Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий)

— Да. Расседлать коней, запалить костер!

Солдаты живо вскочили. Одни стали растирать и приводить в чувство лежащего человека, другие пошли за камышом, третьи разостлали на земле верблюжьи и медвежьи шкуры для ночлега.

Пан наместник, не заботясь больше о придушенном человеке, снял пояс и растянулся на бурке у огня. Это был еще очень молодой человек, худощавый, смуглый, очень красивый, с орлиным носом. В его глазах была молодецкая удаль и отвага, выражение лица было прямодушное. Густые усы и давно не бритая борода делали его серьезным не по возрасту.

А в это время двое слуг занялись приготовлением ужина. Несколько окороков баранины жарилось на огне; с коней сняли несколько драхов, подстреленных днем, и другую дичь, чтобы чистить. Костер пылал, бросая в степь громадное красное пламя. Придушенный человек начал понемногу приходить в себя.

Несколько времени спустя он уже смотрел налитыми кровью глазами на чужие лица, потом сделал попытку встать. Солдат, который разговаривал с наместником, поднял его под руки; другой подал ему бердыш, на который незнакомец оперся изо всей силы. Лицо его было еще красно, жилы вздуты. Наконец сдавленным голосом он прохрипел:

— Воды.

Ему подали горилки, которую он жадно пил. Горилка, очевидно, помогла ему, потому что, отняв флягу от губ, он спросил чистым голосом:

— В чьих я руках?

Начальник встал и подошел к нему.

— В руках тех, которые спасли вас.

— Значит, не вы накинули на меня аркан?

— Наше оружие сабля, а не аркан. Вы оскорбляете добрых солдат подозрением. Вас схватили какие-то негодяи, переряженные татарами. Вы можете их видеть, если вас это интересует: вон они лежат перерезанные, как бараны.

Говоря это, он указал рукой на несколько темнеющих у пригорка трупов.

— Позвольте мне отдохнуть, — сказал незнакомец.

Ему подали войлочное седло. Он сел и задумался. Это был мужчина в расцвете лет, среднего роста, широкоплечий, почти богатырского телосложения и поразительной наружности. Голова его была громадна, лицо загорелое, глаза черные и немного косые, как у татарина, а тонкие усы над узкими губами расширялись книзу и спадали двумя широкими кистями. Его мощное лицо выражало отвагу и гордость. В нем было что-то и привлекательное, и отталкивающее, властность гетмана, соединенная с татарской хитростью, добродушие и дикость.

Отдохнув немного на седле, он встал и вместо благодарности пошел осматривать трупы убитых.

— Невежа! — пробормотал наместник.

Незнакомец тем временем внимательно всматривался в каждое лицо, качал головою, как человек, который все понял, потом медленно направился к наместнику, ощупывая на себе пояс, за который, очевидно, хотел заложить руки.

Не понравилась молодому наместнику самоуверенность человека, несколько минут назад спасенного от веревки, и он сказал с презрительной усмешкой:

— Можно подумать, что вы, ваць-пане [2], ищете среди этих разбойников своих знакомых или читаете молитвы за их души.

Незнакомец с достоинством ответил:

— Вы не совсем ошиблись: не ошиблись, что я искал знакомых; ошиблись, назвав их разбойниками. Это — слуги одного шляхтича, моего соседа.

— Не особенно же вы дружны с вашим соседом.

Какая-то странная усмешка пробежала по тонким губам незнакомца.

— И в этом вы ошиблись, пане, — пробормотал он сквозь зубы. А потом прибавил громче: — Но простите, что я прежде всего не поблагодарил вас за помощь и спасение от неожиданной смерти. Ваше мужество исправило мою неосторожность: я отделился от своих людей. Но моя благодарность во всяком случае равняется оказанной мне услуге.

Он протянул руку наместнику.

Но гордый наместник не тронулся и не торопился подать свою, он только спросил:

— Сначала я хотел бы знать, имею ли я дело со шляхтичем, потому что хотя я нисколько в этом не сомневаюсь, но безымянную благодарность мне принимать не годится.

— Я вижу в вас истинно рыцарский дух, и вы правы: я должен был начать мою благодарность, назвав свое имя. Я — Зиновий Абданк, герба Абданк с крестом, шляхтич киевского воеводства и полковник казацкой хоругви князя Доминика Заславского.

— А я — Ян Скшетуский, наместник панцирной хоругви его светлости князя Еремии Вишневецкого.

— Под славным начальством служите, ваць-пане… Примите же теперь мою благодарность и руку.

Наместник больше не колебался. Обыкновенно панцирные воины свысока смотрели на воинов других знамен, но пан Скшетуский был в степи, в Диких Полях, где на это можно было обращать меньше внимания. Впрочем, он имел дело с полковником, в чем убедился, когда его солдаты принесли пояс и саблю пана Абданка и еще с тем подали ему короткую булаву с костяной ручкой, какую обыкновенно употребляли казацкие полковники. Притом одежда пана Абданка была богатая, а изящная речь доказывала быстрый ум и знание света.

Пан Скшетуский пригласил его ужинать. От костра доходил раздражающий запах жареного мяса. Слуга подал его в миске прямо с жару. Стали есть, а когда подали объемистый бурдюк молдавского вина, разговор завязался быстро.

— Добраться бы благополучно до дому, — сказал Скшетуский.

— Значит, вы возвращаетесь, ваць-пане? Откуда, нельзя ли узнать? — спросил Абданк.

— Издалека, из Крыма.

— А что вы там делали? Ездили с выкупом?

— Нет, пане полковник, я ездил к самому хану.

Абданк насторожил уши:

— Скажите, какое хорошее знакомство! Зачем же вы ездили к хану?

— С письмом от князя Еремии.

— Значит, послом. О чем же князь писал хану?

Наместник пристально взглянул на собеседника:

— Пане полковник! Вы заглядывали в глаза разбойников, которым попались на аркан, — это ваше дело, но, что князь писал хану, это — ни ваше, ни мое дело, а только их обоих.

— Минуту назад, — хитро ответил Абданк, — я удивлялся, что князь послал к хану такого молодого человека, но после вашего ответа я уже не удивляюсь, ибо вижу человека молодого летами, но старого умом и опытностью. Наместник проглотил ловко сказанную лесть, закрутил молодые усы и спросил:

— Теперь вы скажите мне, ваць-пане, что вы делаете здесь, у Омельчика, и как вы очутились один?

— Я не один: людей своих я оставил по дороге, а теперь еду в Кудак, к пану Гродзицкому, коменданту крепости, с письмами великого гетмана.

— Отчего же вы не водой, не в байдаке?

— Таков был приказ, от которого отступать не годится.

— Странно, что гетман отдал такое распоряжение. Здесь, в степи, вы, например, попали в такую переделку, какой бы на воде с вами случиться не могло.

— Степи, государь мой, теперь спокойны, я знаю их давно, а то, что случилось, вызвано людской злобой и ненавистью.

— Кто же это вас так преследует?

— Долго рассказывать, мосци-наместник [3]. Злой сосед, мосци-наместник, который разорил меня, выживает теперь из поместья, убил моего сына и вот, как видите, угрожает мне из-за угла.

— Разве у вас нет сабли на боку?

Тяжелое лицо Абданка вспыхнуло ненавистью, а глаза загорелись зловещим огнем. Медленно и отчетливо он ответил:

— Есть, и клянусь Богом, я не буду искать другого оружия против своих врагов.

Поручик хотел что-то сказать, как вдруг в степи послышался топот коней. Прибежал солдат, поставленный на страже, с известием, что приближаются какие-то люди.

— Это, вероятно, мои, — сказал Абданк, — которые остались за Тасьмином. Я, не ожидая измены, обещал их тут ждать.

Действительно, через минуту толпа всадников окружила пригорок. Огонь костра осветил головы коней с раздутыми ноздрями, хрипящих от усталости, а над ними склоненные лица всадников, которые, прикрыв рукой глаза, внимательно присматривались к свету.

— Эй, люди, кто вы? — спросил Абданк.

— Рабы божьи! — ответили голоса из темноты.

— Да, это мои молодцы, — повторил Абданк, обращаясь к наместнику. — Идите, идите!

Несколько всадников спешились и подошли к огню.

— А мы торопились, торопились, батько. Що с тобою?

— Была засада. Хведко, изменник, знал место и уже ждал меня тут со своими. Должно быть, выехал много раньше меня. На аркан меня подцепили.

— Спаси бог, спаси бог! А это что за лях [4] возле тебя?

Говоря это, они грозно смотрели на пана Скшетуского и его товарищей.

— Это добрые друзья, — сказал Абданк. — Слава богу, я цел и жив. Сейчас поедем дальше!

— Слава богу! Мы готовы!

Новоприбывшие грели у огня руки. Ночь была холодная, хотя и ясная. Их было человек сорок, рослых и хорошо вооруженных. Пана Скшетуского удивило, что они вовсе не походили на реестровых казаков, и в особенности что их было так много. Все это казалось наместнику очень подозрительным. Если бы великий гетман выслал пана Абданка в Кудак, то дал бы ему стражу из реестровых, и кроме того, с какой стати он приказал бы ему идти из Чигирина степью, а не водой? Необходимость переправляться через все реки Диких Полей только замедлила бы поход. Дело было похоже на то, что пан Абданк именно и хотел миновать Кудак.