, – отрезала Лаура:
– Я скажу, что уехала в Шотландию, на какой-нибудь очередной курс… – Джон велел капитану ди Амальфи остыть и вернуться к непосредственным обязанностям:
– Процедура пока не запущена, – коротко сказал он, – твой рапорт пойдет в рассмотрение. Мы сообщим о результате. Стивена ты этим не спасешь, – добавил Джон:
– Идет война, привыкай, что люди погибают. И родственники тоже. Мишель, Теодор… – он протянул Меиру коробочку с зубными порошком:
– Надо Лауре сказать, что Наримуне женился, когда мы в Британию вернемся, с Эстер и детьми… – Джон надеялся, что Меир не заметит румянца на его щеках, или спишет краску на ветер и солнце. Джону было немного неудобно говорить с Меиром об Эстер:
– Звезда его сестра. Но мы оба взрослые люди. Ей двадцать восемь, она в разводе. Она тебя не любит, – напомнил себе Джон.
– В Ден Хелдере располагалась база голландского военно-морского флота, – вздохнул Джон, – ты прав, оттуда ближе до Амстердама, но вокруг все кишит немцами. Харлинген… – он провел пальцем по карте, – рыбацкая деревня, глушь. Здесь не Америка, – он заставлял себя улыбаться, – до Амстердама всего два часа на поезде… – они пили холодный кофе из фляги.
Джон вспоминал бесконечный берег, белого песка, шорох камышей, восторженные голоса близнецов:
– Дядя Джон, змей летает… – змей, действительно, парил над мелким заливом.
Она сидела у костра, на одеяле, взятом из пансиона, следя за жарящейся макрелью. Светлые, собранные в тяжелый узел волосы блестели на солнце. Она сбросила туфли, вытянув длинные ноги. Ночью он целовал нежные пальцы, выкрашенные алым лаком ногти, чувствуя песок на губах. От нее пахло солью и ветром, кровать скрипела, едва слышно, шумело море за окном.
– Ты хорошо знаешь Голландию, – донесся до него голос Меира.
Джон откашлялся:
– Да, хорошо. Я здесь бывал, несколько раз… – сине-серые глаза кузена внимательно на него посмотрели. Джон пока не решился сказать Меиру, чем, собственно, занимается его сестра. Он только заметил:
– Насколько я знаю, Давид не дал разрешения на оформление американских паспортов, для мальчиков. Мы, конечно… – Меир, почти, грубо, отозвался:
– Я вывезу своих племянников и свою сестру. Незачем рисковать, с тем, что происходит в Германии, в Польше, с евреями, со слухами о лагерях, которые и до нас дошли. Мамзер, – выругался Меир, – меня меньше всего интересует… – Джон возразил, что слухи о лагерях могут быть просто слухами:
– У нас есть связь с поляками. По их сведениям, в Аушвице поляков и содержат. Подпольщиков, военнопленных. Никаких евреев в лагерях нет. Они все в гетто, в городах…
– Из гетто их тоже надо выводить, – пробурчал Меир, – впрочем, по словам Аарона, кузен Авраам в Израиле не останется, вернется в Европу, – Меир, искренне, надеялся, что старший брат не последует примеру доктора Судакова. Перед отъездом Меира, отец, за ужином, вздохнул:
– Кольцо, что я Аарону отдал, думаю, еще у него. Мальчику тридцать, а он не встретил никого… – доктор Горовиц, зорко, посмотрел на младшего сына. Меир вытер губы салфеткой:
– Торт от миссис Фогель, узнаю. Мне двадцать пять, папа, – усмехнулся мужчина, – мне рано о женитьбе думать. Тем более, война идет… – Джон завел двигатель бота.
Меир смотрел на серую, тихую воду.
Зная, что Ирена ждет предложения, Меир не мог заставить себя, его сделать.
Ирена преуспевала.
Девушка пела с биг-бэндом Гленна Миллера, и летала в Калифорнию озвучивать фильмы. Всякий раз, когда Меир звонил ей, Ирена, откладывая дела, ехала в скромный пансион, на Лонг-Айленде. Они с матерью поменяли квартиру. Фогели жили на Манхэттене, по другую сторону Центрального Парка.
Научившись водить, Ирена купила хорошенький форд, с кожаными сиденьями, цвета слоновой кости. Она носила дорогие платья, красила пухлые губы помадой от Элизабет Арден. От нее пахло ванилью, у нее была большая, жаркая грудь. Меир спокойно засыпал, устроив голову на мягком, знакомом плече, уткнувшись лицом в пышные, темные волосы.
– Надо сделать предложение, – вздохнул он, – Ирене двадцать четыре. Но у нее карьера… – Меир понимал, что Ирена хочет обосноваться на кухне, печь торты, и заниматься музыкой с детьми, но никак не произносил нужные слова.
Бот пошел на восток.
Меир помялся:
– Тони в Америке нет. Наши агенты, в левых кругах, ничего не обнаружили. С тех времен, когда она при Троцком обреталась, о ней больше ничего не слышали… – Троцкий пока был жив, но Меир предполагал, что изгнаннику осталось недолго. На совещаниях они обсуждали возможное убийство, но Троцкий считался внутренним делом Советского Союза:
– Что касается перебежчика Кривицкого, – добавил Даллес, – то мы его охраняем. Русские до него не доберутся. Впрочем… – босс раскурил трубку, – у них здесь и нет агентов
– Спасибо и на этом, – отозвался Джон. Коротко стриженые, светлые волосы шевелил ветер:
– Сказать о Филби, – размышлял Меир, – или не надо? У меня нет ни одного доказательства, ни единого… – он спрятал огонек зажигалки в ладонях: «Значит, фон Рабе располагает твоими фото?»
Джон кивнул:
– Но мистер О’Малли вне подозрений. Ключи от безопасной квартиры у меня, – он похлопал по карману куртки, – там и остановимся. Скорее всего, после Испании, ты попал к ним в досье, но ты безобидный журналист… – на крепкой, загорелой шее кузена висел оправленный в старую медь медвежий клык. Джон показывал его Меиру в Мадриде:
– Ты видел, – отчего-то сказал Меир, – на нем гравировка? Тонкая очень.
– Туземный знак, – рассмеялся Джон, – дерево, с ветвями. По легенде, первый муж миссис де ла Марк откуда-то из Сибири происходил. Это как… – он вовремя оборвал себя, удачно избежав упоминания кинжала Эстер. Джон помнил золотую рысь, гордо поднимавшую голову:
– У нее похожая стать. Она жива, все с ней в порядке… – Меир взял маленький, складной бинокль: «Острова. Мы вовремя, как ты обещал».
– Я все точно делаю, – хмыкнул Джон. Бот накренился, огибая с запада пустынную, песчаную косу, уходя в простор внутреннего моря.
Остров Толен, Зеландия
Легкий ветер шевелил белоснежную, кружевную занавеску на окне. На вычищенной кухне, с белеными стенами, выложенной дельфтской плиткой печью, переливались в утреннем солнце медные днища сковородок и кастрюль. Пахло жареной рыбой и пряностями. Портативный радиоприемник бубнил, шипело сливочное масло в сковороде. Взяв лопаточку, сняв рыбу, Эстер потянулась за яйцами.
Она прислушалась к голосу диктора:
– На острове Крит, у мыса Спада, британская эскадра вероломно напала на крейсеры военно-морских сил Италии. В ходе неравного боя наши союзники, потеряли один крейсер… – новости были немецкие, по голландскому радио передавали то же самое. Немцы глушили английские передачи, а радиоволны из США маленькие приемники не ловили. Больших радио здесь, в рыбацкой деревне, и не водилось.
Эстер разбила на сковородку три яйца. Подумав, она добавила четвертое. С выметенного двора слышались голоса куриц, клюющих зерно.
Раненый шел на поправку, и, как все выздоравливающие, много ел. На столе, в бело-голубом кувшине, стояло парное молоко. Рядом виднелся паспорт, с гербом США. Эстер посмотрела на швейцарский хронометр. Утренний паром на континент отправлялся через два часа. У нее оставалось время позаниматься со своим подопечным, как его весело называла Эстер, лечебной гимнастикой.
Упражнения были необходимы. Теодора, при Дюнкерке, ранило осколком в поясницу. Коленный сустав тоже пробила шрапнель. Эстер боялась, что кузен навсегда останется хромым.
Когда она проснулась от стука в заднее окно особняка Кардозо, на амстердамской ратуше две недели, как появились черно-красные флаги, со свастиками.
Эстер не могла позволить себе уехать, хотя и ее американский паспорт, и документы пани Качиньской были в порядке. Иосиф и Шмуэль не вернулись из Мон-Сен-Мартена. Квартира бывшего мужа, на Плантаж Керклаан пустовала.
Бельгию оккупировали немецкие войска, с детьми могло случиться все, что угодно. Эстер отправила три письма, адресованных Элизе, но ответа не получила. Она рассудила, что не стоит писать бывшему мужу. Эстер боялась, что Давид просто разорвет конверты. Он настаивал, что все связи между ними должны поддерживать адвокаты. К ним Эстер тоже сходила. Ей сухо сказали, что профессор Мендес де Кардозо, согласно договору, получает опеку над сыновьями во время пребывания в Европе.
