Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Ответом был новый приступ смеха у кардинала. Лукреция поняла, что бури не будет. Но она так и не поняла, почему же тогда плакала мама.
Девочка не понимала многого. Старшие братья почему-то не любили младших братиков Джоффредо и совсем кроху Оттавиано. И дядя Родриго явно выделял их троих – Чезаре, Джованни и ее. Это, конечно, хорошо, но почему нельзя жалеть маленького Оттавиано? Он всегда болеет, бледный, слабый… И почему надо держаться подальше от забавного колобка Джофре? Ведь они все ее братья, потому что дети мамы Ваноцци.
Чезаре объяснил:
– Они не наши, они не Борджиа! Борджиа только мы трое!
Наверное, они не Борджиа, потому что еще маленькие…
– А когда они будут Борджиа?
– Никогда!
Лукреция услышала в голосе брата такую гордость, что поняла: принадлежностью к Борджиа нужно гордиться. Правда, пока не знала, что это такое.
Зато она знала, что братья борются за ее внимание с первых дней появления сестры на свет. Почему родилось это соперничество, не помнил никто, но оно задавало тон не только в отношении братьев к сестре, но и в их взаимоотношениях. Лукреция быстро это усвоила и научилась таким положением дел пользоваться.
Если ей чего-то хотелось, она просто заставляла братьев, соперничая, это доставать. Возможно, Джованни, которого в семье частенько называли на испанский манер Хуаном, и не столь уж нужна любовь сестрички, но Чезаре всегда подчеркивал, что Лукреция относится к нему лучше, потому что он сам в большей степени Борджиа и любимый брат, значит, и Хуану нужно завоевать внимание сестрички. Лукреция, еще не осознавая детским умом, что происходит, интуитивно улавливала, что дядя Родриго, например, предпочитает Хуана, а вот мама – Чезаре. Ее любили одинаково сильно и, пожалуй, сильнее братьев, но если они постоянно соперничали друг с другом, то в отношении сестренки были единодушны: любимая.
Постепенно взрослея, Лукреция многое осознала. Она поняла, что мать плакала не из-за сказанного дочерью. Шлюха в те времена не была чем-то особенно унизительным, женщины сплошь и рядом подрабатывали или даже зарабатывали на жизнь своей семьи именно таким способом. Ваноцци Катанеи просто была высокого класса и жила с одним любовником – кардиналом Родриго Борджиа, от которого и родила своих детей. Лукреция вообще родилась в замке Субиако, куда Ваноццу со старшими мальчиками отправил кардинал Борджиа.
После рождения малышки кардинал всерьез задумался над будущим детей. Их матери надо было дать соответствующий статус, и тогда в большом доме Пьяццо Пицци ди Мерло появился тихий, ласковый человек – Джордже ди Кроче, которого детям велено называть папой. Чезаре шепнул Лукреции:
– Только не вздумай называть его так при дяде Родриго.
Девочка только кивнула, удивляясь, почему у взрослых столько глупых ограничений и откуда о них всех знает Чезаре. Чезаре умный, но не потому, что он самый старший, он просто умный, так говорили все. И прочили Чезаре великое будущее, недаром он назван в честь великого Цезаря. Лукреция не знала ни кто такой великий Цезарь, ни что такое великое будущее, но она соглашалась, лучше ее брата Чезаре мальчишки нет.
Он всегда объяснял что-то непонятное маленькой сестренке. Именно он сказал, что Джофре и Оттавиано не Борджиа, Лукреция это усвоила, правда, потом Джофре все же назвали Борджиа, но Чезаре презрительно твердил, что это из жалости. Если честно, то ни Родриго, ни Ваноцци сами не знали, чей же сын Джофре – Родриго или Джордже ди Кроче. А вот про Оттавиано вопросов не возникало, он безусловно не был Борджиа.
А потом умерли Джорджо ди Кроче и младший из детей – Оттавиано. Они оба болели какой-то тяжелой болезнью, очень трудно переносили летнюю жару, и однажды Джордже слег, ему нечем стало дышать. Не выдержал и малыш.
Лукреция горько плакала, она была доброй девочкой и любила маленького Оттавиано и доброго Джордже, которого они называли папой. Мама тоже плакала, один Чезаре злился из-за их слез. Он не уставал повторять сестренке, что Оттавиано не Борджиа.
После смерти Джордже ди Кроче в жизни всех детей и их матери произошла разительная перемена. Лукреция уже не была той маленькой девочкой, которая с восторгом сообщила матери, кто та есть на самом деле. Теперь она сама поняла, что происходит. У Ваноцци Катанеи появился новый муж, им стал Карло Канале, служивший у кардинала Франческо Гонзага. Девочке ничего не говорило это имя, но она слышала, что супруг ее матери знаком со многими поэтами и художниками, а Франческо Гонзага вообще замечательный человек. Так впервые Лукреция услышала имя того, кто позже сыграет заметную роль в ее жизни.
Ваноцци Катанеи получила мужа, но из дома уехали трое старших детей, позже к ним присоединился и Джоффредо. Кардинал забирал своих Борджиа, чтобы дать им соответствующее воспитание и образование. Мать не возражала, она уже давно привыкла к такой мысли. Лукреция тоже не возражала, только плакала от страха, ведь жить предстояло с чужими людьми в незнакомом доме.
Дом на Монте-Джордано возле моста Святого Ангела был большим и богатым, его владельцы семейство Орсини вообще отличалось состоятельностью. Но какая же разительная перемена ждала детей! У матери на Пьяцца Пиццо ди Мерло они были обожаемыми проказниками, которым позволялось если не все, то очень многое. У тети Адрианы Мила и дяди Лодовико Орсини, напротив, царила сдержанность. Богатая отделка дома, множество слуг, серебряная и золотая посуда, но при этом строгая дисциплина, постоянное присутствие священников, молитвы и мало веселья и вольностей.
Очень быстро Лукреция и Чезаре почувствовали, что их в этом мире всего двое, иногда приходил кардинал Родриго и изредка их отводили на Пьяццо Пицци ди Мерло проведать мать. Именно тогда родилась тесная дружба брата и сестры, о которой позже распустят слухи, как о любовной связи. Они любили друг дружку, несомненно любили, возможно даже физически, а тогда эти двое оказались среди чужих им людей и вынуждены были привыкать к новой жизни. И именно поддержка друг друга помогла им выстоять.
С ними не было брата Джованни, его отправили в Испанию к старшему брату Педро Луису, сыну Родриго Борджиа от какой-то другой женщины, где Джованни должен обучиться военному искусству. Джованни уезжал в столь любимую Родриго Борджиа Испанию, он чувствовал себя совсем взрослым и важным в отличие от Чезаре и, тем более, от Лукреции. Но Лукреция девчонка, что с нее взять, а вот над Чезаре стоило посмеяться.
И Джованни откровенно смеялся, расшаркиваясь или размахивая игрушечным мечом:
– Позвольте вас приветствовать, господин епископ… Вы уже выбрили свою тонзуру? Не напекло ли вам выбритую головку? Не беспокойтесь, я защищу вас от опасностей, поскольку в моих руках будет меч, а не крест…
Чезаре несколько раз побил брата, от более жестоких драк Джованни уберег только его отъезд. Действительно, Чезаре отцом была предопределена духовная карьера, хотя он тоже мечтал о воинской, желая этого даже больше Джованни. Но Чезаре должен изучать каноническое право в университетах Перуджи и Пизы, а пока готовиться к поступлению туда.
Лукреция боялась, что Чезаре натворит что-нибудь, видно, этого боялся и кардинал Родриго, он серьезно поговорил с сыном, объяснив, что Джованни слишком несерьезен, чтобы усидчиво изучать что-то, что Родриго полагается на разум Чезаре и прочит ему великое будущее на духовном поприще. Какому мальчику хочется представлять себя духовным лицом, кто в детстве мечтает о кардинальской шапке и бритой тонзуре, а не о победах на поле боя? Только не Чезаре!
Но он слишком хорошо понимал, что сопротивляться не может, а потому подчинился. Однако ненависть к будущей карьере и… к брату оформилась окончательно.
Лукреция уже знала, что Родриго вовсе не дядя им, а отец, но называть его все равно следует «дядя Родриго», потому что дети числятся его племянниками. Девочка больше не удивлялась странному миру взрослых, она привыкла, что в нем много несуразностей, хитрости, даже лжи, и если хочешь быть успешным, то нужно и самой уметь хитрить и скрывать свои чувства. Если раньше она хитрила, сталкивая между собой братьев, только чтобы выудить себе что-то, то теперь хитрость стала основой жизни.
– Да, донна Адриана… конечно, донна Адриана… – Это наставнице, строгой, неулыбчивой, всегда в черном, которой не стоило возражать…
А самой собой можно быть только в детской с дорогим Чезаре, потому что только он понимал, как тяжело привыкать после радостного, светлого дома матери к толстым стенам замка Монте-Джордано, где непозволительно бегать, кричать, веселиться, где красавица тетя всегда в черной одежде и сосредоточена, где не слышен детский смех и визг, а топот чьих-то ног может означать только крайнюю степень тревоги.
– Дядя Родриго, а скоро мы вернемся к маме?
Родриго хмурился на такой вопрос, но его задавала малышка Лукреция, сердиться на которую было просто невозможно, и кардинал спокойно объяснял:
