Михаил Петров - Румянцев-Задунайский
В 1788 году, между тем как Потемкин осаждал Очаков, Румянцев подвинул войска в Молдавию, но, предвидя, что соперник преградит ему путь к новой славе в ратном поле, сказался больным ногами, сдал армию Таврическому и сам, в 1789 году, удалился в мирное уединение близ Киева. Здесь Задунайский вспоминал в кругу отставных воинов про дни прошедшей славы, большую часть времени проводя за книгами, или удил рыбу. Так протекло несколько лет.
В 1791 году Румянцев узнал о смерти Потемкина и, несмотря на личную вражду с ним, оплакивал потерю славного мужа.
Во время торжества по случаю заключения мира с Турцией Екатерина не забыла кагульского героя: она прислала ему шпагу, осыпанную алмазами, в награду за занятие Молдавии в начале войны.
В 1794 году вверено Румянцеву главное начальство над войсками, расположенными между устьем Днестра и границами Минской губернии. Государыня собственноручным письмом благосклонно осведомлялась о здоровье престарелого героя и милостиво склоняла его не отказываться от вверенного ему начальствования. Оставаясь на Украине, он подвигал вперед разные корпуса своей армии, снабдил Суворова словесным наставлением, сосредоточил полки под его знамена и благоразумными распоряжениями много содействовал усмирению Польши, за что и награжден в 1795 году похвальной грамотой, деревнями, домом на Царицыном лугу с приличным убранством и памятником с надписью: «Победам графа Румянцева-Задунайского», Памятник этот стоит ныне между 1-м кадетским корпусом и Академией художеств.
Вскоре Румянцев узнал в имении своем Ташане о кончине Екатерины II; горько оплакивал он великую государыню. Преемник ее, император Павел I, обошелся с фельдмаршалом весьма милостиво, спрашивал советов его по военной части, весьма часто посылая нарочных в его поместье. Опытный полководец Екатерины смело сообщал свои мысли, но они не всегда согласовывались с видами монарха.
8 декабря параличный удар прекратил славную жизнь Румянцева. Император в память великих заслуг его велел всей армии наложить на три дня военный траур.
Прах Задунайского покоится в Киево-Печерской лавре, у левого клироса соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы.
Задунайский имел от супруги своей, графини Екатерины Михайловны, урожденной княжны Голицыной, трех сыновей: государственного канцлера графа Николая Петровича, д.т.с. графа Сергея Петровича и обер-шенка графа Михаила Петровича. С кончиной второго из них, в 1838 году, пресеклась фамилия Румянцевых.
Из сочинения Бантыш-Каменского.
Михаил Петров
Румянцев-Задунайский
Часть первая
Глава I
Фавор ее величества
1В этот день, 3 июля 1743 года, императрица Елизавета Петровна поднялась с постели позднее обычного. После туалета выпила кофе и тотчас послала за камергером Алексеем Григорьевичем Разумовским.
— Есть ли новости, граф? — спросила она, когда тот предстал перед ней.
— Пока никаких, матушка.
На красивом выхоленном лице ее величества выразилось разочарование.
— Мне снились ужасные сны. Боюсь, Румянцев вернется ни с чем.
Она ждала сообщений из Або[1], далекого финского городка, где велись переговоры о мире со шведами. Уже два года длится кровавая брань, надоела. Пора бы шпаги в ножны вложить, да упрямится противник, не соглашается с предложенными ему условиями.
Война началась еще при прежней правительнице, Анне Леопольдовне. Прибегнув к оружию, шведский король потребовал от нее, ни больше ни меньше, вернуть ему земли, перешедшие к России еще при Петре Первом. Пойти на такое российская сторона, конечно, не могла. Два раза противники садились за стол переговоров, но так и не достигли каких-либо результатов.
И вот предпринята третья попытка. В этот раз вести мирные переговоры императрица поручила опытному дипломату графу Александру Ивановичу Румянцеву. Благословляя его в путь, государыня просила не оставлять ее в неведении, рапортовать как можно чаще. С тех пор миновало несколько недель, а из Або пришло одно только донесение: переговоры начаты, но шведы по-прежнему стоят на своем. Изменилось ли с тех пор положение, удалось ли наконец уломать этих упрямцев?
Разумовский, понимая нетерпение императрицы и желая ее успокоить, сказал:
— Полно, матушка, кручину на сердце брать. Все гарно буде.
— Ты уверен?
— Истинный крест, матушка.
Выходец из Малороссии, из простой, далеко не знатной семьи, Разумовский был одним из тех, кто помог ей занять трон путем государственного переворота[2]. Впрочем, их связывало и нечто другое. Очарованная его красивой внешностью и прекрасным певческим голосом, Елизавета Петровна поддерживала с ним интимные связи еще задолго до переворота, поговаривали даже, что она тайным образом сочеталась с ним браком.
— Ежели истину молвишь, — ласковым взглядом одарила любимца государыня, — можно еще подождать. Бог нас не оставит.
Вошел Лесток, придворный врач. Лесток был вторым человеком после Разумовского, которому государыня разрешала входить без доклада. Ему и Разумовскому она была обязана русским престолом. Именно они подняли гвардейцев на дворцовый переворот.
— Сегодня, смею заметить, прекрасно выглядите, — сказал Лесток с непринужденностью медика, привыкшего обходиться с пациентами без церемоний. — Позвольте проверить пульс.
Разумовский решил, что в его присутствии больше никакой необходимости нет, и вышел.
Как всегда, Лесток много и непонятно говорил о кровообращении и режиме сна. Елизавета Петровна почти не слушала его ученую болтовню, уверенная, что он пришел не затем, чтобы расширить ее познания в медицине, а о чем-то просить.
— У вас ко мне дело? — спросила она напрямик.
— Сущие пустяки, ваше величество, — обрадовался вопросу Лесток. — Меня заботит судьба графа Бестужева-Рюмина, Этот человек достоин высочайших милостей.
— Как! — удивилась Елизавета Петровна. — Вы только недавно исхлопотали ему звание сенатора. Уж не канцлером ли хотите его сделать? — добавила она с усмешкой.
— Ваше величество, не сделаете ошибки, если даже назначите канцлером, — невозмутимо ответил Лесток. — Пока же я прошу для него вакантное место главного директора над почтами.
Государыня долго молчала, прежде чем ответить.
— Хлопоча об этом господине, — наконец сказала она, — вы не думаете о последствиях. Вы этим связываете для себя же пук розг.
Елизавета Петровна знала Бестужева-Рюмина с того времени, когда тот служил у Бирона[3], знала его властолюбивый нрав и потому не хотела видеть рядом со своими приближенными. В то же время ей было трудно отказать своему врачу, которому доверяла во всем.
— Хорошо, — согласилась она, — скажите, чтобы написали указ. Но помяните мое слово: придет время, и вы раскаетесь в содеянном.
Лейб-медик стал молча откланиваться. Едва он ушел, как дверь отворилась снова, и на пороге появился Разумовский — на этот раз с сияющим лицом.
— Курьер из Або, капитан граф Петр Румянцев! — доложил он торжественным голосом.
Наконец-то! Елизавета Петровна даже поднялась со стула, забыв, что царствующим особам полагается принимать курьеров только сидя. Округлые щеки ее залились румянцем. Глядя на нее, Разумовский только сейчас по-настоящему осознал, с каким волнением ждала она этой минуты.
Румянцев вошел четким военным шагом, держа в левой руке форменную шляпу, в правой — пакет с сургучными печатями, отрапортовав, он подал пакет Разумовскому.
Государыня села на свое место, Разумовский вскрыл пакет, извлек из него бумагу.
— Виват, ваше величество! — вскрикнул он. — Победа! Шведы приняли наши условия, они уступили больше, чем мы ожидали.
— Читайте, — приказала государыня.
Разумовский стал читать вслух. То был текст согласованного мирного договора. В договор вошло почти все, что намечалось перед отправкой министров в Або, — пункт за пунктом: России отходила часть Финляндии, граница со Швецией устанавливалась по реке Кюмени…
Пока Разумовский читал договор, Елизавета Петровна не отрывала взгляда от вытянувшегося в струнку курьера, и чем дольше смотрела на него, тем больше он нравился ей. В этом высоком красивом юноше все дышало отвагой, силой, здоровьем. Широкий плоский лоб, глубоко сидящие спокойные глаза говорили к тому же о быстром уме, сочетающемся с рассудком.
Елизавете Петровне вспомнились дворцовые сплетни, по которым выходило, что сей юноша царских кровей, якобы рожден от великого государя Петра, а не от графа Румянцева. Знает ли он сам об этих разговорах и, если знает, верит ли им? Если и в самом деле все обстоит так, как поговаривают тайком придворные, то он, этот юноша, доводится ей братом.
