Павел Саксонов - Приключения доктора
Михаил Георгиевич вздрогнул. «Блохи!» — пронеслось у него в голове. — «Нужно будет Линеара на блох проверить!» И, отвернув воротник пальто, всмотрелся в щенка: Линеар, не подозревая о посетивших его нового друга крамольных мыслях, по-прежнему сладко спал, завернувшись в складки шарфа и только едва-едва показываясь из них посапывавшим носом.
— Да вы меня слушаете или нет?
— Да-да! — Михаил Георгиевич запахнул пальто. — Продолжайте!
— И я был прав! Мне сразу не понравились бочки: я видел их еще при первой моей проверке этой фермы…
— Проверке! — фыркнула вдова, но всё-таки уже настороженно.
— Да! — с вызовом подтвердил инспектор. — Проверке! И бочки эти мне в самом деле не понравились сразу! Ежу ведь ясно: их неоднократно использовали, опорожняя и наполняя вновь! И эта надпись… эта гравировка…
Инспектор вдруг бросился к одной из бочек и начал тыкать в уже известную нам гравировку на обруче — «Vignoble Pierre Ducas»:
— Эта гравировка — липа!
— Бочки настоящие! — тут же возразила вдова и — руки в боки.
Недвусмысленный жест произвел на инспектора впечатление. Он — можно сказать, рефлекторно — отпрыгнул от бочки и попытался спрятаться за спинами Петра Васильевича, Константина и доктора, но все они, как по команде, отшатнулись в стороны: уж очень от инспектора воняло!
— Бочки, — начал тогда оправдывать он, — может быть и настоящие…
Брови вдовы вздернулись, подбородок вильнул: мол, а я что говорю, господа?
— Может быть, настоящие, но их содержимое — нет!
Тишина.
— Да вы сами попробуйте!
Инспектор вынул из какого-то внутреннего кармана флягу и протянул ее Михаилу Георгиевичу. Михаил Георгиевич, увидев вымазанную навозом руку и не менее грязную флягу, отступил на шаг:
— Нет уж, увольте!
— Ну, не хотите, как хотите! Тогда просто поверьте мне на слово: это — не вино. Всё, что угодно, но не вино!
Михаил Георгиевич и Петр Васильевич переглянулись: вином-то, несмотря на то, что на пол оно вылилось в невероятных количествах, на ферме и впрямь не пахло!
— Так что же это? — спросил тогда, еще раз принюхавшись, Пер Васильевич.
— Подкрашенный спирт, да и тот на три четверти разбавлен водой!
— Так вот почему нет запаха!
— Конечно!
— При такой малой концентрации паров спирта все они абсорбируются навозом!
Инспектор не без удивления посмотрел на Петра Васильевича и переспросил:
— Аб… что?
— Абсорбируются, — повторил управляющий. — Да как же вы не знаете? Вы разве не с молоком имеет дело?
— Ну…
— Молоко — тоже прекрасный абсорбент…. Ну, для нас-то, фермеров, — тут же поправился Петр Васильевич, — это обстоятельство — хуже некуда: молоко настолько активно впитывает в себя любые запахи, что приходится… неважно, впрочем.
Теперь уже Михаил Георгиевич не без некоторого удивления посмотрел на слегка покрасневшего управляющего: похоже, и ему, несмотря на весь его передовизм и на всю его вполне показательную честность, было что скрывать!
— Ах, впитываются! — подхватил инспектор, поняв, что означало мудреное слово. — Да-да: всё верно! Для хранения такого большого количества фальсификата лучшего места не найти: молочная ферма — отличное прикрытие. А ферма Лидии Захаровны — особенно!
— Почему это — особенно? — даже искренне оскорбилась вдова, позабыв, что речь вообще-то шла — ни много и ни мало — о ее собственной преступной деятельности. — С какой такой стати?
— Да потому что у вас тут полный набор, — объяснил инспектор. — Молоко, известь, навоз… это всё то, что прекрасно впитывает пары спирта, особенно в небольших концентрациях.
Глаза вдовы сделались навыкат: похоже, если она и устроила склад фальсифицированного ею вина именно на ферме, то вовсе не потому, что знала о специфических свойствах извести, молока и навоза.
— Что за чепуху вы тут городите! — почти что басом воскликнула она. — Жулик! Мошенник!
И снова инспектор попытался спрятаться за Петром Васильевичем, Константином и Михаилом Георгиевичем. И снова все трое отшатнулись.
— Стойте, где стоите! — потребовал Петр Васильевич. — Никто вас не тронет!
Инспектор с сомнением посмотрел на грозную даму, в тот самый миг засучивавшую рукава старомодного вязаного платья, но всё же остался стоять там, где ему указали.
— Как вы в яму-то угодили? — переменил тогда тему Михаил Георгиевич.
— Она меня столкнула!
— Ничего я его не толкала!
И в самом деле: было понятно, что вдова, какою бы мощной и сильной они ни казалась с виду, никак не могла не только столкнуть инспектора в выгребную яму, но еще и привалить его сверху огромными бочками. А куча обломков вокруг? Не вдова же разбила одну — а то и больше — из этих бочек, да так, что часть ее — доска — взлетела под потолок и, оборвав электрическую проводку, повисла на осветительной балке?
Нет: вдова всё это проделать не могла.
Инспектор, видя сомнения на лицах и Михаила Георгиевича, и Петра Васильевича (Константин, так тот и вовсе открыто и насмешливо улыбался), понял, что непосредственно на Лидию Захаровну вину за приключившееся с ним несчастье спихнуть никак не получится, и переменил «показания»:
— Ну, не сама она, конечно, а ее корова.
— Корова! — изумился Петр Васильевич.
— Корова! — как эхо, отозвался Константин.
Тут у Михаила Георгиевича сложилось стойкое ощущение дежа вю: оставалось, чтобы он сам посмотрел на коров и что-нибудь сказал — не очень оптимистичное!
— Да разве корова способна на такое? — вымолвил он, ощущая странную неловкость.
— Её, — немедленно ответил инспектор, — еще как способна!
Все посмотрели на вдову, но та не спешила с разъяснениями.
Лидия Захаровна внезапно понурилась: произошедшая в ней перемена была настолько разительной в сравнении с ее вот только что боевым задором, что произвела на всех впечатление. Каждый почувствовал приближение чего-то… вот именно того, что с самого начала и ожидалось — страшного, даже ужасного. Это было очень неприятное чувство. Под его влиянием у всех на головах волосы дыбом встали!
— Ну! — не выдержал первым Петр Васильевич. — Говорите: что это за корова такая?!
Вдова вздохнула:
— Как вам сказать? Даже не знаю… в общем…
— Да говорите же!
— На днях из деревни мне привезли…
— Что?
— Кого?
— Её.
Вдова отступила в сторону и несколько раз щелкнула пальцами.
Из полной темноты неосвещенного угла на трепетавший свет импровизированного факела начала выползать огромная тень.
Петр Васильевич, Константин и Михаил Георгиевич попятились.
Инспектор, уже знавший, что выйдет из тени, не попятился: он быстро-быстро засеменил и на этот раз сумел-таки укрыться за чужими спинами!
Пролетела еще секунда. А потом на свет показалась корова. Огромная как башня. Размеров совершенно невероятных. Но самый ужас заключался не в этом. Самый ужас заключался в том, что рядом — спокойно; как ни в чем не бывало — вышагивала маленькая девочка.
Девочка — лет пяти, не больше — спокойно шла рядом с чудовищем. А чудовище, тоже никого и ничего не смущаясь, ласковым, с поволокой, глазом косилось на девочку, словно на собственную дочь или на существо, охранять которое оно, чудовище, было призвано.
Михаил Георгиевич ойкнул и, круто повернувшись к инспектору, всё еще державшему в грязной руке грязную флягу с разведенным спиртом, вырвал у него драгоценный сосуд. В одно движение смахнув с него пробку, он сделал огромный глоток: не вечер, а фантасмагория какая-то!
Вот такие обстоятельства
Забеспокоился Линеар. Цепляясь коготками за шарф, он высунулся наружу — с опаской, не вполне понимая, что его вдруг разбудило и насторожило — и, голубыми своими щенячьими глазками уставившись на феерическую корову, шумно вздохнул, да так и остался: с раскрытой в изумлении пастью и высунувшимся из нее язычком.
Корова перевела взгляд с девочки на Михаила Георгиевича. Михаил Георгиевич тут же захотел было сделать еще один шаг назад, но спиною наткнулся на инспектора и поэтому был вынужден остановиться. Его сердце ухнуло вниз и там — где-то внизу — бешено заколотилось.
— М-ма-ма… — прошептал Михаил Георгиевич, не в силах ни отступить, ни принять куда-нибудь в сторону.
Корова же подошла к доктору вплотную и принялась с любопытством разглядывать Линеара.
— Ой, какой смешной! — девочка.
— Му, — корова, коротко.
И осторожно, явно осознавая несопоставимость размеров — своих и крошечного Линеара — дотронулась до Линеара носом.
— Му!
Линеар зажмурил глаза, но, как это ни удивительно, не в страхе, а с непередаваемым наслаждением: его тельце расслабилось, коготки перестали судорожно цепляться за Михаила Георгиевича. Еще секунда, и он — в полном блаженстве — соскользнул обратно за пазуху и снова начал посапывать в сытом и спокойном сне.
