Ирина Измайлова - 1612. «Вставайте, люди Русские!»
Оставалась осада, долгая, изнуряющая осаждающих не менее, чем осажденных.
Можно было, конечно, попытаться обойти несокрушимую твердыню стороной, но во-первых, тогда пришлось бы двинуть армию по осеннему бездорожью, рискуя потерять часть ее в русских болотах, а во-вторых, и это было куда важнее — нельзя же оставлять у себя за спиной такой опасный очаг сопротивления!
Воевода Смоленска, казалось, предусмотрел все! В крепости были заранее вырыты дополнительные колодцы, запасено много еды, со всего уезда собрано полторы тысячи «даточных людей», неплохо вооруженных и составивших хорошую помощь четырехтысячному гарнизону.
Поляков было в несколько раз больше, но легче от этого не становилось. Во время штурмов, дерзких вылазок осажденных, во время ответных ударов смоленских пушек — осаждающие гибли сотнями. Наступившая зима была сурова, и вставших таборами[7] вокруг города завоевателей охватило уныние.
Теперь только упрямство и безмерная, доходящая до безумия ненависть к Московии удерживали Сигизмунда Третьего от позорного отступления из-под стен Смоленска. Он направил своих гонцов в Ригу, на тамошний оружейный завод, потратив огромные деньги и заказав там несколько осадных пушек. Их должны были отлить и привезти ранней весной, но вместо мороза вдруг грянула оттепель и ударили дожди. Куда уж тут везти тяжеленные пушки — потонут.
Утешался Сигизмунд лишь мыслью, что и осажденным приходится нелегко. В боях и при обстрелах гибли и они (правда, куда меньше, чем поляки, что приводило короля в ярость). Он несколько раз покидал свой стан, но возвращался, рассчитывая, что его присутствие пробудит новую отвагу в войске. Увы! Войско роптало, проклинало и русских, и их зиму, и эту дьявольскую крепость, и… самым тихим шепотом и друг другу на ухо — вероятно, своего короля! Тверже держались наемники — шведы и немцы, а также примкнувшие к польскому войску русские запорожские казаки, вечно затевавшие смуты против князей и государей и теперь рассчитывавшие получить от завоевателей желанную вольницу. Как же, как же, пускай их надеются! Этих не знающих удержу и не любящих никакой власти головорезов надобно будет потом просто извести, напустив на них тех же шведов с немцами — говорят, у казаков неплохие земли, вот пускай наемники и потрудятся себе на пользу!
Предаваясь таким размышлениям, польский король продолжал осаждать упрямую крепость, а его военачальники придумывали одну за другой все новые хитрости, дабы как-то сокрушить твердыню. Но каждая попытка завершалась огромными потерями. В нынешней ночной вылазке, когда пехотинцы должны были, одолев ров, заложить мощные петарды в выемку поврежденной стены, нашли свою смерть семьдесят три человека! Как и было рассчитано осажденными, их петарды взорвались раньше и разметали весь отряд по рву и вокруг него кровавыми клочьями. Лишь чуть более сорока пехотинцев, из которых многие были ранены, возвратились в свой стан.
Глава 2. Земляной вал
— Ишь ты, какой пир мы нынче устроили окрестным воронам! — ликовал Никола Вихорь, радостно потрясая пищалью, из которой стрелял пускай и не он, но которая все равно принесла им удачу. — Если только за оставшуюся ночь мелкое зверье не набежит да не пожрет пановские кишки…
— Чтоб так много сожрать, мелкого зверья мало! — заметил Юрий, пытаясь еще что-то рассмотреть и уже почти ничего не видя: просмоленная солома догорала, а во рву огонь улегся почти сразу.
— Ну, наутро ляхи со зла будут палить почем зря! — заметил один из осадных стрельцов. — Жди потехи!
Остальные (их оставалось на самом верху башни человек десять) дружно загоготали.
— Что ж вы так расшумелись, люди добрые? — послышался позади них звучный голос, и все тотчас умолкли.
— Будь здрав, воевода! — воскликнул, оборачиваясь и отвешивая поклон, неугомонный Вихорь. — Исполнили все, как тобой было велено. И все бы славно, да теперь во рву мусору видимо-невидимо. Ворон надобно звать на подмогу, не то ведь август на дворе — ляховские кишки так завоняют, что носы зажимать придется!
— Ничего, не в первый раз! — отозвался воевода Шейн, высокий, необычайно статный молодой богатырь, облаченный в длинную, ниже колена кольчугу с надетым поверх нее зерцалом[8] и в кованый, с золоченой насечкой шлем.
По всему было видно, что предположение Вихоря неверно: ложиться спать военачальник и не думал. На его лице, обветренном, покрытом густым загаром, отражалась если и не тревога, то почти не скрываемое напряжение.
— Славно все сделали, Никола, спасибо тебе и всем вам! — проговорил Шейн, бросая взгляд в бойницу но, как и Сухой, уже почти ничего там не увидав. — Может, и поубавится охотников к нам в гости ходить. Но радоваться особенно нечему.
— Это почему? — живо спросил Юрий.
— Ты же опытный воин, Сухой. Неужто поверил, что ляхи надеялись своим дурацкими петардами нашу стену прошибить, хотя бы и был в ней выем?
Голос воеводы был почти насмешлив, и Юрко смутился.
— Так ведь у них ума-то мало! — фыркнул Никола.
Шейн покачал головой:
— У них ума мало, но с ними опытные пушкари и взрывных дел мастера — те же германцы. Эти свое дело знают и порох попусту тратить не будут. Другое дело, что они не ждали нашего «приема» и, может, теперь локти кусают, да только шли они сюда не стену взрывать.
— А зачем? — спросил один из стрельцов.
— Для отвода глаз. Может, вам отсюда и не слыхать было — башня от польских таборов далеко, но я-то с противоположной стороны на стену всходил и слышал, да и караульные там давно уж услыхали. Вечером к ляхам какой-то обоз прибыл. Тяжелый, слышно было, как быки мычат, а в обычные телеги быков не запрягают. Так что ждать нам поутру надобно будет не глупых ночных вылазок, а обстрела. И на этот раз он может быть очень опасен.
— Осадные орудия?! — догадался Сухой. — Думаешь их все же привезли?
— Думаю, хоту везли слишком долго. Ранняя весна нас до поры выручила. Кто бы сомневался, что Сигизмунд такие пушки закажет, и ему их доставят. Я бы точно заказал, кабы мне пришлось такую крепость штурмовать. А осадные пушки в конце концов даже наши стены пробьют.
— Что делать будем? — спросил Юрий.
— Что и делали. Обороняться. В конце концов мы это знали и были к этому готовы. Но у меня есть и еще известие. И оно похуже будет.
Стрельцы обступили воеводу и с напряжением ждали, что он скажет дальше. Однако тот не спешил.
— Юрко, — проговорил он, наконец, обращаясь к Сухому, — пойди-ка собери мне стольников да тысяцких. И бояр, кои в крепости есть, собери. Я их в Коломенской башне ждать буду. Совет держать надобно. На закате лазом потайным пробрался к нам гонец, дядька Прохор. Тот, коего в Москву посылали.
— Ну?! — снова взвился Никола. — Что ж, новые грамоты от Патриарха нашего Гермогена привез ли?
— Грамоты-то он привез, — лицо Шейна теперь совсем помрачнело, он на миг даже опустил глаза. — Вот только новость в Москве хуже некуда — устроили бояре заговор и свергли с престола Государя Василия Ивановича.
— Шуйского свергли?! — ахнул Юрий Сухой. — И кто ж в такую пору смутную еще пущую смуту затеял?!
— Кто, кто! — со злостью воскликнул воевода. — Те, кому своя мошна да власть дороже и Москвы, и Смоленска, да и всей Руси. Предводительствует ими боярин Федор Мстиславский. Вот лиса лукавая! А я-то его некогда в битве от смерти спас…
— Выходит, не надо было! — выдохнул Вихорь.
— Выходит, да уж что вышло, то вышло. Ныне их много таких-то! Говорят, теперь Совет боярский делать будут, чтоб, значит, до Земского Собора управлял. Да какой сейчас Собор — война кругом?! А Владыка Патриарх пишет, что Сигизмунд уж тут как тут, послов прислал к боярам. Предлагает, чтоб сына его, Владислава королевича, на престол русский позвали. Мол, примет он нашу веру, вот и будет нам царь.
Несколько мгновений все молчали, потом один из стрельцов, что постарше, робко предположил:
— Ну, а может, так бы было и лучше? Всяко, не вор тушинский… Может, хоть война бы на том закончилась?
Шейн резко повернулся к стрельцу:
— Да кому ж ты веришь, Данило?! Разве ж поляки, дорвавшись до Царства Русского, его русским оставят? Нетто хочешь, чтобы твои дети, аки змеи, шипели, а у наших церквей главы посносили? Хочешь?
— Спаси и сохрани! — ахнул Данило. — Лучше смерть принять!
— А я вот о чем помышляю… — задумчиво, будто и не очень взволновавшись, произнес Сухой, уже собравший и прицепивший к поясу свои саблю и колчан, чтобы идти и выполнить поручение воеводы. — Помышляю я о том, как же нам теперь, когда поляки на приступ пойдут, друг друга в битве узнавать? Само собой, одежа у них не такая, как у нас. Так ведь все в дыму будет, в крови. Прежде мы друг другу кричали: «Царев!» И знал каждый, что рядом свой, слуга государев. А ныне, когда государя не престоле нет? Что кричать-то будем?
