Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме
– А не при Сталине? Ты, кажется, пишешь в своей книге, будто есть легенда, что Фавст не умер?
– Такая легенда действительно есть, я ее упоминаю в книге, но из этого еще ничего не следует.
Вопросы Киры начинали напоминать допрос с пристрастием:
– Ничего не следует? А почему у тебя живет эта дамочка из Имморталистического центра? Мадам Литли? Как ее… Клер…
– Да нет, Клер – это моя соседка… А мадам Литли просто остановилась у меня…
– Видишь, и соседка у тебя Клер, и дачница мадам Литли, и не откуда-нибудь – из Парижа, от Святого Сульпиция, из Имморталистического центра. Познакомил бы…
Осведомленность Киры поражала меня. Я смущенно пролепетал:
– Отчего ж нет… Можно и познакомить.
– Понимаю, не я ее интересую. Ее интересует твой бессмертный предок, пресловутый Фавст. Ну хорошо, а с двойником твоим у тебя какие отношения?
– С каким двойником?
– Да что ты юлишь! Все знают: у тебя есть двойник, и зовут его, как тебя, Федорыч. Он как будто бы законный наследник российского престола, чуть ли не твой брат.
– Никогда не встречал его.
– Тоже мне конспиратор! А что ты теперь переводишь? Или «Русский Фауст» настолько обогатил тебя, что тебе уже и переводить не надо?
– Да нет, я перевожу… с французского… Монфокона де Виллара… «Граф де Габалис, или Беседы о тайных науках…»
Следовало спросить, как она сама живет. Но я все еще не решался сказать ей «ты», а она продолжала наседать:
– Тайные науки… Ты, я вижу, не отстаешь от века. Впрочем, надо отдать тебе справедливость, ты и раньше был замечен по этой части. Мне и нужна-то, в общем, твоя консультация… по тайным наукам.
Я невольно прервал ее:
– Ну а сама-то… сама-то ты как живешь? – Я сразу почувствовал в ней готовность реализовать наконец произнесенное «ты».
– Как живу, как живу… Да все так же… По тебе скучаю… – Она придвинулась ко мне и налила мне кофе.
– С работой как? – спросил я.
– Пока еще работаю, – кивнула она.
– Все там же?
– Где же еще… Всю жизнь там работаю…
– В институте национально-освободительных движений?
– Мы теперь название переменили. Не знаю, удачно ли, но мы называемся Институт по изучению этносов.
– Тоже красиво, как говорила Анна Ахматова.
– Сколько я зарабатываю, не спрашиваешь? Да, да, дурной тон… Хотя теперь это перестало быть дурным тоном. Но я попросилась бы на лето к тебе в Мочаловку, надо же где-то отдохнуть, а юг мне не по средствам, попросилась бы, говорю, если бы не твоя соседка…
Я подумал, что она имеет в виду Клер.
– Она совсем взбесилась. Ты будешь доказывать, что ты и этого не знаешь, но она распространяет кассеты с записями его голоса.
– Кто распространяет? Какие кассеты? Какого голоса?
– Не строй дурочку! Клавдия распространяет, милая твоя Клавиша, из-за которой ты меня бросил…
– И что же она такое распространяет?
– Ты действительно не знаешь? Об этом уже вся Москва говорит… Да и Петербург тоже… Кассеты с новыми записями лекций Чудотворцева.
– Что значит «новые записи»?
– Ты ее спроси. А тебе я дам послушать, если ты такой неосведомленный…
Она включила магнитофон. Первая лекция называлась, помнится, «Апостол бессмертия». Ход мысли был характерен для Чудотворцева и хорошо мне знаком по другим источникам. Лектор анализировал известный стих Евангелия: «́аще хощу, да т́ой пребываетъ, д́ондеже прiиду, что къ тебѣ; ты по мнѣ гряди. Изыде же сл́ово с́е въ бр́атiю, яко ученикъ той не умретъ» (Иоанн, 21:22–23). Лектор говорил о том, что бессмертие Иоанна Богослова было совершенно несомненным для христианской традиции, в особенности для восточно-христианской традиции. Стих «обновится яко орля юность твоя» традиция связывала именно с Иоанном. Потому и символом евангелиста Иоанна стал орел, которого, согласно Физиологу, омолаживает приближение к солнцу, а солнце – известная аллегория Христа, Который есть Солнце Правды. Иоанн возлежит на Тайной Вечере на персях Иисуса, и в Евангелии прямо говорится, что Иисус любил его. Некоторые еретические движения позволяли себе на этом основании говорить об особом эротизме их отношений (оба девственники, у обоих нет жен). Лектор, естественно, отметал эту ересь, но ссылался на отцов церкви, называвших Христа божественным Эросом. Подчеркивал он и то, что особая близость между девственником Иоанном и Девой Марией возвещена Самим Христом с креста. Этим так же подтверждается, что оба не умрут. Далее лектор проводил сначала осторожную параллель между Иоанном Богословом и пресвитером Иоанном, легендарным праведным правителем восточного царства, а потом приходил к выводу, что пресвитер Иоанн и есть бессмертный Иоанн Богослов на троне. Трон его – истинный трон Святой Руси. Иоанн Богослов – невидимый истинный царь Святой Руси, и мусульманские мистики имеют его в виду, когда говорят о скрытом имаме. Эта же идея, по мнению лектора, проводится Вячеславом Ивановым в его «Повести о Светомире Царевиче». Не случайно Русь осознала себя Третьим Римом при Иоанне Третьем, а Иоанн четвертый Грозный стал ее величайшим царем. Царица Небесная правит Святой Русью совместно с Иоанном Бессмертным, апостолом православия, и так будет до второго пришествия.
Я невольно достал блокнот и принялся заносить в него основные мысли лекции. Кира с негодованием выхватила блокнот у меня из рук:
– Ты конспектируешь… конспектируешь эту лажу, эту фальшивку… И ты уверен, что это его голос!
Я даже не задумался над тем, его ли это голос, настолько несомненно было для меня, что я слушаю Платона Демьяновича.
– По-моему, это его голос, – ответил я, – да и подобные мысли встречаются в его работах в тридцатые – сороковые годы. Здесь они только четко сконцентрированы.
– А кто записывал его на магнитофон в тридцатые – сороковые годы? Да и где: на Соловках или на Лубянке?
– Что же, на Лубянке вполне могли его записывать. Техника позволяла…
– Лекции он там, что ли, по-твоему, читал? Да и расстреляли бы его за такую лекцию.
– А вот на этот счет существуют разные мнения, – возразил я. – И у такой лекции уже тогда могли найтись благосклонные и влиятельные слушатели.
– Так ты считаешь, что лекция могла быть записана тогда?
– Не исключаю.
– Хорошо, а что ты скажешь о таком тексте?
Следующая лекция была посвящена Софии Премудрости Божией. Лектор говорил о том, что Пифагор первым ввел вместо слова «софия» – «мудрость» слово «философия», то есть любомудрие. В этом лектор усматривал своеобразное смирение мыслителя, дерзавшего лишь любить Софию, а не возвещать ее, но из этого явствовало, что только любовь способна познать Софию и такое познание есть эрос. Так познал Еву Адам, и она зачала. Но прежде чем познать жену свою, Адам познал различие между добром и злом, различие ложное, ибо для любви нет зла, и его не было бы, если бы Адам сначала познал жену свою. Напротив, Иосиф Прекрасный отверг в Египте ложный гнозис, отказался познать жену Потифара, искушавшую его, и оказался спасителем тогдашнего человечества, уподобился Богочеловеку Христу, стал ветхозаветным прообразом Его. Самое имя «Иосиф» есть анаграмма «Софии». Становилось ясно, какого Иосифа также подразумевает лектор, когда речь зашла о всенародной собственности на землю и о первом в истории народно-хозяйственном плане.
– И это, по-твоему, мог говорить Чудотворцев? – брызгала слюною Кира, обнаруживая изъян в передних зубах (обычно сигарета скрадывала его. Не потому ли она и курила постоянно?).
Я подтвердил, что Чудотворцев вполне мог это говорить. Подобные идеи встречаются в его капитальном труде конца тридцатых годов, который известен под названием «Оправдание зла». НКВД арестовал этот труд, изъял его из архива. Сохранились только наброски, черновики. Впрочем, Клавиша утверждает, что то ли она восстановила полный текст рукописи под диктовку Платона Демьяновича, то ли Марианна Бунина передала ей экземпляр, спрятанный самой Марианной. Ни то ни другое, вообще говоря, не исключается, чего сама Кира не может не знать.
Я сказал это и тут же пожалел. Кира была вне себя.
– А что ты об этом скажешь? – дернулась она, поставив третью кассету. Я не сразу понял, что ее так возмущает. Речь шла о музыке. Лектор рассматривал «Хованщину» как русскую «Гибель богов». И Вагнер, и Мусоргский, по его мнению, отвергли оперу ради музыкальной драмы, восстанавливая в конечном счете эллинскую трагедию, в которой предвкушается литургия, мистерия смерти и воскресения. Гадание Марфы аналогично древнегерманскому прорицанию Вельвы. Досифейг князь Мышецкий, – князь Мышкин семнадцатого века, духовный вождь, идиот с точки зрения либерального народничества. В то же время Досифей – Николай Клюев, влюбленный в Сергея Есенина, в ангелоподобного Андрея Хованского. Андрей должен был бы стать царем вместо Петра, а тогда царица – Марфа, княгиня Сицкая, раскольничья муза, alter ego Досифея. Она оплакивает, отпевает Андрея перед самосожжением, как оплакивал самоубийцу Есенина Клюев. Скит, где затворилась Святая Русь, должен сгореть, как Белый дом. Иван Хованский – столп и утверждение Святой Руси, но его обрекает в жертву Шакловитый – Руцкой ради стрелецкого гнезда. Но «Хованщина» существенным образом отличается от «Гибели богов». «Рассвет на Москве-реке», по мнению лектора, – не пролог, а финал музыкальной драмы, и это не траурный марш Вагнера, это скорее православное песнопение «Свете тихий». «Рассветом на Москве-реке» начинается воскресение в Третьем Риме.
