Перл Бак - Императрица
Вправе ли он не подчиниться императорскому приказу? — спросила Орхидея.
Она отвела глаза, а затем своей удивительно грациозной походкой прошла к длинному столу из черного дерева, который стоял у одной из стен. Между двумя высокими медными подсвечниками, под картиной с изображением святой горы By Тай, в горшке цвели желтые орхидеи.
Они раскрылись сегодня утром. Это императорский цвет, и это знак, — прошептала она.
Теперь для тебя все — знак, — сказал он.
Орхидея повернулась к нему, в ее глазах сверкнул гнев:
Разве долг не велит мне служить императору, если я буду выбрана?
Она вздохнула, взяла себя в руки и мягко добавила:
Если меня не выберут, я стану твоей женой.
В комнату вошла Лу Ма и посмотрела сначала на одного, потом на другую.
Ваш дядя проснулся, молодая госпожа. Он говорит, что будет завтракать в постели. А ваш родич пусть к нему войдет.
Служанка удалилась, и было слышно, как она застучала посудой на кухне. Дом просыпался. Мальчишки ссорились на внешнем дворе у ворот. Из спальни донесся жалобный зов:
Орхидея, старшая сестра! Я нездорова. У меня болит голова…
Орхидея, — повторил Жун Лу. — Теперь для тебя это слишком детское имя.
Она топнула ногой:
Это пока что мое имя! И почему ты еще здесь? Выполняй свой долг, а я буду выполнять свой.
Орхидея стремительно бросилась прочь из комнаты. Стражник увидел лишь, как она отодвинула занавеску и скрылась.
Она знала теперь наверняка: она поедет в Императорский город и будет, должна быть выбрана. В один миг она разрешила сомнения долгих дней: стать женой Жун Лу, матерью его детей — многих детей, потому что оба, и он и она, пылали страстью, или быть императорской наложницей. Но Жун Лу любил лишь ее одну, ее же любовь, хотя и принадлежала ему, требовала чего-то большего. Чего же? Это она узнает в день императорского вызова.
На двадцать первый день шестого лунного месяца Орхидея проснулась в Зимнем дворце Императорского города. Она вспомнила, о чем думала, засыпая вчера.
— Я в стенах Императорского города!
Ночь кончилась. Пришел день, великий и значительный, наступления которого она тайно ждала с раннего детства, с той поры, как старшая сестра Сакоты навсегда покинула дом и стала императорской супругой. Она умерла, не успев возвыситься до императрицы, и никто из семьи никогда больше ее не видел. Но она — Орхидея — будет жить…
Держись отдельно от всех, — напутствовала ее вчера, мать. — Ты — одна такая среди девушек. Сакота — маленькая, изящная, застенчивая красавица, и, конечно же, ей будет оказано предпочтение. Но какое бы место тебе ни дали, ты можешь подняться выше.
Мать всегда была сурова, и эти слова она произнесла вместо прощания. Дочь запомнила их. Она не плакала, слыша в ночной тишине плач других девушек, боявшихся, что на них падет императорский выбор. Ведь избранница — и это ей откровенно сказала мать — больше никогда не увидит свой дом и семью. По крайней мере она не сможет побывать дома, пока ей не исполнится двадцать один год. Между семнадцатью и двадцатью одним протянутся четыре года одиночества. Но обязательно ли они должны быть одинокими? Когда Орхидея вспоминала Жун Лу, на душе становилось тоскливо. Однако она думала еще и об императоре.
В ту последнюю ночь дома она не смогла заснуть от волнения. Сакота тоже не спала. В ночной тишине послышались шаги, и она узнала их.
Сакота! — позвала она.
В темноте лицо ее тронула мягкая ладонь кузины.
Орхидея, я боюсь. Позволь мне лечь к тебе в кровать.
Орхидея, подвинув спавшую рядом сестренку, освободила место для кузины. Сакота скользнула под одеяло. Руки и ноги у нее были ледяными, — она дрожала.
Ты не боишься? — прошептала она, прижимаясь к теплому телу Орхидеи.
Нет, — ответила та. — Что со мной может случиться? И почему ты должна бояться? Ведь когда-то император выбрал твою сестру.
Она умерла во дворце, — тихо сказала Сакота. — Она была там несчастна, ей хотелось домой. Я тоже могу умереть.
Я буду с тобой, — сказала Орхидея.
Она обняла худенькое тельце. Сакота всегда была слишком слабой и нежной.
А если нас определят в разные классы? — спросила Сакота.
Так и получилось: их разделили. Когда девушки впервые предстали перед вдовствующей матерью Сына неба, та отобрала из шестидесяти двадцать восемь. Сакота была сестрой покойной супруги, поэтому попала в первый класс, а Орхидея в третий.
У нее есть характер, — сказала, глядя на Орхидею, старая и мудрая вдовствующая императрица. — В ином случае я определила бы ее во второй класс, потому что не подобает ставить эту девушку в один класс с ее кузиной — сестрой моей невестки, которая ушла на Желтые источники. Пусть она отправится в третий класс. Мой сын, император, не заметит ее там.
Орхидея выслушала это со скромным и послушным видом. Она вспоминала прощальные слова своей матери. Ее мать была сильной женщиной.
По спальному залу разнесся голос главной обряжающей, чьей обязанностью являлась подготовка девушек.
Молодые дамы, пора вставать! Пора прихорашиваться! Это день вашего счастья.
Следуя призыву, все поднялись — но только не Орхидея. Ее не касалось то, что делали другие. Она будет сама по себе, будет одна. Она лежала без движения, спрятавшись под шелковым одеялом, и наблюдала, как остальные вертелись под руками служанок, пришедших их одевать. Утренний воздух был свеж, северное лето еще только начиналось, и над неглубокими деревянными ваннами с горячей водой клубился пар, расстилаясь туманом по залу.
Все должны искупаться, — приказала главная обряжающая.
Она сидела в просторном бамбуковом кресле, толстая и суровая, привыкшая к послушанию со стороны девушек.
Обнаженные девушки ступили в ванны. Служанки натирали их благовонным мылом и мыли мягкими губками, пока главная обряжающая по очереди рассматривала каждую. Вдруг она заговорила.
Из шестидесяти были отобраны двадцать восемь. А я насчитала только двадцать семь.-
Она внимательно прочла список, который держала в руке, и начала перекличку. Каждая из вызванных девушек откликалась с того места, где стояла. Но последняя не ответила.
Ехонала! — снова выкрикнула старая женщина.
Это было клановое имя Орхидеи. Вчера, перед тем как она покинула дом, дядя-опекун Муянга позвал ее к себе в библиотеку, чтобы дать отеческие наставления.
Орхидея стояла перед ним, а он, не поднимаясь с кресла, в котором его крупному, облаченному в небесно-голубой атлас телу было явно тесно, давал ей советы. Она была привязана к дяде: он был снисходителен. Однако любви к нему не чувствовалf- ведь и он никого не любил, будучи слишком ленивым, чтобы любить или ненавидеть.
С того дня, когда ты войдешь в Императорский город, — говорил он своим масляным голосом, — ты должна забыть свое домашнее имя Орхидея. Отныне тебя будут звать Ехонала.
Ехонала! — повторился крик главной обряжающей.
Но Орхидея молчала. Она закрыла глаза и притворилась спящей.
— Ехонала сбежала? — спросила старая женщина.
Служанка ответила, что Ехонала в постели.
— Что это за бесчувственность? — завопила обряжающая. — Разбудите ее! Стащите с нее одеяла, ущипните за руки!
Служанка повиновалась, и Ехонала, притворившись, будто только что проснулась, открыла глаза.
— Что такое? — сонно потянулась она.
Сев в постели, Орхидея схватилась за щеки.
Ох, ох, — проворковала девушка. — Как же я могла забыть?
Да, действительно, как? — возмутилась главная обряжающая. — Разве ты не знаешь приказ императора? Через два часа все вы должны быть в Зале аудиенций, причем в самом лучшем виде. Говорю вам — через два часа, и за это время вы должны успеть выкупаться, надушиться и одеться. К тому же надо еще сделать прическу и позавтракать.
Ехонала прикрыла зевок ладонью:
Как хорошо мне спалось! Здесь матрац намного мягче, чем у меня дома.
Старая женщина фыркнула:
Трудно представить, чтобы во дворце Сына неба матрац был таким же жестким, как на твоей кровати.
Он гораздо мягче, чем я могла вообразить, — продолжала Ехонала.
Она ступила на изразцовый пол босыми крепкими ногами, — все девушки были маньчжурками, а не китаянками, и их ступни не перевязывались.
Давайте, давайте, — подгоняла главная обряжающая. — Поспешите, Ехонала. Остальные уже почти одеты.
Да, почтенная, — смиренно ответила Орхидея.
Но она не спешила. Орхидея позволила служанке раздеть себя, не выказав при этом никакого желания помочь. Потом, обнаженная, ступила в ванну с горячей водой, но пальцем не шевельнула, чтобы вымыть свое тело.
Послушайте, — прошептала служанка, — вы не поможете мне?
Ехонала широко раскрыла свои большие глаза, черные и блестящие.
А что я должна делать? — спросила она беспомощно.
