Степан Разин (Книга 1) - Злобин Степан Павлович
Пусть у них веселье не минует,
А беда ни разу не ночует!..
Пели все, как в хороводе, двигаясь с ним вокруг цветущего дерева. Степан обвел молодых три раза вокруг, а величальная песня еще не кончилась: она желала молодым всякого добра, дюжину добрых коней, дюжину дойных коров, дюжину свинок, да у каждой по дюжине поросят, овечек, да кур, да гусей несметно...
И вот уже свадебные гости изображали ужимками и выкриками все эти несметные богатства: тот – кур, тот – гусей, тот – свинку, тот – целое стадо овец... Над поляной неслось мычание, кудахтание, блеяние.
А сыны-то статью в атамана,
А казачки личиком в Настюшку...
Едва пробивалась песня сквозь хор озорных и веселых выкриков. И вдруг при последних словах все забыли овечек, кур и визгливых поросят, и со всех сторон запищали на разные голоса новорожденные младенцы...
От сынов будет Тимошеньке почет и слава!
А от дочек будет Настеньке любовь да слава!
Слава!
Слава!
Слава!
Слава! -
перекликались в последнем сплетении мужские и девичьи голоса.
Степан поставил перед гостями жениха и невесту, обменял их кольцами и соединил их руки.
– Целуйтесь, – велел он.
Настя и жених ее – оба потупились.
– Да пошто же целоваться-то батька? Зазорно! – сказал Тимошка.
– Целуйтесь, целуйтесь, какая же свадьба без поцелуев! – возразил атаман.
Этот довод показался убедительным. Тимошка неловко чмокнул невесту.
– Еще раз, – сказал атаман.
– Пошто уж еще-то? И хватит! – заспорил Тимошка.
– Целуйтесь, целуйтесь! – закричали со всех сторон всем народом.
– Еще, – в третий раз настаивал атаман. – Ну, вот вы и муж с женой, – заключил он. – Идите теперь на всю жизнь, и я вас теперь поцелую. Ты, сынок, не обидь казачку, – добавил Степан, обняв жениха. – А ты его слушай. Он тебе теперь больше батьки, – сказал он невесте.
Поздравив их, атаман открыл сундучок, поставленный на ковре под черемухой, подарил жениха саблей, а Алена – невесту сережками, и вся толпа гостей с криком, шумом, со смехом стала их поздравлять, а казаки-дружки поднесли по чарке сперва молодым, а там и другим гостям – во здравие жениха и невесты.
Степан Тимофеевич со всеми помолодел. Таким еще никто не видал Разина. До сих пор веселье его бывало буйным, коротким и тотчас сменялось суровой озабоченностью, но тут с его плеч как будто слетели целых два десятка годов. Он сиял. Грозных глаз его как не бывало, из них искрился радостный смех, ясная молодость, ласка, привет...
Стукаясь чарками с молодыми казаками, Степан их по-дружески обнимал за плечи, холостых поощрял жениться, девушкам сватал парней, с женатыми заводил пересмешки да шутки...
– Ну и батька у нас разошелся! Ну, батька! – удивленно переговаривались между собою казаки, отвыкшие от такого раздолья.
К Степану подошла из толпы несмелая новая пара – жених с невестой Они сказали, что собрались провожать молодых в Черкасск, а там и сами хотели венчаться. Степан взял их за руки и вывел на холм под черемухой.
– Объявляю всем, атаманы, жениха, Филиппа Петровича Московкина, да невесту, голосистую певунью Лукерью Дроновну Чупрыгину, – возгласил Степан, взяв их за руки. – Кто скажет за них, атаманы?
Старый есаул Серебряков поднялся на холмик.
– Я знаю Филю! – сказал он внятно...
И снова пошли благословения да объятия, а потом атаман взял их за руки и повел вокруг дерева под такую же радостную величальную песню, желавшую молодым такой же любви, радости, счастья, как первой паре.
Слава!
Слава! -
весело летело над темным дремлющим Доном, в котором отражались огни доброго десятка костров.
Весь Кагальницкий город пировал на этих двух свадьбах. Со всего городка натащили на поляну ковров, наставили блюд...
– Не все-то у нас заботы да маета! Небось черкасские так-то не женят своих! – переговаривались казаки.
– Батька, батька-то, глянь! В горелки с девчатами бегает, а! Ну и батька у нас!
– А мы и не ведали, каков батька веселый!
Ночь озиралась светом высоких костров, и удалые казацкие пары, взявшись за руки, смелыми прыжками перелетали через огонь, под общие крики, под плясовое пение рожков и сопелей...
Пожилые сидели возле широких блюд у бочонков с вином и бражкой, как вдруг, словно ветер, между костров пролетела весть: Дуняша-плясунья да Фрол Минаич батьку плясать заманили!
– Идем глядеть, батька пляшет с Дуняшей!
– Идем, идем! – заговорили, подымаясь от костров и бросая игры.
А Степан Тимофеич, позабыв все большие заботы, круга два обойдя в пляске, покинул Дуняшу на Фрола Минаева и плавной казацкой походочкой подошел к Алене Никитичне, поклонился, и так и сяк выманивая ее из круга.
У Алены в глазах заблестели слезы от счастья и радости. Давно, как давно уж он не был таким! Какая там седина, походы, разлуки!..
И, как прежняя «Королевна-Дубравна», помела она цветным подолом по траве, усмехнулась, сложила руки, уронила ресницы на щеки, чуть-чуть повела плечом и вдруг подарила своего атамана таким сияющим взглядом, от которого вспыхнул он весь по-старому и пошел кружиться, как восемнадцатилетний плясун, на ходу скинув с плеч кафтан, об колено ударил шапкой и с присвистом полетел за лебедью присядкой, присядкой да колесом...
За ними пошли Еремеев с женой, коренастый, как дуб, Дрон Чупрыгин с новобрачною дочкой, Федор Каторжный... даже Степан Наумыч Наумов опасливо посмотрел на свою суровую есаулиху и, не увидев в ее глазах супружеского запрета, пустился со всеми в пляс.
Веселье шло до весенней зари, и только к утру, усталые и счастливые, разошлись молодые пары и гости.
Старики, расходясь по домам, вспоминали свои свадьбы, похожие на эту, потому что в давние поры на всем казацком Дону не было ни единой церкви.
Степан возвращался с Аленой Никитичной. Она в эту ночь напелась и наплясалась и еле шла, усталая и счастливая своею усталостью.
– Господи, и на что-то придумали люди войну да походы! Вот так бы мне жить! – сказала она уже у себя в землянке, положив свою голову Степану на грудь...
Атаман чуть-чуть усмехнулся и ласково погладил Алену по ее округлым плечам и стройному изгибу спины...
