Уильям Эйнсворт - Окорок единодушия
«Что за диво, она не ревнует его, — подумала Нелли. — Нет, я не могла бы так благодарить, если б была на ее месте».
— Но зачем же ты нарядился в латы? — начала расспрашивать Роза, убедившись, что рана мужа ничтожна. — И как они идут к тебе! И что тебя так долго задержало? — Но получив в ответ, что это длинная история, которую расскажет он ей после, Роза совершенно удовольствовалась этим ответом — новая причина удивляться для Нелли. И могла ли Роза не быть довольна и счастлива? Френк здоров, Френк опять подле нее — чего же больше может она желать, о чем беспокоиться или думать?
«Нет, если б мой Иона был так молод и хорош, — думала Нелли, — я допрашивала б его о каждой минуте, проведенной не на моих глазах! Вот странная женщина: нет в ней ни любопытства, ни ревности!»
Не узнав, что случилось с мужем, Роза тихо рассказала ему, что, относительно долга, он не должен беспокоиться, потому что это дело устроилось благополучно, благодаря какому-то доктору Плоту, приходившему к ней вместе с Ропером. Френк видел, что она хочет ему сказать еще что-то, но сказал жене, что успеют переговорить обо всем в подробности завтра.
— А меня уж совершенно успокоили твои слова, милая Роза, — прибавил он, — теперь я могу безопасно возвратиться домой, не боясь тюрьмы. Но ходить в латах неудобно, потому помоги мне снять их и отправимся домой. — Роза и Нелли помогли ему снять рыцарские доспехи. «Теперь ты опять мой прежний Френк», — смеясь, сказала Роза и обняла мужа.
Появление Розы произвело различное впечатление на присутствующих. Сэр Джильберт с капитаном Джоддоком поспешно ушли в свои комнаты. Сквайр смотрел на молодую женщину с восхищением и изумлением и едва удержался, чтоб тотчас же не подойти к ней и не помешать ее разговору с мужем.
— Я должен переговорить с нею, Ропер, — твердил он, — должен переговорить с нею.
— Не теперь, не нынче, прошу вас, — отвечал управитель. — Я приглашу ее с мужем завтра быть у вас, тогда и переговорите обо всем; но предварительно надобно объясниться мне с доктором Плотом. Вы знаете, почему.
— Ничего не знаю; знаю только, что вы меня мучите, Ропер; но будь по-вашему. Если завтра она будет у меня в доме, я подожду; но, понимаете, только под этим условием. Ах, как она мила! Как похожа на мать! Но уйду поскорее. Если не уйду, не удержусь, заговорю с нею. Так до завтра, Ропер, но помните, непременно завтра.
— Непременно, — сказал управитель.
И, не простившись ни с кем, сквайр ушел вместе с Флитвиком; за ними ушел и доктор Сайдботтом, в веселом расположении духа от выпитых пяти стаканов пунша.
Тогда Ропер подошел к Вудбайнам и сказал, что сквайр просит их прийти завтра к нему. Френк охотно согласился. Роза также отвечала, что придет, но покраснела и смутилась. Ее волнение было замечено управителем; но муж, прощавшийся в это время с Неттельбедами, не заметил ничего.
Ропер ушел. За ним ушли и Вудбайны; им было о чем порассказать друг другу дорогою.
Через полчаса все спали в гостинице «Золотого Окорока».
Не спал только доктор Плот.
VI. Голос из-за могилы
Медленно, задумчиво шел он по темному коридору. В раздумье остановился он перед дверью комнаты, столь хорошо ему знакомой, как бы колеблясь отворить ее, и вздохнул, переступая через порог.
Прошедшее воскресло в душе его с поразительною живостью действительности, когда он вошел в комнату. Он увидел себя в полном цвете лет, пылким, страстным юношею, обладателем руки любимой женщины; безмятежное блаженство ждало его. Вот и она, его невеста, его молодая супруга; она в подвенечном платье; сколько красоты, сколько очаровательности в юных чертах ее лица! сколько нежности, сколько любви в ее голосе, в ее взоре! А теперь этот взгляд горьким упреком колет его сердце. Он не думал, что его рана может раскрыться так мучительно.
Но его страдания не кончились. Вот она стоит перед зеркалом, причесывая свои черные волосы; он не может без восхищения смотреть на ее величественную красоту. Зачем нельзя возвратить прошедшего, или изгладить всякое воспоминание о нем? О, если б люди могли вновь переживать свою жизнь, чтоб исправить свои ошибки, насладиться погибшим счастием! Он закрыл лицо руками, как бы желая отогнать от глаз прекрасное, но тяжелое видение; но оно неумолимо носилось перед его памятью. В невыносимой тоске он упал на стул. Мстительные фурии терзали его. Он рыдал; у него вырывались отчаянные восклицания. Он встал и начал неверными шагами бродить по комнате. Он хотел убежать из этого дома; он называл себя безумцем за то, что вошел в него. Нет, он не отступит перед страданьем: быть может, оно утолится. Увы! оно не утоляется. Он подошел к камину. Сколько лет прошло, как он стоял тут… Тогда он был молод и крепок душою, теперь он изможденный старик, изменник без рода и имени. Нет у него детей, не слышал он сладкого имени «отец».
Но это горе еще отвратимо. Гордость восстает против такого решения. Он не будет слушать ее голоса. Смирись, гордец, признай свою вину, проси пощады. Решившись на это, он несколько успокоился; но его угрызения пробудились с новою силою при виде платка, которого он до сих пор не замечал на полу. Подняв его, он вздрогнул, как уязвленный змеею. Он знал, чей это платок, чьею кровью он смочен. Вот и его вензель, вышитый ее рукою!
И восстало новое видение, грознее, мучительнее первого. Туманная заря тускло освещает двух людей, которые дерутся на шпагах. Их секунданты беспокойно следят за каждым ударом, радуясь каждому отраженному нападению, надеясь, что легкая рана окончит бой. Но не того хочет один из дерущихся, мрачный, дышащий только мщением. Он сделал ложный удар — соперник обманулся, открыл себя, и шпага до эфеса погрузилась в его грудь. Он упал; хотел что-то сказать и не мог; он только обратил умоляющий, кроткий взгляд на своего убийцу; но убийца с мстительным торжеством смотрел на умирающего противника, спокойно отирая дымящуюся кровью шпагу. Потом он вырвал листок из своей записной книжки, начертил на нем карандашом несколько слов и, завернув записку в окровавленный платок, отправил эту посылку своей жене; а между тем раненный умер; разошлись свидетели дуэли.
Говорят о наказаниях преступникам. Чем же наказать такого преступника? Всякая казнь мала ему. А люди прощают его! О, как пахнет кровью этот платок! Прочь, прочь платок!
А это что такое? Письмо и чашка. Ужели это также обвинители убийцы? В чашке был опиум. Она отравилась этим ядом — неужели из этой чашки? Письмо адресовано к нему: на адресе ее почерк. Печать цела. Он ломает ее, начинает читать. Голова его кружится; лист надает из его рук. Опомнившись, он пожелал смерти. «Нет, еще рано: мой долг еще не исполнен; мне нужно прежде совершить его». Он начал перечитывать письмо.
«Простите, простите навеки, сэр Вальтер. Не жалейте обо мне: когда вы будете читать эти слова, всякое сострадание будет уже напрасно. Я выпила яд, чувствую, что вечный сон одолевает мною. Невыносимая скорбь заставила меня искать смерти. Умираю, молясь о том, чтоб этот поступок был прощен мне, чтоб прощены были и вы. Да будут услышаны мои мольбы! В последнюю минуту не упрекаю вас; пусть я одна буду виновна в своей смерти. Не в упрек вам говорю и то, что ваши подозрения были несправедливы. Но вы должны знать истину, чтоб ваше заблуждение не погубило и сына, как погубило мать. Я была верна вам, сэр Вальтер; не только делом, ни одной мыслью не изменяла вам жена. Я любила вас, несмотря на вашу оскорбительную подозрительность, несмотря на вашу жестокость. Совесть моя чиста от бесчестия, которым было бы опозорено ваше имя. Но были у меня недостатки, которые казались мне простительны и которых не оправдываю теперь, при дверях гроба, потому что они привели меня к нему. Прежде они казались мне ничтожны; теперь я смотрю на них иначе, и жалею от глубины души, что так поздно поняла их важность. Я была капризна, я слишком полагалась на свое могущество, я любила блистать; я слушала лесть, которую презирала, которая была мне скучна. Мои вкусы сходны были с вашими, но я не показывала вид, что люблю общество, потому что мне хотелось заставить вас повиноваться мне, жертвовать вашими привычками моему желанию. Я была избалована воспитанием; я думала, что мужчина должен быть рабом жены-красавицы, должен покоряться всем ее прихотям, вести образ жизни, какой велит ему вести она. Не оправдываюсь тем, что не знала вашего характера. Я надеялась на твою любовь ко мне, на силу своей красоты, я не предвидела опасностей. Увидев опасность, я не хотела сознаться, что ошибалась, не хотела обнаружить этого перед тобою. Так возник между нами раздор, и ошибки мои стали причиною неисправимых бед. О, пусть моя судьба послужит уроком для других! Но меня можно извинить тем, что я не понимала всей опасности несогласия, основанного на таких ничтожных поводах. Я думала, что твое огорчение — минутное неудовольствие; что, примирившись, ты с новою силою полюбишь меня. Но час примирения не приходил; в твоем сердце пробудились неисцелимые подозрения.
