Государев наместник - Николай Алексеевич Полотнянко
– Мне о вас ведомо, – сказал Богдан Матвеевич. – Я слышал, что до места вы будете добираться водой. Предъявите в Казани воеводе жалованные грамоты. Он нарядит с вами своего дворянина и откащика земли подьячего. Вижу, вы люди добрые, но как без крестьянишек думаете устроиться?
– Великий государь помыслил об этом, – сказал Максим Палецкий. – Отписал нам своих дворцовых, кому десять дворов, кому восемь. Мы не пустыми едем, добро и пожитки имеются. Одна у нас дума, не налетят ли калмыки или башкиры? Обнадёжь нас подмогой, окольничий!
Хитрово задумался. Строго говоря, он не в ответе за Заволжье, куда испомещались шляхтичи, но и оставить их без присмотра было нельзя.
– Добро! – сказал он. – Пущу на лето сотню казаков за Волгу проведывать степь. Но вы и сами живите сторожко, не устраивайтесь вразброд, держитесь друг друга. А казаков я пошлю.
Будущие заволжские помещики поблагодарили окольничего, простились с ним и пошли со двора. Хитрово задумчиво смотрел им вслед, удивляясь бесстрашию этих людей, сменивших устроенный полоцкий край на Дикое поле. «Видимо, допекли их ксендзы и униатские попы, – подумал он. – Своя вера сильнее собственной земли».
Богдан Матвеевич вернулся в горницу, призвал к себе Герасима и долго внушал ему, что надлежит сделать по хозяйству. Надо было вступать во владение Царевым Сенчурском, пожалованным ему царём. С этим медлить было нельзя, крестьянишки, прослышав, что из дворцовых они попали в поместные, могли разбрестись кто куда. Нужно было немедленно подыскать им твёрдого приказчика, и Хитрово приказал перевести в новую деревню приказчика из Квашенки, откуда была подана на него челобитная государю, пусть на новом месте проявит свой нрав, даст почувствовать твёрдую руку нового хозяина.
Самому Герасиму Хитрово приказал побывать в родовом имении в Григоровке, его беспокоило, что доходы от него были за прошлый год меньше обычного, и он велел взыскать недоимки с задолжавших крестьянишек, если не уговорами, так батогами и отъёмом имущества, а будет приказчик виноват, то бить его нещадно и разжаловать в обычные холопы.
Сказав всё это, Богдан Матвеевич оглядел стены горницы, в которой он поучал ключника, и распорядился избу, где он жил, развалить и на её месте возвести каменный терем о двух этажах на подклети, как у Ртищева: окольничему подобало жить шире, чем стольнику. Кирпичи отпускал Дворцовый приказ по одному рублю за тысячу штук, в том же приказе имелись градодельные мастера, искусные в строительстве каменных хором.
После указа Герасиму, Богдан Матвеевич переоделся в домашнее платье и пошёл на половину жены, где пробыл весь вечер, играя с дочкой и беседуя с супругой. Никто их не беспокоил, это были редко выпадающие им часы семейного счастья, которые быстро проходят, но запоминаются на всю жизнь.
Глава вторая
1
Весна 1648 года в Поволжье выдалась ранней и дружной. Перед днём благовещенья пресвятой Богородицы с Дикого поля подули тёплые ветры, небо очистилось от тяжёлых хмурых туч, и по-летнему горячее солнце пролило на Карсун и его заснеженные окрестности долгочаемое людьми, зверями и птицами благодатное всеоживляющее тепло. Потемневшие сугробы скукоживались, прятались по тёмным местам, где до них не дотягивались солнечные лучи, из-под их снеговой корки начинали, пульсируя, пробиваться ручейки, к вечеру собирающиеся в большие потоки, которые с возвышенных мест устремлялись в низины и буераки.
По ночам ещё крепко подмораживало, к утру подтаявший снег покрывался стеклянной коркой хрупкого наста. В остроге среди казаков и стрельцов было немало охотников, и они стали поговаривать, что сейчас самая пора устраивать травлю на лосей, которых острый наст, ранящий ноги зверю, заставляет отстаиваться в укрытиях. С дозволения своего полусотника молодые казаки на лыжах обошли ближайшие места, но лосей не нашли. Но в тот же день с дальней сторожи, что находилась в пяти верстах от Карсуна, явился караульщик.
Хитрово и дьяк Кунаков стояли на крыльце съезжей избы, когда к ним в ноги ткнулся чумазый мужик в прожжённой во многих местах шубе.
– Кто таков? – спросил воевода.
– Еремейка Хренов! На дальней стороже зимую. Заприметил я следы лосиные нынче, побрёл следом. В полуверсте от сторожи, в леске стоят быки, коровы и телята.
Хитрово вопрошающе посмотрел на Кунакова, он не понял, к чему это известие.
– В здешних местах гоняют зверя по насту, пока он не изрежет до большой крови ноги и не рухнет, – объяснил бывалый дьяк.
– Что ж, – сказал Хитрово. – Если найдутся охотники на такую забаву, то пусть пробегутся, а то за зиму на лавках залежались. Васятка, кликни сотника Агапова!
Казачьего начальника воеводский посыльщик нашёл на конном дворе, где тот спал, завернувшись в тулуп, на соломе, подставив лицо молодому весеннему солнцу.
– Солому из бороды повытряхни, – сказал воевода, когда Агапов, помаргивая красноватыми глазами, предстал перед ним. – Караульщик с дальней сторожи прибёг, говорит недалече лосей приметил.
С сотника дрёму как рукой сняло, его взгляд приобрёл осмысленное выражение.
– Седни ввечеру надо выезжать, чтобы спозаранку обложить стадо. Они с утра задрёманные, не враз учуют. Скликать ловцов?
– Может, и мне с ними пойти? – спросил воевода Кунакова. – Как мыслишь?
– Стоит ли, Богдан Матвеевич? Не господская это забава бежать взапуски с лосем по талому снегу.
– Добро, – сказал Хитрово. – Раз дьяк мне воли не даёт, поезжай, Агапов, старшим, и чтоб там без баловства!
Говорили о гоньбе лося по ледяному насту многие, но дошло до дела, и желающих оказалось всего четверо – один алатырский стрелец и три казака, все молодые, здоровые парни, только Агапову было лет под тридцать. Он всем распоряжался, дал караульщику лошадь и отправил его на сторожу, высматривать, останутся лоси на месте или уйдут и как далеко. Еремейка должен был известить обо всём вечером, а пока занялись лыжами – снегоступами, которые в остроге имелись для караульных и охотничьих нужд. Сотник из них выбрал те, что пошире, с подбивкой по низу лосиной шкурой, проверил немудрящие крепления и, где они были негожи, указал подправить.
Сёмке Ротову надо было идти за парой гвоздей в кузню, с неохотой он пошёл и встретил того, кого больно было видеть – брата, которого вывели из ямы острожной тюрьмы. Федька Ротов, убийца своего товарища за игрой в «зернь», всё ещё не дождался думского приговора. Его открыли из тюрьмы, чтобы он убрал за собой, а то в яме стало жить невпродых, так она завоняла. Федька
