Юрий Пульвер - Стоящий в тени Бога
Теперь оставалось найти способ общения с жителями Палестины Iвека.
ВБиблии очень сомнительны многие абзацы, ведь текст был написан только согласными буквами, а контекст часто недостаточно ясен для точной интерпретации. Мало знать язык – надо еще и понимать реалии, которые он отражает. Ветхозаветные авторы постоянно прибегали к аллегориям, игре слов, загадочным описаниям. То, что мы называем примитивным остроумием, было очень важно для древних. Слова для них – не просто сочетания звуков, передающие идеи от одного ума к другому; они содержат реальную магическую мощь. Освобожденное слово могло воплотить в жизнь желание своего создателя. Высказываний Бога или пророков следовало бояться, если их «обратить назад», из единой фразы извлекались моральные поучения или религиозные принципы. Короче говоря, даже внутри Библии язык – главное препятствие для исследователей. Впрочем, иврит мог решить лишь часть стоявших передо мною проблем. Его надо было знать, чтобы понимать религиозные термины и бытовые реалии, но одного его недостаточно.
Литургия тех времен базировалась на древнееврейском. Основанная Христом религия в корне своем – одна из форм иудаизма. Свои проповеди Он произносил на арамейском. Но базовый язык христианства не семитический, а греческий, точнее, его диалектная форма, присущая жителям Средиземноморского побережья, – койне, международный язык тех времен.
Резюме: язык Нового Завета – коктейль из древне-иудейских, арамейских, греческих и отчасти латинских слов и выражений, понятий, что придает им необыкновенную многозначность и образность. Койне и древнееврейский с арамейским в тех формах, в каких мы их знаем, очень различны по словарному запасу и грамматической структуре, хотя их алфавиты имеют общий источник. Перевод одного на другой весьма труден, так как у них не только различный лингвистический подход, но и лежащие в основе философские идеи.
К счастью, некоторые факторы играли в мою пользу, древние люди, их транспорт, идеи, мысли двигались медленно. Их языки сохраняли старые слова и лингвистические формы. Религиозная терминология менее всего подвергалась переменам. Это значительно облегчало мою задачу.
Я выучил иврит, древнегреческий, латынь, сохранившиеся диалекты арамейского, опасаясь в глубине души, что делаю «мартышкин труд». На каком языке общаются телепаты между собой, медиумы – с душами умерших, ясновидцы – со своими таинственными источниками? На наречиях неандертальцев, питекантропов, кроманьонцев – праязыках человечества? Или на библейском «одном наречии», на коем изъяснялисьстроители башни в Вавилоне до того, как «Господь рассеял их оттуда по всей земле» и смешал «язык их, так чтобы один не понимал речи другого» (Быт. 11:7—8)? А может, спиритическая или телепатическая связь устанавливается на надъязыковом уровне, телепат или медиум считывает непосредственно электрические импульсы – мысли, бегущие по нервным волокнам?
Я так и не установил этого. Полученные знания оказались нужны не для разговора с душой из прошлого, а для понимания реалий, которые она описывала. Сам же контакт оказался абсолютно не таким, каким я его представлял.
Не было вопросов смертного и ответов духа, как при столоверчении.
Было ясное осознание того, какие из накопленных годами знаний являются верными, какие – нет. Будто открываешь книгу и читаешь строку за строкой, и те из них, что гласят правду, начинают светиться, – лживые меркнут, неточные – исправляются сами собой.
Было непомерное удивление, когда я обнаружил, что сразу же установил контакт именно с нужным мне Иудой. Как это получилось – до сих пор не пойму. Любители фантастики изрекут: генная память. Исключено. Бели бы Искариот был в числе моих предков, то благодаря генной памяти я знал бы его жизнь лишь до того момента, когда он зачал сына, который, в свою очередь, продолжил наш общий род. Но я-то присутствовал при смерти Иуды!
Церковь, особенно Русская Православная, отрицает возможность общения с душами умерших, утверждая,что за них выдает себя дьявол, души-де находятся в таких местах, куда живому разуму не добраться. Правда, если священнику напомнить о разговоре царя Саула с тенью пророка Самуила или многочисленных явлениях святых отцов своим ученикам, он нехотя признает, что Господь иногда дозволяет смертным общаться с теми, кто ушел в мир иной. Что же касается нечистой силы, то ни один из ее представителей не способен хорошоговорить об Иисусе. В моей книге нет ни одного дурного слова о Спасителе, что доказывает, что я общался вовсе не с сатаной, а с духом Иуды. Видимо, я настолько упорно и долго искал тень Искариота, что она сама отозвалась на мой зов.
Скептик скажет с презрением: сходи к психиатру. Тебе привиделся во сне роман, который ты занес на бумагу! Я и сам сперва так считал. Разве не сумасшествие – пытаться писать еще один роман о Христе, когда только к концу XIXвека, как подсчитал некий досужий богослов, о Назаретянине было создано тридцать шесть тысяч различных книг, брошюр, эссе и статей? И добро бы все они были макулатурой. Но тему эту освоили сотни талантливых писателей.
Правда, у меня в основе повествования лежат подлинные факты, а не высосанные из пальца, что нередко встречается и у великих. Все полученные от души Иуды данные подтверждены книгами Тацита, Плутарха, Светония, Иосифа Флавия, Плиния, других древних авторов, работами современных исследователей. Приятно было удостовериться, что мы верно понимаем в Ветхом и Новом Завете очень и очень многое! Особенно поразило меня полученное подтверждение многих мыслей и предположений, высказанных видным лингвистом наших дней, англичанином Джоном Аллегро. Расшифровав связи многих архаичных и нынешних наречий с древнейшим из известных нам языков – шумерским, он вскрыл глубоко запрятанные источники христианства, иудаизма, ислама, нашел их корни в доисторических культах плодородия.
Все получившие подтверждение факты, которые приведены древними авторами или установлены современными учеными, я не снабжаю ссылками на источник, оставив их только для Святой Книги, дабы никто из христиан не упрекнул меня в искажении Слова Божьего. Правда, использована и апокрифическая литература: кроме ветхозаветной, новозаветная – 27 евангелий, 7 «Деяний», 10 апостольских писем и кое-какие отрывки, всего около 50 сочинений, не входящих в Канон, но признававшихся ранними христианами.
Для чего я записал все то, что узнал, став медиумом? Слово Божие, возможно, слышит любой человек, да не каждому дано его понимать, а тем более доносить до других – только пророкам. Причисляю ли я себя к их числу? Ни в коей мере. Пророки верили, что исправят людей передачей Слова Божьего (как они сами его понимали). Речь не только о библейских проповедниках, о людях искусства – тоже. Александр Иванов двадцать лет рисовал полотно «Явление Христа народу», Гоголь писал свои шедевры с одной и той же благородной целью – просветить грешное человечество. Оба не преуспели.
Я тоже потратил полжизни, чтобы собрать мозаики-факты и сложить из них свою картину-роман. Но, в отличие от величайших художников кисти и слова, я не верю, что людей можно кардинально улучшить каким-либо произведением искусства, даже самым гениальным и правдивым. Иванов, Гоголь, Достоевский, Толстой, равно как и Христос, Моисей, Мухаммед, Будда, Маркс почти ничего не добились в деле совершенствования человечества.
Я знаю, что книга эта вызовет возмущение как у верующих, так и у безбожников. Описанные в ней обычаи наших предков, приведенные исторические факты, аналогии, до которых я дошел своим умом, покажутся противоестественными, отвратительными, циничными и демократу, и христианину, и коммунисту. Хотя ничто не выдумано, их все можно отыскать в книгах античности и самой Библии. Я принципиально не приводил каких-либо новых из ставших мне известными фактов, чтобы не дать почвы для упрека в клевете на святыни церкви и оплоты общечеловеческой морали. Ни одно слово из священных текстов не искажено, единственное, что я позволяю себе, – уточнить неверный перевод или осветить «темные» места.
Не исключаю, что меня ожидает участь писателя-индуса Салмана Ругиди, которого фанатики-мусульмане приговорили к смерти за роман «Сатанинские стихи», где он якобы высмеял пророка Мухаммеда. Вотличие от произведения Рушди в моем повествовании почти нет фантазии, но правда подчас гораздо страшнее и неприятнее вымысла, ибо без нее спокойнее и удобнее жить.
