Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис
— А мы сможем держать его там долгие годы, — заметил Лукулл, — так же, как он заставил меня ждать целых пять лет. Месть за эту обиду будет слаще любого, даже самого изысканного, блюда.
Однако Цицерона все это не убедило.
— Может, вы и правы, но я знаю из предыдущего опыта, что никогда не следует недооценивать нашего друга Гая.
Это было мудрое замечание, потому что через неделю из Испании прибыл новый гонец. И опять Целер громко зачитал сенаторам письмо: поскольку вновь завоеванные страны полностью подчинились власти Рима, Цезарь объявлял о своем возвращении.
— Наместники должны находиться в своих провинциях, пока это собрание не разрешит их покинуть. Предлагаю повелеть Цезарю остаться на своем месте, — высказался Катон.
— Поздно уже! — крикнул человек, стоявший у двери рядом со мной. — Я только что видел его на Марсовом поле.
— Это невозможно, — настаивал возбужденный Катон. — Последний раз, когда мы о нем слышали, он хвастал, что находится на берегу Атлантики.
Целер все-таки послал раба на Марсово поле, чтобы проверить слух. Час спустя тот возвратился и объявил, что все оказалось правдой: Цезарь обогнал собственного гонца и остановился в доме своего друга, за городской чертой.
Узнав об этом, Рим принялся лихорадочно восхвалять героя. На следующий день Цезарь направил в сенат своего посланца с просьбой предоставить ему триумф в сентябре, а до этого времени позволить участвовать в выборах заочно. Многие были готовы согласиться с его требованиями, понимая, что этого нового Цезаря, с его новоприобретенным богатством, почти невозможно остановить. Если бы выборы прошли в те дни, приверженцы Цезаря выиграли бы их. Однако каждый раз, когда вносилось предложение о триумфе, вставал Катон и забалтывал его. Он говорил об освобождении Рима от владычества царей. Он беспокоился о древних законах. Он докучал всем, требуя подчинить легионы сенату. Он не уставал повторять об опасности, возникавшей, если в выборах примет участие обладатель военного империя, — сегодня Цезарь просит о консульстве, завтра потребует его.
Сам Цицерон не принимал участия в спорах, но показывал, что поддерживает Катона, появляясь в сенате каждый раз, когда тот выступал, и усаживаясь на ближайшую к нему скамью. Время стремительно уходило, и казалось, что Цезарь не успеет вовремя заявить о своем желании избираться. Естественно, все ожидали, что он предпочтет триумф выборам: так поступил Помпей, так поступал каждый победоносный полководец в истории Рима — ничто в мире не могло сравниться со славой триумфатора. Но Цезарь был не тем человеком, который мог перепутать показную сторону власти с ее сущностью. Поздно днем, на четвертый день разглагольствований Катона, когда скамьи были почти пусты и на них лежали зеленые тени, в сенат вошел Цезарь. Сенаторы, которые находились в зале, числом около двадцати, не поверили своим глазам. Он снял военную одежду и надел тогу.
Цезарь поклонился председательствующему и занял свое место на первой скамье, напротив Цицерона. Он вежливо кивнул моему хозяину и стал слушать Катона. Но великий нравоучитель мгновенно растерял все свои слова. Потеряв желание говорить, он резко прервал свое выступление и сел.
А в следующем месяце Цезарь был единогласно избран консулом всеми центуриями — первый из кандидатов после Цицерона, достигший этого.
XVI
Теперь весь Рим ждал, что же будет делать Цезарь.
— Мы можем ожидать только одного, — заметил Цицерон, — что это будет совершенно неожиданным.
Так и произошло. Потребовалось пять месяцев, прежде чем Цезарь сделал свой следующий ловкий ход.
В конце декабря, незадолго до того, как Цезарь должен был принести клятву, к Цицерону наведался видный испанец Луций Корнелий Бальб.
Этому весьма примечательному существу было в то время сорок лет. Финикиец, он родился в Гадесе, занимался торговлей и славился своим богатством. Кожа его была темной, волосы и борода — цвета воронового крыла, а зубы и белки глаз — как полированная слоновая кость. Он очень быстро говорил, много смеялся, откидывая маленькую голову, как бы в восторге от услышанной остроты, и большинство самых скучных людей в Риме чувствовали себя в его присутствии неутомимыми шутниками. У Бальба был дар пристраиваться к могущественным людям — сначала к Помпею, под чьим началом он служил в Испании и благодаря которому получил римское гражданство, а затем к Цезарю, который подхватил его в Гадесе, будучи наместником, и назначил главным военным строителем во время покорения Лузитании, а затем привез в Рим как своего посыльного. Бальб знал всех, даже если эти «все» не знали его, и в то декабрьское утро он вошел к Цицерону с широко раскрытыми объятиями, как к ближайшему другу.
— Мой дорогой Цицерон, — сказал посетитель с резким выговором, — как ты поживаешь? Выглядишь ты просто прекрасно, как и всегда, когда мы встречаемся!
— Как видишь, я мало изменился, — Цицерон знаком предложил ему сесть. — А как поживает Цезарь?
— Великолепно, — ответил Бальб, — просто великолепно. Он просил меня передать тебе самые теплые приветствия и заверить в том, что он твой самый большой и верный друг во всем мире.
— Тирон, пора считать ложки, — обратился ко мне Цицерон. Бальб захлопал в ладоши, засучил ногами и буквально зашелся от смеха.
— Очень смешно — «считать ложки»! Я передам это Цезарю, ему очень понравится! Ложки! — Он вытер глаза и восстановил дыхание. — О боги! Но если серьезно, Цицерон, когда Цезарь предлагает свою дружбу, он делает это не просто так. Он считает, что в этом мире дела гораздо важнее слов.
Перед Цицероном лежала гора свитков, требовавших его внимания, поэтому он устало сказал:
— Бальб, ты, видимо, пришел с поручением. Говори и не тяни время, хорошо?
— Ну конечно. Ты очень занят, я же вижу. Прости меня. — он прижал руку к сердцу. — Цезарь просил меня передать тебе, что они с Помпеем договорились. Они собираются раз и навсегда решить вопрос с земельными преобразованиями.
— И на каких же условиях? — спросил хозяин у Бальба, при этом взглянув на меня: все происходило именно так, как он и предсказывал.
— Общественные земли в Кампании поделят между разоруженными легионерами Помпея и теми римскими бедняками, которые захотят получить надел. Всем будет руководить совет из двадцати человек. Цезарь очень надеется на твою поддержку.
— Но ведь это почти тот же закон, который он пытался протащить в начале моего консульства! — недоверчиво рассмеялся Цицерон — Я тогда выступил против.
— Да, но с одним большим отличием, — сказал Бальб, состроив гримасу. — Только пусть это останется между нами, хорошо? — Его брови танцевали от восторга. Розовым языком он провел по краю своих белых зубов. — Кроме
