Александр Струев - Царство. 1951 – 1954
— Пусть пустой, зато без амбиций и нам близок.
— Ну, смотри! — отпустил тему Лаврентий Павлович.
— Тогда я Рясного на Главное управление охраны рекомендую, а на кадры — Харьковского секретаря Епишева, а Миронова Кировоградского и Савченко к Игнатьеву замами.
— У него, Егор, уже весь расклад готов! — встрепенулся Берия.
— Чего готов, я с вами советуюсь! Эти парни мне как облупленные понятны, а если чужие придут, как будем действовать?
— Делай, делай! — поддержал Маленков.
И Берия не стал возражать:
— Главное, чтобы ты, Никита, устоял!
21 августа 1952 года, четверг
Молодость, ах, молодость! Молодость опьяняет, влечет на подвиги, молодость покоряет миры, окрыляет сердца! Рада танцевала весь вечер, летала по залу, захлебывалась радостью, и сейчас, скинув туфли, завалившись на кровать, лежала, раскинув руки, и понимала, что совершенно не устала. Она бы протанцевала еще полночи или всю ночь, ей хотелось танцевать еще и еще, хотелось во все глаза смотреть на обожаемого кавалера, и не только смотреть, хотелось держать за руки, заглядывать в глаза, вздрагивая всем сердцем, улыбаться, хотелось любить!
В субботу он позвал гулять в парк, каждые выходные там устраивались танцы. Алексей пригласил избранницу на танец раз, другой, третий, а потом они и вовсе перестали уходить с площадки, закончив танец, стояли, прижавшись друг к другу, и ждали, пока заиграет музыка. Алеша крепко прижимал ее и тоже радовался!
Рада посмотрелась в зеркало — румяная, разгоряченная, но совершенно не уставшая. Алексей обещал звонить завтра, значит надо поскорее заснуть, приблизить завтрашний день!
Скорей бы завтра!
20 февраля 1953 года, пятница
Илюше шел пятый годик, хороший рос мальчик, не капризный, любящий, только вот играть ему было не с кем, сверстников рядом не было, лучшими друзьями оставались взрослые.
При помощи нянечки Илюша выкрасил в красный цвет лист бумаги и нарисовал на нем сердечки. Неровные вышли сердечки у ребенка, но няня нестройные линии подправила, и, конечно, вырезать помогла, чтобы Илюша ножницами не укололся, да и не умел он в таком малом возрасте красиво вырезать. В результате получилось пять симпатичных сердец: одно — побольше, другое — поменьше, но все яркие, симпатичные. Илья сосредоточенно пересмотрел их.
— Думаешь, Ириша из школы пришла? — обратился он к няне.
— Еще учится.
Илья направился в комнату сестры.
— Вот так! — расположив сердечко по центру ее подушки, сказал мальчик, затем поспешил в комнату брата.
Сергей учился в институте на первом курсе, его тоже дома не оказалось. И у Сережи на кровати появилось сердечко.
Комната старшей сестры Рады стала следующей. Радочка заканчивала университет и лишь на выходных появлялась у родителей.
Обойдя этаж, мальчик отправился на поиски мамы: спустился вниз и первым делом пришел на кухню. Завидев малыша, кухарки заулыбались.
— Попьешь киселя? — предложила румяная Тоня.
Илюша отрицательно замотал головой — ему надо было отыскать мамочку. Он прошел столовую, пробежал вытянутую гостиную, громко затопал по лестнице, поднимаясь в родительскую спальню, и тут навстречу появилась Нина Петровна.
— Мое золотце! — мама подхватила сына на руки.
— Я тебя ищу, — сообщил Илья.
— Вот и нашел!
— Нашел. Сейчас, — он покопался в кармане, достал алое сердечко и протянул ей.
— Сердечко?
— Да. Тебе.
— Ты сам нарисовал?
— Сам!
— Спасибо, милый! — мама ласково поцеловала сына.
Он зажмурился, не любил, когда его целуют.
— Знаешь, что означает сердечко? — спросил малыш.
— Что?
— Любовь! Я всем по сердечку сделал. Знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что мы любим друг друга, потому что мы — семья!
Нина Петровна еще крепче прижала к груди любимое чадо.
— А папа где?
— Папуля еще спит, его будить не надо. Ты поиграй пока, а после к нему сходим и сердечко отнесем.
— Ладно! — согласился Илья и неохотно поплелся в детскую.
28 февраля 1953 года, суббота
— Что топчетесь, входите, входите! — Генеральный Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, Председатель Совета министров, Верховный главнокомандующий, генералиссимус Сталин стоял в дверях и доброжелательно оглядывал гостей. Он был невысок, с крупными, резкими чертами восточного лица. — Покушаем, а то я проголодался!
На ужин приехали Маленков, Берия, Булганин и Хрущев. От центра Москвы до сталинской дачи в Волынском, которая располагалась перед станцией Кунцево, ходу было минут двадцать, поэтому и называлась дача «ближняя». Узенькая дорожка уводила автомобиль в еловый лесок. На опушке движение преграждали высокие ворота, показав пропуск и предъявив машину для осмотра, можно было двигаться дальше. Чтобы добраться до основного дома, приходилось миновать три высоченных забора, увитых колючей проволокой. Между первым и вторым зиял глубокий ров, заполненный водой. Повсюду висели провода под током, вышагивали бдительные патрули, гавкали свирепые собаки.
Дача правителя охранялась, точно заветная драгоценность. Подъездные дороги сюда можно было за считанные минуты забаррикадировать бетонными чушками, которые ловко выставлялись на проезжую часть опытным крановщиком. Замаскированные пушки и тяжелые танки, находившиеся в постоянной боевой готовности, завершали неприступную оборону. А за забором — красота! — лесок, кустики, полянки, подмосковная божья благодать.
Последние годы Сталин безвылазно жил за городом, в Кремль наведывался редко — кому положено, тот и сам на «ближнюю» подскочит. Жизнь текла своим чередом. Если Иосиф Виссарионович не температурил или не мучился слабостью желудка, то каждый вечер принимал гостей. С середины 1951 года приглашенными оставались Маленков, Берия, Булганин и Хрущев. Для разнообразия генералиссимус делал исключения: то украинского секретаря пригласит, то умудренного знаниями президента академии наук вызовет, то какого-либо министра вниманием удостоит, а иногда одаренного кинорежиссера примет — обсудит будущий фильм. И всех обязательно встретит с радушием, из собственных рук угостит, допьяна напоит и вопросы всякие задаст: и наивные, точно он, Сталин, с луны свалился, и каверзные, на которые и ответить что, не знаешь. Посмеивается Иосиф Виссарионович, подливает в бокалы спиртное, развязываются язычки за столом. Однажды Засядько, который за угольную промышленность отвечает, так накачал, что тот в беспамятстве навзничь упал и головой стул сломал — думали, убился. А Сталин тычет в него пальцем и приговаривает: «А говорил, Засядько меру знает! Ничего он не знает, уносите отсюда!» — Еле угольщика откачали.
В этот вечер Сталин был в хорошем расположении духа — Маленкова хлопнул по плечу, Булганину крепко пожал руку, Хрущева миролюбиво ткнул в живот и Берии Лаврентию Павловичу широко улыбнулся. За столом расселись как обычно: Маленков рядом с вождем народов, напротив — Берия в окружении Хрущева и Булганина. В столовую уже подавали закуски. Чахохбили из молоденьких цыплят да зеленое лобио в высокой глиняной миске — вот, пожалуй, и все из грузинской кухни. Остальные блюда были традиционными: несоленая селедочка, которую подсаливал каждый по вкусу, ее очень признавал Хозяин; холодный поросенок, нарезанный порционными ломтиками; тушенные в чугунке гусиные потроха, соленья, судачок под маринадом да холодец, который предлагался с ядреной волынской горчицей, — хватало чем закусить.
Чтобы не закапать одежду, Берия и Маленков заправили за воротники рубашек салфетки. Булганин разложил свою на коленях, он принимал пищу, интеллигентно орудуя ножом и вилкой.
— Проголодались? — во весь рот улыбался Сталин, показывая редкие мелкие зубы.
— Проголодались! — поддакнул Маленков, угодливо склоняясь над столом.
Хрущев потянулся за «Боржоми», в горле пересохло, жадно выпил и стал по примеру товарищей заправлять за ворот салфетку. Он постоянно улыбался, даже когда его ругали, на оттопыренных толстых губах не исчезала обескураживающая улыбка.
— Ты, смотрю, тоже голодный, — обратился к нему вождь и учитель.
— Как зверь! — заявил Никита Сергеевич, в обед он предусмотрительно отказался от второго, чтобы в гостях порадовать Хозяина, подналечь на угощения.
— По-ку-ша-ем! Надо было ехать скорее, а то заждался, — с укором проговорил Сталин. — А вы руки мыли?
— Забыли! — растерянно проскулил Булганин.
— Марш руки мыть! Что за несознательный народ!
Все послушно побежали мыть руки. Необъятный Маленков спешил в уборную, приговаривая:
— Да, гигиена, конечно, как же это мы…
— Неряхи! — хмурился Сталин. — Мойте с мылом!
