Эдуард Борнхёэ - Историчесие повести
Некоторое время могучий Вахур одиноко бродил по лесам; наконец ему это наскучило. У владельца замка Лодиярве он за волчьи шкуры выменял миловидную девушку себе в жены, а ее брата взял в работники. Жену он баловал, землю пахать поручал работнику, сам же был грозой для диких зверей. Умер он в глубокой старости и перед смертью своему сыну Тамбету, который и сам уже был отцом семейства, завещал следующее:
— Ты знаешь, сын, что я получил свободу и землю благодаря своей силе и сохранил их также благодаря своей силе. Ты хоть и рослый парень, но у тебя длинная шея, узкие плечи и тощие бедра. Выкорчевать молодое дерево или убить дикого кабана тебе не под силу. Но у тебя живой ум, и, может быть, ты хитростью добьешься того, чего я достигал силой. Смотри же, береги свободу, которая так легко нам досталась, воля слаще меда, но и тает как мед: ты и оглянуться не успеешь, как она растает у тебя на устах и ты будешь вкушать горечь рабского пота. Возведи высокую стену вокруг нашего дома, купи себе побольше работников, обрабатывай землю, накапливай добро. Сторонись господ, презирай их непонятную веру, молись небесному отцу…
' Тут у Вахура прервалось дыхание, он выпил глоток сладкого меду и добавил:
— Я познал рабство, я видел бедствия нашего народа, но я мог только скрежетать зубами. В одиночку ничего не сделаешь. Люди только бормочут проклятия сквозь зубы, а укусить не решаются… Душа народа подавлена и стонет, поверженная к ногам угнетателей… Но ты ищи тех, кто не плачется, буди их, помогай им, призывай и других к этому… и когда грозный гул пронесется по всей стране, беритесь за оружие, и пусть звон его, дойдя до самых небес, разорвет тучи и пробудит скорбящих богов!
Старый Вахур умолк. Душа покинула его дряхлое тело.
Перед смертным одром стояли, проливая слезы, его жена, сын Тамбет со своей женой и их сын Яанус,[2] которому в то время было восемь лет. Вдова Вахура спустя несколько месяцев сошла в могилу вслед за своим любимым мужем. Через два года умерла и жена Там-бета.
Тамбет был живой и деятельный человек, он охотно работал и копил добро, но о страданиях своей родины не задумывался. Он купил еще трех молодых работников, срубил просторный дом с хозяйственными постройками, огородил двор бревенчатой стеной и заложил за нею сад. В подходящем месте, чуть поодаль от жилого дома, он вырубил лес и начал обрабатывать большие участки земли. Немцев, вопреки завету Вахура, он не чуждался, а уже смолоду изучил их язык, часто ездил в Таллин и в замок Лодиярве торговать и закупать нужные ему товары. Своего сына Яануса он тотчас же после смерти Вахура отдал в учение в таллинский монастырь братьев-черноризников.[3] Он стремился воспитать сына в господском духе и обучить его грамоте. О последних наставлениях Вахура он совсем забыл.
Но Яанус о них помнил. Мужчина вообще сохраняет мало воспоминаний о своем детстве: в годы возмужания внезапно пробуждающийся ум считает все составлявшее для ребенка его мирок настолько малозначащим, что вместе с участием в этом мире детства исчезает и воспоминание о нем, и дух как бы рождается заново. Однако отдельные события, в детстве глубоко поразившие сердце человека, припоминаются ему и в зрелом возрасте, приходят на ум в часы одиночества даже в глубокой старости, вызывая то радостные, то печальные воспоминания.
Когда Яанус в первый раз въезжал в Таллин через узкие, темные Харьюские ворота, он, вольный сын зеленых лесов, смотрел полуиспуганно, полупечально на каменные здания огромной высоты, за решетчатыми окнами которых мелькали чужие, угрюмые лица. У Яануса было такое чувство, будто кто-то сдавил ему горло. «Береги свободу!» — звучали у него в ушах последние слова Вахура. Но он свыкся с городом и зимой усидчиво и прилежно изучал монастырскую премудрость, которая в то время была почти единственной наукой. Летом же он с наслаждением бродил по родным лесам.
3
Яанусу было десять лет, когда он в первый раз вместе с отцом поехал в замок Лодиярве, на окраине земель которого, как уже говорилось выше, стояла усадьба Тамбета.
Тогдашний владелец замка, рыцарь Конрад Раупен, был разумным господином; ему нравился умный и ловкий Тамбет. Рыцарь часто вызывал Тамбета в замок, чтобы посоветоваться с ним.
Тамбет вошел в замок, а Яанус остался один на дворе с лошадьми. Он сел на кучу досок, скрестил руки на груди и стал с любопытством осматриваться. Стена, окружавшая двор, по сравнению с городскими стенами казалась ему низкой, а серая сторожевая башня напоминала наседку, сидящую на яйцах. Посередине двора стояло главное здание замка со множеством башенок, шпилей и труб, которые вздымались к синему небу, словно угрожающе поднятые каменные пальцы. В узких окнах мелькали люди, хлопотливо сновавшие туда и сюда. По двору лениво бродили краснорожие и синеносые наемные воины; они перебрасывались плоскими шутками со служанками, пришедшими по воду к колодцу, и девушки то и дело хихикали в кулак. В окошке сторожевой башни виднелся заржавленный шлем старика-привратника и его такой же ржаво-красный нос, сиявший, точно луна, над белым облаком его бороды. Яанус с настойчивостью, присущей подобным мальчуганам, пытался отыскать у этого человека, кроме носа, бороды и шлема, еще и глаза, но напрасно. Ничего, кроме белой бороды, красного носа и ржавого шлема. Мальчик искал, поглядывал иногда по сторонам, потом снова и снова принимался искать.
Вдруг он почувствовал, как что-то, подобно молнии Таары,[4] с треском ударилось у его ног, и звонкий голос крикнул: «Ищи, Тарапита, ищи!» Какое-то страшное черное существо с разбегу так порывисто толкнуло головой нашего друга, что он, бедняга, кувырком перелетел через доски.
Раздался громкий взрыв хохота, и дети владельца замка — мальчик лет десяти и девочка чуть поменьше— подбежали к месту происшествия. Наш паренек только что поднялся на ноги; он теперь понял, что с ним случилось. Его гневный взгляд упал на большую собаку по кличке Тарапита: она, по приказанию своего хозяина погнавшись за обручем, так неловко пыталась его поймать. Собака, казалось, нисколько не чувствовала себя виноватой — она прыгала вокруг с обручем в зубах. Но у девочки лицо омрачилось: она подошла к Яанусу и участливо спросила, не ушибся ли он.
Яанус, глядя на девочку, показавшуюся ему необыкновенно красивой, пробормотал что-то вроде: «Ничего, не беда».
Вот это было ловко! — расхохотался маленький рыцарь, похлопав по спине Тарапиту, которая вертелась около него, точно вьюн.
Как тебе не стыдно, О до! — серьезно и укоризненно сказала маленькая барышня. — Он из-за нас больно ушибся, а ты еще насмехаешься над ним. Разве это хорошо?
Хорошо, так и надо! — воскликнул Одо. — Сам виноват, пусть смотрит в оба. Трах! — и его словно ветром сдуло! Ой, Тарапита, как это ловко вышло! Ха-ха-ха!
Тут Яануса взорвало.
— Это шутка плохая — натравливать на людей собаку, — выпалил он гневно. — Ты глупый мальчишка и больше ничего!
С этими словами Яанус снова сел, сложил руки на груди и, нахмурив брови, стал смотреть в сторону.
Его маленькая защитница глядела на него с ласковой улыбкой.
Мы должны тут шепнуть читателю, что Яанус был красивый, статный паренек и сегодня был одет в свое лучшее платье — настоящее «господское дитя».
Одо покраснел, топнул ногой и сжал кулаки.
Как ты смеешь называть меня глупым мальчишкой? — крикнул он, сверкая глазами.
Сам знаешь, за что. Для тебя это самое подходящее название. Твоих кулаков я не боюсь, у меня и свои есть.
И Яанус показал, что у него тоже имеются кулаки.
— Я натравлю на тебя Тарапиту — она тебя на куски разорвет!
Но, хотя Тарапита зарычала, показывая этим свою готовность исполнить приказание хозяина, Яанус и не шевельнулся, только бросил холодно:
— Попробуй!
Может быть, Одо и попытался бы осуществить свою угрозу, но в эту минуту между противниками, жаждавшими кровопролития, встала маленькая посредница, пытавшаяся их примирить.
— Стыдись, Одо! — стала она увещевать брата. — Разве рыцари так поступают? Ты хочешь натравить собаку на беззащитного человека, перед которым сам же виноват. Отец этого не сделал бы. Бери пример с отца. Он скорее попросил бы извинения, а Тарапита
за свою глупую выходку была бы наказана. Стыдись, Тарапита, стыдись, ты ничуть не лучше самой простой собаки! Вот как ты платишь мне за то, что я тебя воспитывала! Убирайся, я и видеть тебя не хочу!
Этот выговор возымел свое действие. Тарапита перестала ворчать, а Одо ответил хоть и сердито, но уже более по-рыцарски:
Тогда он должен со мной биться. Так велит моя честь.
За мною дело не станет, — храбро заявил Яанус и встал.
Вы ужасно упрямы, — с грустью заметила маленькая барышня, печально вглядываясь в лица противников и ища в них хоть малейших признаков, которые говорили бы о склонности к примирению. Но, увидев на этих лицах только выражение злобы и заносчивости, она взяла обоих мальчиков за руки и огорченно сказала:
