Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
— Э-э, милый, мы не делим людей на роды… Из Костромы я, из города Костромы.
«Удивительное дело! Как это — нет родов?»- подумал Ерназар и тяжело вздохнул:
— Да, мало я знаю, мало… В наши степи, видно, наука не смогла дойти-добраться, вот мы, каракалпаки, и не повстречались с ней…
— Ерназар, есть у меня одна догадка, я хочу поделиться ею с тобою, только чур, не обижайся!.. Вы, каракалпаки, чем-то, по моим наблюдениям, отличаетесь от других тюркских народов. По внешнему виду, манерам… По-моему, в вас есть славянская кровь. Как и у русских…
Хотя Ерназар и улыбнулся, но скрыть недовольство тем, что его народ отделяют от кровных — тюркских — братьев, ему не удалось…
— Ты напрасно обижаешься! Видно, не совсем правильно воспринял мои слова, — Грушин легонько коснулся плеча сотоварища по несчастью. — Я не хочу ска зать, что каракалпаки — изоави бог! — изменили когда-то славянам или отпочковались от славян. Я подразумеваю другое. Наши народы, наши предки, может быть, когда-то жили на одном побережье, пили воду из одной реки, росли под одним небом, делили невзгоды и радости поровну… Вспомни наш разговор у Каратау! В давнюю-давнюю пору каракалпаки защищали от неприятеля, от врагов, наши восточные границы — это исторические факты!
— Грушин, ты тоже на меня не сердись! Но я не могу тебе сказать — ни да, ни нет!
— Этого никто сказать не может! Не исключено, что когда-нибудь наука решит и эту загадку! На мой взгляд — загадку! — поправился Грушин.
Чего достигла у русских наука? Например, открыли ваши ученые что-нибудь такое, чтоб весь мир удивился? — уточнил свой вопрос Ерназар.
— Наверно, действительно наука должна удивлять весь мир! Я как-то об этом раньше не задумывался! Удивлять и радовать!.. Самое, пожалуй, известное, большое изобретение последних лет — это паровоз. Представляешь, ученые изобрели ну… что-то вроде арбы, которая движется без лошади или быка. Без их силы, а с помощью пара. Не делай огромные глаза, Ерназар! Это правда — не сомневайся. Отец и сын Черепановы придумали паровоз, его гонит вперед пар! Эта самая арба на пару может двигаться с грузом, потянет не меньше девятисот батманов.[7] Каково, а?
По ошеломленному виду Ерназара нетрудно было догадаться, что он не верит, никак не может поверить услышанному.
— На твой серьезный вопрос, Ерназар, я ответил вполне серьезно… Паровоз за час покрывает пятнадцать-шестнадцать верст.
Пришлось Грушину заодно объяснить Ерназару, что означает слово «час».
— Грушин, брат, если мы выберемся отсюда целехонькие, я пришлю к тебе двух-трех смышленых ребят! Из аулов! Помоги им, устрой в русскую школу! Пусть обучатся всем этим чудесам, а?
— Замечательно! Смекалистым грамотным ребятам… да им цены не будет! Польза для вашей родины, Ерназар, колоссальная!.. Присылай! Обязательно при сылай!.. — загорелся и тут же сник Грушин. — Размечтались мы с тобой; можно подумать, что ты уже несешься вольным ветром по степи, а я разгуливаю по Невскому проспекту…
Вопросы Ерназара не иссякали. То, что рассказывал Грушин, порой казалось ему сказкой. Но сказкой, в ка. кую хотелось верить.
— Конечно, дело, которым я занялся, очень нужное, благородное дело. Но недра истории, камни истории не менее важны, чем недра земли. История многому учит… — Грушин любил размышлять вслух, он чувствовал себя в присутствии Ерназара легко.
— И я так думаю! А были у вас великие батыры, палваны, военачальники — совсем-совсем непобедимые? Или цари? Расскажи мне!
— Ну что ж, вообразим, что ты решил пройти курс истории в Московском университете, — засмеялся Грушин, — а я стал твоим наставником.
Знания Грушина, не переставал дивиться Ерназар, неисчерпаемы, как воды Амударьи. Все-то он читал, про все-то он знал, о чем ни спроси, — от древних времен до нынешних дней… Чему тут удивляться, когда в России имеются не только школы, но кое-что и повыше и поважнее — университеты! Ученые разные, книгохранилища!
Ерназар услышал имена Ивана Калиты, Александра Невского, Петра Первого, Пугачева, Суворова, восторгался их подвигами… «Это счастье, что я встретил Грушина! — ликовал Ерназар. — Судьба пусть и таким жестоким способом, но облагодетельствовала меня, послала милость». О каком бы царе или народном восстании против царя ни вел речь Грушин, Ерназар и людей, и события русской истории сравнивал, сопоставлял с людьми, некогда жившими, и событиями, некогда разворачивавшимися на его родной земле. В Маман-бии он обнаружил для себя сходство с Петром Первым, но постеснялся признаться в этом Грушину. «Еще, чего доброго, решит, что зря слова и время на меня тратит!.. И потом, не так важно, есть сходство или нет. Важно, что я столько всего узнал!»- думал он.
Однажды Ерназару приснилась Гулзиба. Она обнимала его нежными, прохладными руками, целовала сладкими своими, свежими устами. Он проснулся в испарине, сердце его бешено билось, рвалось из груди.
— Грушин, может ли человек таких ле. т, как я, полюбить девушку?
Тот помолчал, помолчал, а потом ответил:
— Не знаю! Откровенно говоря, мало разбираюсь в женщинах… и в любви тоже. До сих пор не женился. Но допускаю, что может…
Грушин тоже расспрашивал Ерназара о разном, но больше всего о каракалпакских обычаях и быте, о жизни в аулах и городах… Историю злосчастной судьбы раба, который наложил на себя руки, Грушин выслушал, нахмурив брови.
— По-моему, он поступил так напрасно. Жаль, никто ему не внушил, не подсказал вовремя: стоит муравьям объединиться, они льва смогут одолеть!
— Э-э, Грушин, где найтись такой умной голове, которая могла бы вкладывать свои умные мысли в другие головы? Ведь народ — он еще темный совсем! А кто его просветит? Кто откроет ему дорогу к знаниям да наукам?
— Это, хочешь не хочешь, всюду так, только всюду на свой манер… В мире много зла и несправедливости, поэтому-то он и пребывает сейчас в потрясениях и волнениях. Люди верят в справедливого царя, хана и эмира просвещенного да милостивого. Они и восстают-то именно в надежде, что добрый властитель сменит прежнего — жестокого и беспощадного…
Ерназара одолевали мрачные мысли: «Куда же нам-то идти, куда деваться в этом запутанном мире?.. Нет среди каракалпаков единства, нет предводителя, нет знаний… Да что там знаний, грамотных и то отыщешь с трудом… Хивинский хан и бухарский эмир пекутся лишь о своей выгоде, трясутся за свой трон да казну. Как зайцы скачут то перед русскими, то перед инглиса-ми, то перед Ираном, то перед Турцией. Моему народу необходим покровитель могущественный, который сам ни перед кем не заискивает, никого не боится! Конечно, такой и только такой!.. Русское царство! Оно могло бы взять каракалпаков под свое крыло… Чтобы у тебя были друзья, сначала сам научись быть другом, так сказала мама. Мы не смогли стать друзьями? Русские не смогли принять нашу дружбу? Такое тоже может случиться — сильному не до слабого, у него самого забот хватает… Выйду на свободу, заберу с собой Бердаха и Тенела и доберусь до русского царя. «Мы ваши давние друзья, скажу я ему, прошу милости, найдите, прочитайте «Бу магу великой надежды!». Указ, который получил Ма-ман-бий от России… Мой народ так ее и назвал — «Бумага великой надежды!..».
Вопреки всему, Ерназар с каждым днем все тверже верил, что они с Грушиным останутся живыми и что впереди у них — свобода и большие-большие перемены в жизни… Ерназар спрашивал иногда у охранника: не интересуется ли кто-нибудь их судьбой? Тот отрицательно мотал головой, но однажды сообщил:
Только турецкому ахуну вы и нужны живыми. Он иногда о вас справляется… Хотя… кто там разберет, сюда никого и близко не подпускают.
— Ну, а что делается в мире?
— Какой там мир! Война! Идет война с русскими, с генерал-губернатором Оренбурга! Зинданы забиты людьми — теми, которые отказались воевать!
— Вот это новость! — закручинился Грушин. — Наши сановники с ума посходили, не ведают, что творят!.. А царь наш… одно слово — царь. Русские говорят: бог высоко, царь далеко.
Спустя некоторое время охранник принес новость:
— Эй вы, палваны, война кончилась! Войско хана возвратилось с победой! Русских взяли в плен тьму-тьмущую!..
Для Ерназара и Грушина эта новость была сущим бедствием. Их надежда на освобождение, кажется, только надеждой и останется…
— Если бы я оказался на воле и случилось чудо — получил бы я от доброго волшебника самостоятельное ханство для каракалпаков, первым делом, Грушин, начал бы я строить у подножия Каратау, — сказал вдруг Ерназар.
— Меня сделал бы главным строителем этого города. И на самой вершине Каратау мы водрузили бы с тобой… представь-ка что? Ну-ка, догадайся, Ерназар! Волшебный прибор, который предсказывал бы погоду для всего Хорезма!
— Разве есть такой?.. Наверно, есть, коли ты говоришь! Моя мать одобрила бы наши мечты, она любит повторять: желания, идущие от чистого сердца, обязательно исполнятся! Даст бог, она окажется права, а, Грушин?
