Торнтон Уайлдер - Женщина с Андроса
— А ты с ним говорил об этой… этой Хризии?
— Да нет, делаю вид, что мне ничего не известно.
— И мой сын тоже в этой компании?
— Говорят, днюет и ночует.
Повисло долгое молчание. Мальчишка, прислуживающий в таверне, вышел на улицу и принялся закрывать ставни. Вернувшись, он шепнул Симону, что на улице его ждет какая-то старуха. Ждет довольно долго, поговорить хочет. Для Бриноса это было необычно, но Симон гордился тем, что никогда не выказывал удивления. Он лишь слегка кивнул и продолжал смотреть куда-то прямо перед собой.
— А женщины у андрианки бывают? — спросил он.
— Не знаю. Одни говорят — да, другие — нет. Но вообще-то в доме всегда полно народу. Это нечто вроде приюта для престарелых, недужных и… разного рода бедолаг-ветеранов. Дом находится на самой окраине…
— Я знаю, где это.
— …и те, кто там живет, кто бы то ни был, никогда не ходят в город. Они даже на дорогу в дневное время не выходят. Но поверь мне, горожане только о них и говорят.
Хрем поднялся и накинул плащ. Ему было ясно, что Симон не приблизился к окончательному решению.
— В общем, так, — заключил он, — надеюсь, что через десять дней ты сможешь дать мне ответ. Честно говоря, Симон, жена мне покоя не дает. Велела передать, что, если Памфилий не положит конец этим визитам, о женитьбе на нашей дочери можно забыть. И вообще с браком надо решать как можно скорее, иначе тебе придется подыскивать для сына другую невесту, которая в подметки не годится Филумене.
Впервые за все время разговора Симон вскинулся и медленно проговорил:
— Вы с женой тоже от доброго дела отказываетесь, Хрем. Я не могу говорить с Пафмилием так, как говорил бы просто с сыном, именно потому, что это не обычный юноша. Ты и вообразить себе не можешь, что это за человек.
— Да кто же спорит, Симон, мы знаем, что Памфилий — превосходный молодой человек. Но ты уж извини меня, знаем мы и то, что ему свойственны… нерешительность, медлительность. Чтобы в полной мере проявить свои качества и занять в жизни достойное место, нужно чтобы его подталкивал такой человек, как ты. Ведь Памфилий обожает тебя. К тому же он не так, как следовало, интересуется делами и устремлениями нашего острова. Ты знаешь молодого жреца храма Эскулапа и Аполлона? Так вот, нечто от этого жреца есть и в Памфилии. Такие люди предпочитают держаться в стороне. Они еще совсем не знают жизни.
Хрем вышел из таверны и каменистой тропою побрел домой. Симон чуть задержался.
«Что за скверный конец скверного дня», — думал он.
Оба они бок о бок выросли на острове. Тридцать лет оставались его известнейшими гражданами. Они прекрасно знают друг друга. В разговоре они позволили проявиться антагонизму, что всегда существовал между ними. Похвальба детьми — как же это вульгарно! Не по-эллински, не по-философски. Тем не менее, что правда, то правда: в Памфилии действительно есть нечто от жреца.
*****Симон подошел к старухе, скрывавшейся в тени у двери, и отрывисто бросил:
— Это ты хотела поговорить со мной?
Наполовину напуганная, наполовину заинтригованная — как-никак почти два часа провела в ожидании, — Мизия едва нашла в себе силы пробормотать:
— Это моя госпожа хотела поговорить с тобой, господин мой, — Хризия, андрианка. — Она протянула обе руки в сторону берега.
Симон проворчал что-то. Подняв голову, он увидел в пятнадцати шагах от себя красивую женщину, опирающуюся на парапет прямо у воды. На голове у нее была вуаль, на плечи накинут плащ, и стояла она в свете луны так спокойно и отрешенно, словно два часа представляли собою лишь миг в ее ничем не нарушаемом душевном покое. Внизу, где расстилалась защищенная со всех сторон небольшая бухта, по-приятельски перестукивались бортами лодки, но все остальное застыло в мире в покое под светлой луной. Симон решительно шагнул к женщине.
— Ну?
— Я… — начала она.
— Я знаю, кто ты.
Она помолчала немного и заговорила вновь:
— Я оказалась в безвыходном положении. Вынуждена просить тебя о помощи.
Симон нахмурился и устало опустил глаза. Ом продолжала ровным голосом, без тени волнения или заискивания:
— Мой друг с острова Андрос, откуда я родом, серьезно болен. Дважды я посылала ему деньги через моряков, плавающих между островами. Теперь я знаю, что люди эти бесчестные, деньги до него так и не дошли. Все, о чем я прошу тебя, так это поставить свою печать на коробку деньгами. Тогда они непременно дойдут по назначению.
Симон не любил, когда люди вели себя как эта андрианка — с достоинством и независимостью. Чувство неприязни постепенно усиливалось. Он резко бросил:
— Ну, и кто он, этот твой друг?
— Раньше он водил суда, — с прежней твердостью в голосе ответила она. — Но теперь он не просто болен, а еще и умом тронулся. Рассудок он потерял после войны, слишком много на него бед свалилось. Я нашла людей, которые за ним присматривают, но только за деньги. В противном случае его просто отправят на один из островов вместе с остальными. Ты ведь знаешь такие места… пищу там на несколько дней оставляют в тазах — на всех… и еще…
— Да знаю я, знаю, — перебил ее Симон. — Но поскольку твой друг утратил рассудок и даже не понимает, в каких условиях живет, лучше и оставить его на острове с другими. Разве не так?
Хризия поджала губы и устремила взгляд куда-то в сторону.
— На это мне нечего ответить, — сказала она. — Может, для тебя это и так, но для меня — нет. В свое время этот человек был знаменитым моряком. Возможно, ты слышал о нем. Его зовут Филоклий. Мне кажется, никого, кроме меня, у него не осталось. Разве что ты согласишься все же помочь ему.
Имя Симону ничего не сказало, но тон его несколько смягчился.
— Когда ты хотела бы послать деньги?
— Э-э… Кое-какая сумма у меня есть уже сейчас, но лучше бы подождать дней десять.
— Как тебя зовут?
— Мое имя — Хризия, дочь Архия с Андроса.
— Хорошо, Хризия, я сделаю то, о чем ты просишь, и даже добавлю немного денег от себя. Но взамен и тебя хочу попросить об услуге. Ты откажешь моему сыну от дома.
Хризия немного отодвинулась и, положив руку на парапет, посмотрела вниз, на воду.
— Услуга перестает быть услугой, когда ее оказывают на определенных условиях. Великодушием не торгуют, Симон. — Эти афоризмы Хризия едва ли не прошептала, затем подняла голову и посмотрела прямо в глаза собеседнику: — Я не смогу сделать этого иначе, как предупредив твоего сына, что такова твоя воля.
Несколько покровительственное и даже циничное отношение Симона к окружающему миру основывалось на том, что никогда в жизни ему не приходилось выслушивать упреков в несправедливости, неверности либо недостатке щедрости. Раздраженный — но злости своей не выказывающий — тем, что сейчас его лишили этого преимущества, Симон возразил:
— В этом нет нужды. Ты можешь просто передать через слугу, что не хочешь больше видеть сына у себя дома.
— Нет, не могу. На этом острове есть несколько молодых людей, для которых двери моего дома по разным причинам закрыты. И я не могу включить в их число Памфилия без всякого объяснения причин. Если бы ты понимал сам дух наш встреч, ты бы не просил меня об этом. Мне кажется, в чем нас нельзя упрекнуть, так это в недостатке уважения друг к другу. Я плохо знаю твоего сына, мы и десятком слов с ним не обменялись. Могу сказать, однако, что пока он — первый среди моих гостей.
Хризия живо представила Памфилия, и ей стало весело и радостно оттого, что она говорит о нём добрые слова, и именно это заставило ее сдержаться и понизить голос:
— Он человек достаточно взрослый для того чтобы самому принимать решения. А если их принимаю я, он должен понимать причину.
Симон ощущал, что эти удивительные и точные слова, сказанные о его сыне, каким-то образом объединили его с этой женщиной. Сердце едва не замерло от радости, но с губ все равно сорвалось:
— В таком случае тебе придется послать деньги на Андрос другим способом.
— Отлично.
Они посмотрели друг на друга. Симон неожиданно понял, что окружают его натуры слабые и что он одинок. Он давно уж не говорил с сильными и независимыми людьми, речи которых основываются на способности глубокого суждения и внутренней уверенности в себе. С женой, с Хремом, с другими жителями острова можно было говорить, не особо задумываясь над собственными словами и всё равно возвышаясь над ними, но теперь в течение каких-то нескольких минут эта женщина уже дважды поставила его в тупик. Хризия заметила его смущение и поспешила на помощь. Она нарушила молчание, в котором он чувствовал себя злым и маленьким упрямцем.
— Скорее уж его младший брат нуждается в опеке, а твой Памфилий заслуживает иного отношения.
А по тону можно было понять, что сказать она хочет следующее: «Вы с ним люди одного роста и должны быть на одной стороне».
