Государи московские. Книги 6-9 - Дмитрий Михайлович Балашов

С х о л и я – лекция, урок, ученый диспут.

Т а м г а – клеймо, печать, знак на товаре, также соответствующий таможенный налог.

Т а р и к а т и ш а р и а т – книги законов и религиозных установлений у мусульман.

Т и м п а н – майоликовое украшение.

Т о р ч и н, т о р к и – кочевой народ, осевший на границе Киевской Руси и обрусевший еще до прихода монголов. Т о р ч и н – человек этого племени.

У б р у с е ц, у б р у с – полотенце, а также платок (белый).

У л е м – ученый, богослов, знаток и толкователь мусульманского религиозного права.

Ф е л о н е ц, ф е л о н ь – верхняя одежда, риза священника. М а л а я ф е л о н ь – короткая риза причетников, коим не дано еще стихаря.

Ф е м а – административная единица (область) в Византийской империи.

Ф и а л – небольшая площадь перед дворцовою залой (триклином), расположенная ниже илиака и украшенная фонтаном (ф и а л – чаша).

Ф и л а к – царское казнохранилище (примыкало к Хрисотриклину).

Х и р о т о н и я – посвящение (возведение) в духовный сан.

Х и т о н – род широкой рубахи. Нижнее платье, сверх коего одевался в торжественных случаях скарамангий.

Х л а м и д а – род плаща с застежкой на правом плече. Царская хламида была усыпана драгоценностями и надевалась на торжественные приемы.

Х р и с о в у л – императорский указ, постановление, послание.

Х р и с о т р и к л и н – Золотая палата. Приемный зал Большого дворца. Построена императором Юстином II, Куропалатой.

Ч и н ы – чиновники.

Ч е ш м а – нагрудное украшение в конском уборе.

Ш е й х – «старец», глава общины, духовный глава племени, объединяющий светскую и религиозную власть.

Ш е м ш и р – волшебный камень, добытый Соломоном для строительства храма. (Возможное значение – алмаз.)

Э н к о м и й – род византийского литературного произведения, прославляющий кого-либо.

Э т е р и я – дворцовая гвардия византийских императоров.

Я м – селение, станция на дороге, где держали лошадей для перевозки пассажиров и почты. (Отсюда – я м щ и к.)

Отречение

Часть первая

Пролог

Чему может научить история, и может ли она научить чему-нибудь?

Читают о прошлом обычнее всего старики. Младости не свойственно, «пыль веков от хартий отряхая», вглядываться и вдумываться в дела людей, которые тоже ведь когда-то были и дерзки и молоды, но уже уснули, прошли, развеялись, и прах их истлел и смешался с прахом иных, таких же прошедших поколений, и кому и когда охота придет подумать о том, что в нас, в каждом, претворенная в соках земли, та же кровь и та же плоть и что в ветшающих памятях пращуров, книгах и храмах, развалинах городов и родных могилах доходит до нас тихая музыка былого, что дух отошедших к Творцу, «к началу своему», овеивает и нас, сиюминутных и бренных, коим, в свой черед, придет отзвенеть, отгулять и упокоиться в родимой земле?

И все же, и почему без памяти прошлого не живет, ничтожится, пылью растекаясь по лику земному, ни один народ?

Что в том, в отживающем прошлом, что в том для нас – молодых?

Ветхая плоть, кислый запах старости, отчаянно-беззащитные перед концом своим родные глаза? И ужас: как раздевать, как обмывать это уже неживое, глинисто-податливое тело? А потом – свежая земля и крест, либо обелиск, либо серая мраморная плита с надписью и фотографией? А потом – деревенское, городское ли кладбище, куда надо сходить «навестить бабушку» или уж совсем небылого, неясного, невиданного никогда прадеда, подчас и похороненного на чужбине, погибшего еще на германской, турецкой ли войне, и прапрапращуров, погибших под Москвою и Аустерлицем, на Кавказе, в Крыму, на Литовском рубеже, в сшибке с ногайцами или еще прежде того, на поле Куликовом, на Ждане-горе, на Немиге, на Калке, на неисчислимом множестве иных великих и малых рек, и полей, и холмов, – так что, пожалуй, без хотя бы капли крови, пролитой пращурами, нет, не наберешь и горсти земли на просторах великой России…

Ну и что? И помнить?! Помнить – нельзя. Нельзя тогда и жить. Не вместить эту череду, вереницу смертей в одно свое, и тоже бренное, бытие. Нет, не помнить! Но чуять сердцем, душою, когда дует холодный ветер, когда сырью, влагой, духом земли и травы, когда горечью несвершенных надежд и упрямою верой в бессмертие пахнут просторы холмистой равнины с синью лесов, с обязательной синью лесов, замыкающих дальний окоем! Когда ни словами сказать неможно, ни даже песней, но звенит, звенит и тонет в веках минувших минувшая юность земли!

А так – в тяжелой, украшенной резною медью кожаной книге, разгибая пожелтевшие плотные листы, прочесть список побед и перечень славных имен и отеплить сердце гордостью лет минувших… Быть может, тому, да, конечно, этому в первый черед учит история! Славе родимой земли. А ежели бесславию? А ежели пораженья и беды? А и то спросим: продолжает ли помнить народ, уходящий в ничто, о веках величия своего? Люди еще живут,