Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
Тем не менее тот же генерал Тибо скажет о Жозефине:
«Какая иная женщина соединяла в себе столько обаятельности и достоинства! Приближаясь к ней, нельзя было не восторгаться, слушая ее — не наслаждаться, расставаясь с нею — не быть очарованным ею и ее обхождением».
Свою «обаятельность» новая императрица ставит на службу заговорщикам, вдохновленным Людовиком XVIII и графом д'Артуа. В июне 1804 завершается процесс Кадудаля. Армана де Полиньяка ждет казнь.
Однажды утром к Жозефине входит г-жа де Ремюза. Дочь де Верженнов вне себя: у нее только что была с визитом герцогиня де Полиньяк, умолявшая «помочь ей повергнуться к стопам императора», чтобы вымолить помилование мужу. Ее тетка г-жа д'Андло, дочь Гельвеция[2], присоединяется к ее просьбам. С успехом вмешаться в дело может, безусловно, только новая императрица. Жозефина сперва малость струхнула: император выказывает в таких случаях «сильное неудовольствие».
— Если бы Морро был осужден, я была бы более уверена в нашем успехе, — объясняет она статс-даме. — Но император так разгневан, что, боюсь, откажет нам…
Пока г-жа де Ремюза силится убедить Жозефину несмотря ни на что предпринять попытку, в комнату входит император, и императрица объявляет ему, что «согласилась принять г-жу де Полиньяк».
Разговор тут же переходит на высокие тона. Жозефина вольна делать что ей заблагорассудится, но он отказывается дать аудиенцию «этой женщине». Он видеть ее не желает.
— Я не могу миловать, — поясняет он. — Вы не видите, что в роялистской партии полно сумасбродной молодежи, которая, если не преподать ей хороший урок, будет все вновь и вновь браться за свое. Бурбоны доверчивы, они полагаются на слова интриганов, которые обманывают их насчет подлинного умонастроения Франции; они постоянно будут слать мне сюда новые жертвы.
Пока Наполеон мерит комнату «торопливыми» шагами, г-жа де Ремюза, подбадриваемая умоляющей миной Жозефины, защищает несчастных осужденных.
— Что вам за расчет вступаться за этих людей? — прерывает ее император.
— Государь, я не знаю этих людей и только сегодня утром познакомилась с госпожой де Полиньяк.
— Выходит, вы защищаете тех, кто приехал сюда, чтобы убить меня.
Г-жа де Ремюза собирает все свое мужество и возражает:
— Нет, государь, я защищаю несчастную отчаявшуюся женщину и, скажу больше, — вас самого.
Пылкость ее речи не помешала Наполеону выйти из комнаты в очень дурном расположении духа и запретить обеим женщинам «забивать ему впредь голову».
Едва он ушел, как доложили о г-же де Полиньяк. Жозефина приняла ее в «комнате, находившейся на отшибе от ее покоев», обещала ей сделать все возможное и невозможное для спасения герцога и дважды врывалась в кабинет императора.
Наполеон разозлился. Как она смеет просить о помиловании для убийц! Для адъютантов графа д'Артуа, которые хотели покуситься на его, императора, жизнь!
Жозефине пришлось вернуться к г-же де Ремюза и поведать ей о своей неудаче. Тем не менее она не пала духом и, узнав, что Талейран собирается к императору, чтобы поработать вместе с ним, в третий раз пошла в атаку. На этот раз с помощью Талейрана она добилась-таки, что Наполеон обещал принять «эту бедную женщину». Партия была выиграна. Г-жа де Полиньяк бросилась на колени, император поднял ее и в следующих выражениях обещал помиловать Полиньяка:
— Во всем виноваты принцы, играющие жизнью самых верных своих слуг, сударыня.
Г-жа д'Андло — здесь история улыбается — неустанно твердила:
— Государь, я дочь Гельвеция, Государь, я дочь Гельвеция…
В течение всей сцены она произнесла только эти четыре слова, но волнение так помутило ее разум, что она произнесла их раз десять.
С помощью все той же Жозефины добились помилования и другие осужденные, чьи родители и дети бросились к ногам Наполеона. Так спасли свою жизнь маркиз де Ривьер, Шарль д'Озье, Руссийон, Рашель и Гайар.
Однако избрать императора и императрицу — это еще не все; их нужно «оснастить» двором и почетом, соответствующим их титулу. Жозефину окружает теперь добрая сотня дам, офицеров и слуг. К статс-дамам консульства — г-жам де Ремюза, де Люсе, де Талуэ и де Лористон — она прибавляет обер-фрейлину, родственницу Богарне и свою подругу, умницу-роялистку и слегка горбунью г-жу де Ларошфуко, носительницу одного из самых громких имен Франции, положив ей 40 000 франков оклада, и другую, г-жу де Лавалет, племянницу Александра де Богарне и внучатую племянницу «тети Фанни», ту самую, которая, напоминаем, вышла за Бонапартова адъютанта. Она «кротка, добра и всегда кажется хорошенькой, несмотря на то что переболела оспой», оставившей на ней следы. Ее оклад составляет 30 000 франков. Поскольку Жозефине полагается двенадцать фрейлин — позднее число их увеличится до 19, затем до 23 и, наконец, до 29, — в начале правления остается еще восемь вакансий. После долгих колебаний и перемен, вызванных противоречивыми рекомендациями, на эту должность назначаются: г-жи Дюшатель и де Воде, обе хорошенькие и, как мы увидим ниже, чересчур приглянувшиеся Наполеону: восхитительная г-жа Савари, урожденная Фодоас, которая в свое время станет герцогиней Ровиго, также родственница семьи Таше и дочь креолки с Сан-Доминго; не менее восхитительная г-жа Ланн, обожающая свой семейный очаг, и гордая г-жа Ней, племянница г-жи Кампан, любительница шумной и блестящей жизни; г-жа Огюста де Кольбер; наконец, возглавляющая эту дамскую когорту г-жа де Вальш-Серран и графиня д'Арбер де Валанжен, единственная, кто доподлинно знает придворную жизнь и состоит в родстве с самыми знатными европейскими домами.
Что касается комнатной службы, то Агата Рибль последовала за своей хозяйкой в Тюильри, но с 1804 у Жозефины больше нет прислужницы-фаворитки. Теперь при ней состоят — вернее, будут состоять с конца 1804 две первые камеристки — г-жа де Сент-Илер, бывшая первая камеристка Виктории Французской[3], и г-жа Бассан, жена книготорговца. У них в подчинении состоят четыре хорошенькие нарядные горничные, летом 1805 переименованные в дам-докладчиц и прозванные «красными дамами» за цвет их форменного платья: креолка Эгле Маршери, Фелисите Лонгруа, г-жа Сустрас, вдова офицера, и г-жа Дюкре де Вильнев, мать Жоржетты Дюкре, с которой мы еще встретимся. Кроме них, есть кастелянша г-жа Мале, четыре гардеробмейстерины в черном и пять младших гардеробмейстерин в белом; это подлинные очевидицы интимной жизни императрицы. В 1805 она возьмет к себе на службу м-ль Аврийон, благодаря «мемуарам» которой мы часто сможем жить бок о бок с Жозефиной-государыней.
Собаками Жозефины, а их много, занимается некая Бризе. В спальню допускается лишь одна из них — моська, преемница Фортюне, подаренного Шарлем и придушенного в Монбелло. Пес к тому же хорошо приучился к этикету, и вечером, — рассказывает м-ль Аврийон, — когда дежурная докладчица закрывала двери в спальню императрицы, песик, не раздумывая и не упрямясь, следовал за нею; ему достаточно было понять, кто сегодня дежурит, и он на этот счет никогда не ошибался. «Он следовал за нами, входил в нашу комнату, ложился на стул и спокойно спал до утра. Потом выбегал в прихожую и без всяких признаков нетерпения ждал у дверей хозяйской спальни, куда врывался, всячески выражая радость, вместе с первой из нас, кто входила туда».
Его повязали, а когда оба мопса умерли, их сменили два щенка немецкой овчарки. Была еще одна легавая собака, державшаяся на втором плане. Все эти псы «весь день не разлучались с императрицей, валялись на канапе, где у нее лежали для них кашемировые подушки, возвещали о посетителях не хуже, чем камергеры и придверники, проявляли крайнюю враждебность к каждому, кто приближался к их хозяйке, и отличались особой приверженностью к красным икрам кардиналов».
На службу новой монархине не без труда, но все же удалось набрать целую когорту камергеров и камер-юнкеров, разукрасив их галунами и золотом. Как свидетельствует один из очевидцев Филипп де Сегюр, «за исключением многих безвестных бедных и разоренных дворян, а также тех, кто уже связал свою судьбу с Бонапартом, потребовалось немало переговоров и всяческих соблазнов для того, чтобы уговорить носителей известного имени войти в первый состав двора».
Император, но, увы, не Жозефина, возьмет реванш, когда увидит, как у него в приемной теснятся новые камергеры, «навербованные» по случаю его бракосочетания с Марией Луизой. Среди них будут Сегюр, Ноайль, Гонто, Шабо, Тюренн, Контад! Обер-гофмаршал осведомится у Наполеона, кому из них первыми приступать к своим обязанностям.
— Мне все равно.
— Но, государь…
— Ладно, — решил бывший кадет из дворян Наполеоне Буонапарте, разглядывая толпу так, словно дело шло о ремонтных лошадях, — возьмите вон тех — блондина и курчавого.
