Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев. Книга 2
— Ну и праздничек у нас будет! Свет увидим!..
И уже к ночи прибыла к Овчинникову депутация от круга.
Большинство порешило принять государя с честию.
Атаман Лазарь Портнов, еще вчера приказавший вырубить звено в мосту чрез Яик, чтоб воспрепятствовать переправе Пугачёва, только что узнал от своих наушников о постановлении круга и, потеряв мужество, решил этой же ночью бежать.
Но предусмотрительный Овчинников распорядился поставить возле его дома караул.
На следующий день к полудню войско Пугачёва через восстановленный за ночь мост переправилось на илецкую сторону.
Возле открытых крепостных ворот большой толпой стояли одетые по-праздничному казаки со знаменами и пиками, женщины, ребята. Впереди толпы два священника в парчовых пасхальных ризах, лохматый дьякон, дьячки и клир с хоругвями, запрестольными крестами, иконами в серебряных окладах.
Вся эта цветистая картина с белой приземистой церковкой, поросшим блеклою травою и бурьяном крепостным валом, выглядывающими из-за него красными крышами построек, полусгнившим, в лишаях, бревенчатым тыном поверх вала и кудрявыми садами возле хат — вся эта необычная картина, мягко освещенная утренним сентябрьским солнцем, поражала и настраивала на особый лад Пугачёва. Он впервые въезжал в укрепленный городок как признанный государь.
В свежем воздухе весело звенькали, трезвонили, бухали колокола, клир дружно и уверенно пел церковную стихиру, лохматый дьякон, не переставая, махал курящимся кадилом в сторону приближающегося государя, в тысячу ртов кричал приветствия народ, взмахивая шапками, цветистыми шалями, вскинув к небу сверкающий частокол остроконечных пик.
И как только подъехал государь, знамена и пики преклонились, а народ, от беспорточного мальчишки до престарелого попа, стал на колени.
Пугачёв со свитой подъехал ближе, осадил коня, приосанился, обвел толпу неспешным строгим взглядом и громко поздоровался:
— Здорово, господа илецкие казаки!.. Встаньте, детушки!
Народ дружно поднялся на ноги и, кто во что горазд, до хрипоты кричал:
— Будь здоров, надежа-государь!
Государь соскочил с коня, передал поводья дежурному Давилину, четкой поступью подошел к иконе и, перекрестясь, приложился к ней. Оба священника и дьякон успели благоговейно облобызать руку императорской особы. Пугачёв принял сей знак раболепия как должное, однако левый его ус пошевелился от плохо скрытой ухмылки. Затем он, сделав так же четко полуоборот, принял на оловянном блюде хлеб да соль от Максима Горшкова с Твороговым.
Окруженный народом и свитой, под сенью церковных хоругвей, он затем торжественно прошествовал через крепостные ворота к церкви. По правую и левую руку от него в пылавшей на солнце парче и с воздетыми крестами шли два священника, молодой и старый, а перед царем, пятясь задом, беспрерывно кадил ему лохматый, тоже в золотой парче, соборный дьякон. Дымя ароматным ладаном, он то и дело кланялся великому гостю поясным поклоном.
Колокольный трезвон вдруг смолк, заговорил государь:
— Вы не верьте, детушки, что вам супротивники мои наскажут. Я доподлинный государь есть. Служите мне верой и правдой. А я, великий государь, ужо отведу от вас, горемык, утеснения и бедность.
— От утеснения и бедностей избавить обещает! — подхватили в толпе, с улички на уличку. Весть эта от кучки к кучке пробежала по всему городку.
— Когда бог сподобит Питенбурх покорить да престол оттягать, я у великих бояр и деревни и села отниму, посажу их на жалованье, пусть служат. А тех, что с престола меня сбросили, тем без пощады головы порублю. Сын мой, Павел Петрович, человек молодой, так он, поди, и не знает меня, отвык от отца-то… Коим-то веком одно дитятко нажито. Дай бог, мне снова свидёться с ним… — На глазах государя навернулись слезы.
Так, шествуя к церкви, беседовал Пугачёв с окружавшим его народом, а сам нет-нет да и покосится на идущего рядом с ним старого попа. И вдруг сурово сказал ему:
— Чего пялишься на меня, поп? Не признал, что ли? — и сдвинул брови.
По спине старого попа ледяной холодок прополз, поп обомлел, откачнулся от Пугачёва, прошамкал:
— Признаю, признаю, батюшка ваше величество… Как не признать!
— А коли признаешь, поминай только мое, государево, имя в церкви, а имя государыни похерь. И чтоб напредки такожде было. Как донесут меня ноги до Питера, я Катерину в монастырь заточу, пускай там грехи отмаливает. А ты, поп, верный народ мой приведи к присяге.
После молебна духовенство первое присягнуло государю, затем присяга учинена была всему илецкому войску.
Когда государь вышел из церкви, загремели ружья, затрезвонили колокола. Он приказал отворить двери кабака, пусть ради государева праздника побалуется народ винишком безденежно.
Но вот лицо его омрачилось, будто вспомнил он нечто досадное.
— А где же здешний атаман… как его… где Лазарь Портнов? Пошто он рапорт не чинил и не присягал мне, государю своему? Уж полно, не утек ли хитрец?
— Дозвольте, ваше величество, — шагнул вперед Андрей Овчинников, держа руки по швам. — Оного злодея атамана я своевластно заарестовать приказал. Уж не прогневайтесь…
И люди стали жаловаться государю, что атаман Портнов шибко обижал их и многих вконец разорил. Максим Горшков с Твороговым подтвердили голоса эти.
— Коли такой он обидчик, а мне супротивник, прикажи, Овчинников, чтоб ныне же злодея предать смерти, — сказал Пугачёв.
2Весь второй этаж богатого дома Ивана Творогова отведен для государя.
За накрытым в красном углу, под иконами, большим столом восседает на подушке Пугачёв. Он уже успел побывать в жаркой бане, разомлел, красное лицо его в мелкой испарине, он утирается свежим рушником и пьет холодный настой на малине с медом.
— Доложь мне, пожалуй, Иван Александрыч, как илецкие-то казаки живут, ладно ли? — спросил хозяин.
— Да не ахти как живут, батюшка…
— Ты садись, Александрыч.
Творогов сначала отказывается, затем с низким поклоном нерешительно садится против Пугачёва. Он считает его истинным государем Петром Федоровичем, поэтому в обращении с высоким гостем радушен и чрезмерно подобострастен. Пугачёву это по сердцу, он разговаривает с хозяином милостиво и доверчиво.
Свита государя, во главе с Андреем Овчинниковым, не смея без зову приблизиться к столу, смирно стоит возле большой, украшенной изразцами печки, посматривает в сторону государя, ловит его взгляды, перешептывается. Государь доволен и поведением свиты. Пусть стоят, пока не прикажет им сесть. На то и государь он!
Стол накрыт на десять персон. Оловянные тарелки, железные вилки, стальные, в костяной оправе, ножи, деревянные ложки. Три серебряные чары, стаканы, кружки, глиняные и стеклянные жбаны, фляги, зеленые штофы дутого стекла. Большая солонка и высокие подсвечники, искусно высеченные из крепкой илецкой каменной соли. Пугачёв любуется всей этой утварью, прищелкивает языком, спрашивает, где сии диковинки выделывают.
— Да у нас же, наши казаки, надежа-государь, старики которые. Ведь в здешних местах соль ломают.
— Видел! — говорит Пугачёв. — Весь грунт ископанный. Много соли-то?
— Без краю. Инженерной команды офицер намеднись приезжал, сказывал: наша соль первая на свете и хватит её на тысячу лет. А продает её казна по тридцать пять копеек с пудика.
— Дороговато, — сказал Пугачёв, — ужо я сбросить прикажу — чтоб по два гривенника…
— Ой, надежа-государь! Пока вы в баньке парились, наши казачишки всю соль-то из складов растащили безденежно, в грабки…
— Как это можно? — поднял Пугачёв голову. — Давилин! Поди уйми народ… Моим именем…
Давилин сорвался было с места. Хозяин сказал:
— Да уж поздно, батюшка. Что с возу упало, считай — пропало!
— Ахти беда, ахти беда какая! — сокрушенно покачивал головой Пугачёв.
— Этакой убыток казне причинили, неразумные…
В это время три женщины, мать хозяина, его красивая жена Стеша и подросток-дочка, притащили снизу варево, жарево. Поставив блюда на стол, они кувырнулись втроем в ноги Пугачёву. Тот заглянул в лучистые Стешины глаза, протянул женщинам руку для лобызания.
— Благослови, батюшка ваше величество, поснедать, — кланялся Пугачёву хозяин.
— Благодарствую, ништо, ништо! — сказал Пугачёв и, обратясь к свите:
— Ну, господа атаманы, залазьте, коли так, за стол. Ты, Андрей Афанасьевич, садись по праву мою руку, — велел он Овчинникову. — Ты, Чика, по леву, а хозяин супротив государя пускай сидит — так во всех императорских саблеях полагается. А достальные гости — кто где садись.
Помолясь на икону, все чинно уселись, женщины ушли, началась еда.
— Завтра, атаманы молодцы, мы государственной важности дела станем вершить, смотренье крепости учиним, в складах наведем ревизию. А сей день — отдых, — сказал Пугачёв, принимая из рук хозяина серебряную чару.
