Ричард Львиное Сердце - Ирина Александровна Измайлова
Правда, в последние дни они редко выходили из дома. Ингеборг, так звали кормилицу, с первого взгляда возненавидела нового управляющего, зато он, напротив, стал открыто выказывать к ней интерес. Правду сказать, при всей своей некрасивости, Паулос обычно нравился женщинам, поэтому привык легко их добиваться. Но Ингеборг он внушал лишь брезгливую неприязнь, и она теперь старалась как можно реже покидать донжон, потому что «грек» никогда не поднимался в верхние покои. Что до девочек, то они ужасно боялись и этого человека, и новых стражников, а потому их стало трудно выманить во двор — они гуляли чаще всего на верхней площадке башни.
Там их и отыскала Эльза, возвратившись из своей поездки.
Девочки сидели на скамье, заботливо принесённой сюда кем-то из прежних охранников, и разыгрывали между собой какую-то куртуазную сцену. На голове у Лоры, изображавшей рыцаря, красовалась латунная чашка, действительно похожая на шлем, а Грета (благородная дама) украсила свою светлую головку венком из цветов плюща. Эти цветы можно было рвать, не спускаясь во дворик: плющ полз по стене донжона до высоты аж третьей площадки, и его ветви приветливо заглядывали в небольшие окошки.
Неподалёку от скамейки стояла люлька, прикрытая тонкой кисеёй. Эрих, по случаю тёплой погоды одетый только в льняную рубашечку, безмятежно спал, и потому Ингеборг позволила себе присесть на парапет площадки и предаться беззаботной беседе со стражником (Эльза потребовала от мужа, чтобы её и детей охраняла только старая стража, и Лоэнгрин, смущённый её решительностью, выполнил это условие).
— Мама, мама! — завопили девочки, вскакивая со скамьи и кидаясь навстречу герцогине.
Кормилица укоризненно всплеснула руками, но, по счастью, у маленького братца Лоры и Греты сон был крепкий, и звонкие крики сестёр не разбудили его.
— Мамочка! — скороговоркой проговорила Лорхен, хватая Эльзу за рукав. — А тут снова был магистр... Ну... который вроде наш дедушка. И отец нас снова заставил здороваться. А мы не хотели. Он... он так смотрит на меня, будто хочет съесть!
— И на меня, и на меня тоже! — подхватила маленькая Грета. — Он стра-а-ашный! И глаза у него, как у волка.
— Перестаньте! — Эльза погладила по голове ту и другую, наклонилась, расцеловала их. — Нельзя так много выдумывать. У человека не может быть волчьих глаз — он же не оборотень.
— Оборотень! Оборотень! — хором закричали девочки.
И Лора очень серьёзно добавила:
— Он нас всех не любит. И мы очень боялись, пока ты не вернулась.
— Но ведь он уехал. — Эльза пыталась говорить ласковым, успокаивающим тоном, однако понимала, что у неё это неважно получается. — Отец проводит его, вернётся, и всё будет хорошо.
— Парсифаль тоже вернётся, фру Эльза, — возразила подошедшая Ингеборг. — Он не надел плаща и не взял свою дорожную сумку. Правда, у них были факелы. Думаю, они возвратятся только ночью или утром. Я сверху смотрела, как они уезжали. И эта крыса Паулос, да хранит нас Господь от его сглаза, провожал их к воротам и всё что-то тараторил, тараторил... Никакой он не грек, уж вы мне поверьте! И не пристало господину герцогу доверять ему свой замок!
Молодая герцогиня опустила глаза, избегая взгляда кормилицы. Ингеборг умна и о многом уже догадалась. Но не хватает только признаться ей, что Лоэнгрин больше не волен поступать в собственном замке по своей воле и выполняет лишь волю отца-тамплиера!
— Ты весь день здесь, на площадке? — спросила Эльза кормилицу.
Та кивнула.
— Тогда, может, ты видела, что там делалось? Ну, возле западной башни? Что такое они туда привезли?
Голос герцогини против воли дрогнул.
Ингеборг пожала плечами.
— Втащили туда шесть больших мешков и ещё какие-то свёртки. В двух мешках, похоже, было железо, они скрежетали, как цепи нашего моста. И потом из башни доносился стук и звон, будто били по железу. Не знаю уж, что они там обустраивают. Но уверена, — тут тёмные глаза женщины недобро блеснули, — ничего хорошего они не затеют, фру Эльза.
— Мама, мамочка! — Лорхен снова дёрнула Эльзу за руку. — Я думаю, Парсифаль будет там колдовать. В подвале.
— А ночью летать на чёрном козле! Вот! — опустив головку в увядающем венке, добавила Грета.
Страх, уже давно поселившийся в душе прежде отважной Эльзы, теперь совершенно овладел ею. Она вспомнила предупреждение епископа Доминика и его совет: если случится что-нибудь совсем ужасное, ехать к нему в Антверпен. И у неё родилась мысль: бежать! Взять детей, двух самых верных пажей, Ингеборг и мчаться поскорее к своему доброму духовнику. Она знала: в Антверпене под покровительством епископа процветает монастырь Святого апостола Петра, который дважды посещал сам Папа. Отец Доминик, конечно, не откажется укрыть там герцогиню с детьми.
И тут же она опомнилась и едва не рассмеялась. От чего укрыть, от кого? От отца собственного мужа? И... от него, от Лоэнгрина, который вроде бы ничего дурного им не сделал. Да и Парсифаль никак не проявлял дурных намерений. А в таком случае, что она расскажет епископу? Что в замке хозяйничает ненавистный ей управляющий? Что какие-то люди привезли непонятные мешки и что-то мастерят в западной башне замка? Что дети, наслушавшись всяких жутких легенд, воображают о своём дедушке бог весть какую чушь? И что на это ответит епископ?
Да и как они поедут? Верхом, через достаточно дикие места, по дорогам, на которых не редкость — разбойничьи шайки, а главное — через большой дремучий лес. Ночь вот-вот настанет, и в любом случае, до Антверпена и за сутки не добраться, если везти с собою маленьких детей. Нет, это просто безумие!
Герцогиня успокаивала себя, старалась удержать своё смятение, но оно лишь становилось сильнее. Вот если
